Мелкие шаги уносят рыхлое тело прочь. Монотонный шум дождя впечатывается в структуру городской мелодии, трудноуловимой, ленивой, задумчивой. Ливень продолжится не одну неделю Булькающие минутычасыдни. Влага топит город. Улицы скоро захлебнутся в бесплодном стенании небес.
Денисов вытягивает из кармана мятую пачку, крутит в волосатых пальцах. Глядит на Фролова.
Ты в порядке?
Фролов хмурится. Мышцы лица задеревенели брови дрожат, пальцы вторгаются в воздушное пространство серого пальто Мимо, по дрожащей глади Невы скользит экскурсионный корабль: пять палуб, конусообразно и белоснежно. В небо выдаётся рекламка вечной тьмы диких земель щербатые ухмылки грязных детей, одетых в густые лохмотья патлатые оборванцы плюют в котлованы нейрогазовых взрывов, смеются над старым мутантом у него на лбу огромный бугристый рог малыши кидают в плешивый затылок замызганные крышечки от газировки а бородатый мутант мычит, делает несколько несмелых шагов к детишкам, которые тут же с веселым визгом и улюлюканьем бросаются врассыпную
Судно вплывает во вне-городскую зону Невы. Тучи наседают на дикий пейзаж. Всего-то нужно пересечь границу Петербурга, чтобы попасть в запустевшее княжество. Старые дома, вековой давности, грибочки под дождем
Аутентичные подзорные трубы, установленные на палубе, выхватывают лоснящихся девочек, маленьких, полуголодных, готовых отдаться за килограмм белковой жижи
Слышишь меня? говорит Денисов. Ты в порядке?
Я?
Что-то не так? Когда мы перевернули тело, то
Сильное желание рассказать обжигает Фролова. В груди зреет болезненное одиночество, с каждым вздохом (хрипит, хрипит) оно ширится, занимает все пространство внутри болезненного тела. Соблазн надо выплеснуть все наружу, открыть рот, чтобы черная жижа вырвалась прочь Он, ведь, обещал обещал не забывать, а теперь
Я я знал ее.
Кого? Денисов хмурится, не понимает.
Ту девушку, огненный стыд приливает к щекам.
Убитую?
Да. Знал Лизу. Я просто я думал, что она думал, что уехала в Китай всегда же говорила а потом я потом я забыл ее
Горечь поднимается по пищеводу, заполняет рот Слова все портят, ничего ими невозможно передать, сказать, определить. Чувства совсем другие все другое, все было не так но как, тогда? этого невозможно высказать, потому что слова грубы, неповоротливы. Разве можно выразить ими забытье, потерю, дрожащий воздух вокруг, угасший свет Лизы, доносящийся из глубин веков?
Денисов выпячивает пухлые губы.
Вот, получается, как, замолкает, впервые за три месяца не может найти, что сказать.
Фролов не отпускает воротник пальто, прижимает его к груди.
Я во всем виноват.
Не говори ерунду. Если бы ты знал, то
Должен был знать.
Ничего ты не должен Перестань. Ты был с ней близок, так?
Мы давно познакомились. Дружили около больше трех лет, пока она просто не исчезла, перед глазами Фролова проносятся два года утомительной, самозабвенной пустоты. У меня больше никогда больше не было друзей. Только она. А я все забыл Просто вычеркнул ее из памяти.
Ты знаешь, как это происходит. Нейрогаз. Не надо винить себя. Может слушай, может, передадим это дело кто быстро найдет убийцу Рыжему? Если ты не Я скажу ему, чтобы он этим занялся.
Нет, Фролов отрицательно качает головой в нем ширится чувство вины, горит желание выследить убийцу. Как он может поступить по-другому? Проще умереть, чем отступить.
Денисов крепко затягивается, потом выпускает слоистый дым в густой воздух.
Уверен?
Фролов молчит. Ветер стихает. Ливень густеет. Бьет по прозрачному навесу. Сильнее. Сильнее. Мысли темны и безрадостны.
Тогда, говорит Денисов, уверен, к вечеру мы его поймаем. Ты в порядке?
У меня у меня нет другого выхода
Издалека кажется, что баржа огромна. Иллюзия, порожденная игрой светотени, мокрой набережной, вывесок, дополненной реальности, всплесков рассветной активности города. Но теперь, когда судно подобралось ближе к набережной, Фролов видит, что оно не длиннее вагона монорельса. На мокрую палубу вываливается шкипер, подбирает из-под ног толстый швартовочный канат, перебрасывает широкую петлю висельника из одной руки в другую.
Палуба пестрит разноцветными контейнерами, бочками, ящиками переплетением труб, заглушек, сеток. В центре нагромождения высится шпиль антиспутника. Атавистический обрубок. С появлением потока смысл его существования потерян.
Спутники болтаются на орбите космическим мусором. Бесплодное увядание микросхем. Далекая, никому не нужная память о великих покорителях безвоздушного пространства.
Все потому, что поток, при содействии вышек-ретрансляторов, непрерывно сканирует поверхность Земли считывает очертания объектов, передает данные от миллионов пульсаров (мелких датчиков, собирателей информации), группирует внутри эфира, создает идеальную копию мирового пространства
Баржа крадется к пристани, скользит по блестящей глади Почти незаметно раскачивается, а вместе с ней раскачивается все вокруг небоскребы, мигающие огни беспилотников, тусклые фонари, отдающие сыростью и строгостью, морщины на лице Денисова, блики на дерматиновой куртке, клацающие вдалеке белые каблучки обернутой в плащ длинноволосой блондинки.
Контрабандисты, говорит Денисов. Не думаю, что это они Хотя. Контейнер.
Пока что пока все сходится. Будь готов к задержанию, если
Во мне можешь не сомневаться.
Черноглазые чайки приземляют тонкие лапки на полимерный настил и тут же с болезненным вскриком взмывают в серую пустошь.
Денисов с тяжелым сердцем наблюдает за приближением ржавого носа. На мгновение перемещается в те времена, когда сам был контрабандистом. Воспоминания слишком близки, набухают внутри все-помнящего мозга.
Куда ему их столько?
Кажется, смутно вспоминает и это баржу, старую посудину кромку коричневой ржавчины, ровную ватерлинию
Сам возил запрещенку по раздробленной России, бушующей в огне Гражданской войны, переживающей разделение, обособление, разрушение, уничтожение. Беспилотники доставки давно не летали только неуловимые птицы смерти с остроносыми бомбами на борту (всеразрушающий вакуум, превращающий города в бурю и пепел).
Контрабандисты всегда были в большой цене. Связующее звено между устоявшими во всеобщей сумятице городами: Петербургом, Ростовым, Казанью, Москвой и
Денисов смотрит на ржавое судно, подкрадывающееся к нему, на старого китайца-шкипера Кого-то он напоминает, но кого? Слишком много времени прошло
Баржа швартуется. Капитан с морщинистым лицом перекидывает на берег узкий трап.
Если готов, то осмотрим посудину, говорит Денисов, а у самого в груди ширится беспокойство (черт, неужели, это и вправду знакомая Фролова? или обманчивое воспоминание просто порождение все-забывающего разума?).
Толкает напарника в плечо, податливое и безжизненное.
Корабль протяжно гудит, но тревожный гул тонет в крещендо проснувшегося города. Сухой китаец одет в гавайскую рубашку и легкие твидовые штаны. Кроме него на палубе никого нет. Над качающимся настилом, покрытом холодной изморозью, нависает громоздкая рубка. Стекла блестят экранными отражателями, которые препятствуют щупальцам сканеров.
Следователи подходят к узкому трапу (несколько крепко сбитых щербатых досок). Китаец выжидающе наблюдает.
С чем пожаловали, господа? голос непомерно высокий, похож на трель жаворонка; кулаки встречаются с боками. Что это? Отозвали с верфи меня Ну, раз пришли, то заходите. Фролов с сомнением смотрит на связку досок под ногами, на пенистую волну, хлещущую в камень набережной. Да не бойся Не утонешь.