Двери с привычным грохотом пошли влево.
Дом общества приказчиков
Годунов выходил из депо на Свободе, когда сзади окликнули:
Мужчина, постойте.
Он обернулся. Новенькая с первого спешила за ним.
Я хотела сказать «спасибо».
Пожалуйста.
У меня сегодня первая смена.
Поздравляю.
Почему такая ирония?
Годунов на секунду задумался.
Женщина, которая знает слово «ирония», по определению не может быть вагоновожатой.
Что ещё со мной не так? с легким вызовом ответила спутница.
Годунов присмотрелся. Небольшого роста, короткое чёрное пальто, которое больше подошло бы старшекласснице. Лицо тоже почти детское, с любопытными чёрными глазами. Вожатую можно было бы принять за подростка, если бы не пара морщинок на лбу.
У вас косметики нет на лице.
Какая наблюдательность.
У вожатых всегда много косметики: на остановках делать нечего, особенно на конечной. Вот они и красятся целый день.
Она улыбнулась.
Осуждаете?
Мне-то какое дело.
Я собиралась отметить первый день работы. А вы мне так помогли сегодня. Может, сходим куда-нибудь?
Нечасто услышишь такое от человека, которого видишь второй раз в жизни. Я и так иду в кафе.
А можно с вами? Но если вы считаете, что я навязываюсь
Ничего я не считаю. И вообще, мы в депо работаем или в консерватории? Может, уже на «ты» перейдем, и имя своё скажешь?
Вера.
Годунов.
А имя?
Ни к чему. Здесь меня называют так.
Они свернули со Свободы налево на Чайковского, еле подсвеченную редкими фонарями, затем направо на Свердлова. Улица расширилась до сквера с облетевшими ясенями. На мокром асфальте желтела листва.
Спустя минуту из темноты выступило невысокое здание с узкими окнами, а крыши будто не было вовсе. Не дом, а декорация. Годунов потянул тяжёлую дверь, там было пустое фойе с колоннами. Он уверенно свернул в какой-то закуток, обернувшийся книжной лавкой.
Я посмотрю кое-что, пока открыто, бросил он Вере.
Книги стояли на высоких стеллажах, между которыми едва можно было протиснуться. У окна на табуретке с сидел с открытой книжкой продавец худой мужчина с копной чёрных волос и бородой, торчащей сразу во все стороны. Он походил на исхудавшего Бармалея или Робинзона Крузо.
Привезли? спросил Годунов.
Продавец мельком взглянул на Годунова, быстрым движением достал небольшую книжку, назвал сумму и продолжил читать.
Кафе в том же здании занимало сразу два этажа. Ни одного посетителя не наблюдалось. Годунов заказал большую чашку кофе, Вера взяла чай и пирожные.
Давно в Ярославле?
С чего ты так решил опять что-то не то сказала? Вера не переставала жевать. Или ярославские девушки не идут работать вагоновожатыми?
Годунов хмыкнул.
И где же они работают?
В офисе, в кафе. А лучше найти богатого мужика и вообще не работать. И лучше не в Ярославле.
Вера улыбнулась:
Буду знать. В офисе скучно, в кафе шумно, а насчёт остального поздно я замужем.
Переехали?
Нет. Я одна здесь. Приехала ухаживать за бабушкой, Вера нахмурилась. Она умирает, а другой родни поблизости нет. Вот и пошла в депо, чтобы не сойти с ума. А так я работаю в школе искусств.
А я что говорил.
И, действительно, в Юрьевце.
Ивановская область, констатировал Годунов.
Да.
Они замолчали. Вера принялась за чай. Годунов пил кофе.
Хороший город. Там, должно быть, красиво цветет вишня.
Ты был в Юрьевце? удивилась она. Обычно люди не знают, где это вообще.
Да, бывал.
Вера спрашивала, Годунов отвечал сначала неохотно, но вскоре разговорился. Ни к чему не обязывающая болтовня о трамваях и вожатых, о Ярославле и Юрьевце, о бывшем кинотеатре «Арс», в здании которого они сидели. Его строили как дом общества приказчиков, а теперь здесь был частный театр, кафе и книжная лавка. Вера спросила и про купленную книжку. Оказалось, это новый сборник ярославского поэта Белякова. «Ты вряд ли поймёшь», не преминул уколоть Годунов. Вера не нашлась, что ответить.
А ты бывал во многих городах?
Нет, я редко уезжаю из Ярославля Здесь есть всё, что мне нужно.
И ты хорошо знаешь город?
Достаточно.
А можешь найти дом по описанию?
Вера ждала ответа, а вожатый задумчиво смотрел в чашку, словно решая, взять ли еще кофе. Зато у Веры появилась возможность разглядеть его прямо, а не обычным потайным женским взглядом.
Годунов выглядел старше неё. Круглые очки, чёрные волосы с длинной чёлкой были засалены, слегка впалые щёки небриты. Вытянутые рукава тёмно-синего свитера загнуты. Смотрел вожатый неприветливо и словно усмехаясь, будто всё про всех знал, и в этом знании не было ничего хорошего.
Годунов не отвечал, и Вера заговорила сама:
Видишь ли, бабушка давно хочет умереть, но никак не умирается. Она то бредит, то приходит в сознание. Не знаю, бред это или нет, но она просит меня найти один предмет. Она его спрятала на чердаке старого дома, когда была совсем молодой. Дом-то, говорит, ещё стоит, Вера задумалась. Должен стоять. Наверно, глупость Но так жалко её.
И в чём же проблема?
Адреса нет. Она его не помнит. Только описывает, какой был дом, что там рядом. Но я же не ярославская, для меня что дома, что церкви все на одно лицо. И с тех пор вообще всё изменилось
С каких пор?
Бабушке сейчас девяносто. Получается, целых семьдесят лет прошло уже.
И что это за предмет? Сундучок с золотом?
Вера прищурилась.
Не смейся. Неужели у тебя нет вещи, которую ты хранишь, хотя она тебе давно не нужна?
Годунов перестал улыбаться.
И что она рассказывает про дом?
Она говорит, дом двухэтажный. На улице было две церкви, одна очень красивая и совсем рядом. Другая была подальше. Сам дом выложен цветной плиткой, а на крыше решётка.
Странно, что она не помнит адреса.
Ничего странного. Жила-то она там недолго, а потом столько всего случилось Бабушка приехала из деревни, была неграмотной. Если бы она ходила, то показала бы, конечно. Не выносить же её на носилках.
Это всё?
Всё, что я поняла. Она не всегда понятно говорит. Можно бы расспросить ещё. Но мне хотя бы знать, о чём спрашивать. И нужен кто-то, кто поможет.
Найти такого человека непросто.
Годунов снова уставился в чашку, и Веру это разозлило.
Я вообще-то тебя прошу.
Годунов поднял глаза и посмотрел на Веру так, словно увидел её впервые:
С этого и надо было начинать, а не ходить вокруг да около. Найти спрятанную вещь через семьдесят лет. Бред! Ильф и Петров.
То есть ты отказываешься.
Да нет. Давай попробуем.
Ягорба
Верина бабушка жила в Брагино. Народная память ещё лелеяла название стоявшей здесь когда-то деревушки, хотя всё вокруг давно было занято панельными и кирпичными домами.
Бабушкин дом в пять этажей окружал палисадник из врытых в землю шин. Во дворе росли тополя и березы, за полвека вытянувшиеся до крыш. Редкие бабули в старых пальто досиживали свой век на потемневших скамейках, дом и сам выглядел ветераном, просился на покой. Соседние здания ничем не отличались. Годунов поздоровался с бабушками, позвонил в домофон и вошёл в подъезд.
Вера открыла в тёмно-коричневом халатике и тапочках с огромными кошачьими мордами на носках. Домашний вид немного смутил Годунова, не хватало ещё кружевных трусов на трубе в ванной. Он вошёл в гостиную.
Обстановка родом из семидесятых, рассчитанная на советскую вечность, держалась с достоинством. Люстра с пышными плафонами, розоватые бумажные обои, серванты с хрусталём и огромная радиола «Урал-112», которая могла проигрывать пластинки и ловить радио со всего света. Впрочем, шипение, голоса чужих языков, обрывки танго и космические звуки давным-давно не тревожили скопившуюся в сетке динамиков пыль. На пенсии радиола подрабатывала тумбочкой для телевизора. Годунову захотелось её выкрасть.
Бабушка просила ничего не менять до её смерти, шепнула Вера, поймав взгляд Годунова.