И дело не только в том, что из жизни в таком случае вовсе выпадают иные, гораздо более существенные и даже, можно сказать, главные причины обращения к Богу славословие, благодарение, покаяние; они даже не приходят на ум. Есть опасность, что, по мере того как исполняется просимое, Бог уже перестанет быть нужным во всяком случае пока не возникнут другие серьезные житейские обстоятельства. Еще печальней обстоит дело, когда человек обретает пустую, бессмысленную привычку мниморелигиозного свойства, связанную с иллюзорной необходимостью проводить свою жизнь в русле общепринятой церковной традиции: довольно регулярно он посещает церковное здание (причем его с головой выдает это нелепое словцо «посещает»), больше того прибегает порою (некоторые люди довольно нередко) к церковным таинствам, и чаще всего к Покаянию (обычно без всякого подлинного покаяния) и к Причастию Святых Христовых Таин. Кажется, что жизнь в соответствии с Преданием имеет верную направленность и даже сама по себе интересна. Но на этом все! Таким образом создается по сути вполне заурядная, но вместе с тем порою довольно яркая мистическая мистификация (или профанирование) духовной жизни. Жизнь проходит в мнимостях.
Так же создаются и молитвенные мистификации. Схемы духовной жизни довольно однообразны. Однообразны и ошибки при реализации этих схем. В этой реализации одинаково важны и объект религиозной жизни, и акт, и содержание. Почти всё во мнимостях. Разумеется, это относится и к молитвенному устройству.
По-видимому, наименее вероятны ошибки по отношению к объекту веры. Реально объект веры есть всегда Бог. Но на практике это так только в тех случаях, когда речь идет о христианской вере, еще точнее о ее православном пространстве. Даже в католическом изводе, как известно, переживание и знание Объекта веры (во всем ее объеме, включая и молитву) неизбежно связано с некоторыми вероучительными неточностями. Еще более вероятны неточности при рассмотрении Объекта Бога через призму других, ошибочно-церковных и внецерковных (смутных языческих и интеллигентски-невнятных) представлений.
К сожалению, далеко не всегда достаточно ясные, объективные представления о вере, связанные с различными жизненными аспектами, складываются даже у людей, реализующихся, как кажется, вполне в русле православного самосознания. Так часто хорошее православное знание и переживание на деле оказывается либо в изрядной мере мифологичным, либо очень слабо религиозным.
Основное направление личной молитвенной мысли имеет почти исключительно просительный характер почти все исполнено земными переживаниями и насыщено соответствующими действиями. Подобные нестроения могут иметь место и при чтении обычных утренних молитв, наполненных просительными смыслами, что́ само по себе является вполне естественным, поскольку прошения в этих молитвах насыщены небесными контекстами: «Господи, не лиши мене небесных Твоих благ; Господи, избави мя вечных мук» и проч. Очень хорошо и правильно, когда подобные слова из печатных текстов органично переливаются в личное сердечное молитвенное сознание, а затем становятся содержанием подлинной жизни. Но к сожалению, опыт дает печальную возможность видеть, что подобные смыслы редко находят точное соответствие в уме и в сердце; а это означает, что в основном ум и сердце заняты иным. Это иное содержание, земное, не находит верного контакта с небесным, поэтому и сам акт молитвы в таком случае оказывается за пределами православного предания.
Так, например, православное предание о молитве утверждает, что правильным завершением молитвенного прошения всегда были бы (о чем бы ни шла речь в самом прошении) следующие слова: «Однако не якоже аз хощу, но яко Ты, Господи, да будет на все Твоя святая воля», что находит свое отражение даже в молитве Господней («да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли»). И вообще молитвенный акт, в соответствии с православным преданием, должен всегда совершаться с тем гармоничным сочетанием поклонения и славословия, в котором всегда должно было бы проявляться обращение ко Святому Богу не только в просительном контексте, но и в покаянном, и в благодарственном что́ с особенной силой, присущей церковному знанию, открывается в глубоком литургически-евхаристическом священном благовестии. Евхаристия в своем молитвенном напряжении всегда одинакова идет ли речь об индивидуальном или общественном, общецерковном обращении к Богу. Точнее говоря, литургический смысл переходит в личное евхаристическое духовно-нравственное переживание.
Предложенное здесь знание об объекте, содержании и акте молитвенного делания, в его идеале и в конкретной осуществляемости, открывает возможность простого и осязаемого понимания того, что реальность далеко отстоит от идеала. Большей частью вопрос заключается не в том, что при чтении «молитвенного правила» не хватает простой собранности и внимания. Главная причина несовпадения направленности традиционных молитв, принятых в православных текстах, с ценностными этико-психологическими установками современного человека состоит в земных склонностях века сего, определяющих современные личностные жизненные смыслы. Требуется глубокая внутренняя ценностная переустановка представлений человека, живущего вполне земными ценностями и соответствующими личными склонностями, обусловленными, как правило, исключительно психологическими факторами, чтобы прийти в конечном итоге к обновленному, подлинно христианскому сознанию и жизненному устройству, включающему и молитвенный опыт жизни. Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что́ есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12:2).
Отчасти же требуется и специальное внимание к общепринятым молитвословным текстам, чтобы органично усвоить их содержание и смыслы. Не все в них просто и очевидно. Нужно приложить труд для личного усвоения каждого слова как переданного святыми отцами наследия и одновременно как своего собственного. А для этого необходимо медленно и вдумчиво прочитать эти тексты, внимательно и сердечно всматриваясь в каждое слово. Тогда, может быть, все утренние молитвы будут открывать для нас начало новой жизни. А вечерние оказываться последним вечером земного бытия и итогом всех духовных предначертаний перед началом иного бытия; сим и завершается покаянная подготовка к вечности. И тогда, может быть, каждое утро и каждый вечер при чтении правил будут сказаны хотя бы пять слов умом, что, в соответствии с рассуждением святого Павла, лучше, чем тьма слов языком (ср.: 1 Кор. 14:19).
* * *
Автору мнится, что едва ли было бы целесообразным богословски скрупулезно рассматривать здесь все подробности текстов утреннего и вечернего молитвенных правил. За небольшими исключениями, в них почти всё и почти всем понятно; но увы, многим это «почти всё» представляется довольно устаревшим и несколько скучноватым. «Это всё не мои слова», скажет (или лениво подумает) об этих молитвах иной читатель. Ведь он помнит их почти наизусть, но вот, правда, толку от этого никакого остается в сердце пустая и бесплодная мертвечина. Наверное, правильным был бы такой подход, при котором среди множества слов, произнесенных языком, хотя бы некоторое их количество (например, поначалу всего пять) остро входили в живую ткань сердечного ума (или умственного сердца).