Я не боюсь! прерывающимся голосом пророкотал Хас-Магомед, отбросил ярлыгу в сторону, наскочил на Мансура и повалил на спину, прижав к земле. Тот вцепился брату в грудь, перекинул через себя и резко вскочил на ноги. Хас-Магомед кувыркнулся, вспрыгнул и через секунду нырнул в ноги близнеца, вновь опрокинув того наземь. Крепко обнявшись, они перекатывались по земле, валяя один другого в пыли, покуда не скатились вниз по склону.
Ну и дурак же ты, хохотал Хас-Магомед, поднимаясь с брата. Разве ж это борьба?
Ты боролся нечестно, обиженно проговорил Мансур, стряхивая с одежды пыль.
Хас-Магомед сиял, он очень любил побеждать. Однако довольная улыбка скоро сошла с его румяного от борьбы лица он вспомнил про овец и бросился опрометью вверх по склону, на пастбище.
Да никуда не денутся твои овцы! кричал ему вслед Мансур, лениво отряхиваясь.
Сердце Хас-Магомеда отчего-то тревожно заныло с ещё большей силой, чем прежде. Он почувствовал, что в его отсутствие с овцами что-то приключилось.
Асхаб, Зелимхан и Салман вернулись на заходе солнца истомлённые и несговорчивые. Судя по облегчению арбы, торговля прошла удачно. Разгрузили оставшийся мёд, спрятали в кладовую, распрягли волов и отправились в дом. Вошли в саклю, их встретила мать семейства Зезаг и сёстры все были одеты в молитвенные платья, значит, уже совершили вечерний намаз. Муж с женой ласково поприветствовали друг друга, затем Асхаб спросил Зезаг:
Хас-Магомед и Мансур с овцами уже вернулись?
Ещё нет, ответила Зезаг.
Ясно. Ужин готов?
Всё готово, садитесь, когда посчитаете нужным.
Сперва возблагодарим Аллаха за плодотворную поездку, сказал Асхаб и кивком головы позвал сыновей за собой.
После омовения постелили ковёр и совершили намаз. Только после этого, без всякой спешки, прошли к столу и, произнеся «Бисмиллях6», приступили к еде. Ужин представлял собою набор простых, но сытных блюд. На тарелках дымилась жижиг-галнаш7, а рядом черемша, побеги горного лука. Ели спокойно, хотя и были голодны с дороги.
Спустя некоторое время под окнами зашумело. Раздались шаги. Асхаб оставил еду и приподнялся на скамье. В дверях уже стояли Хас-Магомед и Мансур, не решаясь переступить порог. В глазах и движениях близнецов читалась тревога. Асхаб понял, случилось что-то нехорошее.
Проходите, садитесь за стол, рассказывайте, невозмутимо произнёс Асхаб, приглашая сыновей.
Потеряли, сразу признался Хас-Магомед, пряча дрожащие руки от отца. Не досчитались четырёх. Всю округу оббежали, нет их.
Асхаб не смотрел на сына, молчал, будто ждал чего-то ещё.
Это я виноват, не доглядел, закончил Хас-Магомед, умолчав о легкомысленном поведении Мансура, которое привело к потере овец. Мансур держался отстранённо, не проронил ни слова от страха перед отцом и внутренне благодарил брата за то, что тот взял слово.
Асхаб выдержал долгую паузу, после чего вновь пригласил сыновей к столу. Те переступили порог, но к столу подойти не решились. Отец вздохнул и промолвил:
Ты честен и открыто признаёшь свою вину, Хас-Магомед. Это намного важнее овец. Проходите же и садитесь ужинать. День был длинный, вам надо поесть.
Как? возмутился старший, Зелимхан, хорошо помнящий отцовскую порку. И всё? Они овец загубили, а ты их не накажешь?
Нет, коротко ответил Асхаб, одобрительно глядя на Хас-Магомеда. Не накажу.
Меня ты и за меньшие проступки казнил! вскочил из-за стола Зелимхан. И мне признание никогда не служило откупом!
Тебе в их возрасте я и не доверял овец, ответил Асхаб. Сядь.
Сяду, отец, но Хас-Магомед должен понести наказание!
Это ещё почему? удивился отец. Почему ты считаешь, что виноват он, а не Мансур? Ведь он молчит и не сказал бы мне всей правды, а Хас-Магомед прежде всего проявил уважение ко мне.
Он старше Мансура! ответил Зелимхан.
На несколько минут, усмехнулся Асхаб, не любящий, когда сыновья ему перечат, но, всё же, он хотел выслушать и Зелимхана.
Сначала накажи его, а потом я признаю, что ты одинаково справедлив ко всем нам!
Я вижу, что между вами назрела неприязнь, задумчиво проговорил Асхаб. Так бывает у братьев. Но если ты не прекратишь говорить поперёк меня, то берегись. Выясните свои вопросы после, а сейчас пора ужинать.
Накажи его! повторил старший сын.
Сядь, огрызнулся Хас-Магомед. Слушай, что тебе отец говорит!
Молчи, малявка! крикнул Зелимхан.
Не повышать голос в доме, стукнул кулаком по столу отец. Однако он понимал, что сыновья вошли в тот возраст, когда обуздать их нрав тяжелее всего.
Сам без мозгов, ещё и меня судишь! рыкнул Хас-Магомед.
Я старше, а тебе надо знать своё место и слушать, что старшие говорят! ещё больше разгорячился Зелимхан.
Если бы уважал тебя, то слушал!
У тебя нет выбора, ты должен и будешь меня слушать!
Не буду! топнул ногой младший. Ты мне не пример, сам без мозгов, ещё и меня учишь!
Что ты сказал?! вскинулся старший брат.
Ну, подойди сюда, а то тебя из-за стола плохо слышно! ухмыльнулся младший.
Сейчас подойду! засучил рукава Зелимхан, поднимаясь из-за стола.
Мальчики, не надо!.. хотела было вмешаться Зезаг, но Асхаб остановил мать семейства, решив, что сыновьям давно пора выяснить всё между собой.
Выйдите на улицу, сказал им отец.
Но уже было поздно. Вспыхнула суматоха: у всех сердце упало, особенно у матери. Бросились друг на друга, точно дикие, размахивая кулаками куда попало, поднялась ругань и настоящая драка. На обоих братьях не было человеческого образа, бились беспощадно, опрокидывая один другого, катая по полу, осыпая ударами.
Разними, разними их! умоляла Зезаг.
Сами одумаются, тихо произнёс Асхаб, мрачно сведя брови. Он уже решал, кого из них накажет первым.
Убьют же друг друга! почти плакала мать.
Не убьют, отстранил её отец. Не позволю.
Вскоре на обоих братьях уже не было ни одного живого места всё синяки и ссадины. В какой-то момент Зелимхан зашатался, и Хас-Магомед, воспользовавшись этим, кинулся на него, сбил с ног, повалил и стал бить с ещё большей жестокостью, уже в нос и в зубы. Зелимхан стал беспомощен, лежал с окровавленным лицом.
Хватит! воскликнул отец, мигом оказавшийся в гуще схватки, и одним мощным рывком отодрал Хас-Магомеда от Зелимхана. Несмотря на всю силу, какой обладал плечистый и грузный Асхаб, это оказалось на удивление непросто младший вцепился в старшего бешеной хваткой.
Асхаб швырнул младшего сына в сторону, он отшатнулся, а старший тем временем утирал окровавленное лицо, по-прежнему лёжа на полу.
Ты слишком далеко зашёл, Хас-Магомед, угрожающе холодно произнёс Асхаб, не любивший повышать голос. Нам предстоит долгий разговор с тобой, но сначала извинись перед братом, матерью и сёстрами.
Перед ним не стану! скрипя зубами от злости, ответил Хас-Магомед.
Тогда пошёл вон! указал ему на дверь отец.
Пойду! вырвалось из груди Хас-Магомеда внезапно и неожиданно для него же самого.
Тогда уходи. Но если вернёшься пожалеешь, тихо и оттого вдвойне неумолимее и страшнее прозвучал голос Асхаба.
Через мгновение Хас-Магомед выбежал на улицу и растворился в ночной темноте. Зезаг закрыла лицо руками. Горло её сдавило, хотелось плакать навзрыд, но непререкаемый характер мужа не позволял расплакаться, и от этого ещё больше давило и болело в материнской груди.
Догони его, Асхаб, догони, просила Зезаг.
Асхаб перевёл дыхание, постоял некоторое время у двери. Затем, не глядя ни на кого, в полном безмолвии сел за стол и продолжил ужинать. Сыновья и дочки, утирая слёзы, последовали его примеру. Больше в тот вечер он не произнёс ни слова, лишь когда взглянул на избитого до крови Зелимхана, скупо обронил:
Пойди, умойся.
Глава 2. Одиночество
Хас-Магомед бежал долго, не щадя ног, обуреваемый и горькой обидой, и стыдом, и злобой. Всё перемешалось в его сердце, как в пьяном забытьи. Он остановился, вдохнул измученной грудью свежесть леса и без сил припал к земле, в гущу высокой травы. Ночь была тепла и непроглядна, а сам он всё это время будто бесконечно плыл в чёрной тьме. Наконец, глаза привыкли к темноте, над головой простёрлась бледная луна и бездна звёзд, а между ними и древесным морем зубчатые громады гор, тянущиеся неровной грядой. Недалеко, в овраге, спускавшемся из лесу, по каменистому ложу скакала кипящая речка.