В общежитии ничем не лучше: от окон тянет морозцем, даже бумажные полоски кое-где отвалились. Пётр указал на это следующим за ним женщинам.
Простудите же детей!
Ответить ему не успели. В комнату вбежала девочка лет десяти с криками:
Оставьте меня! Без вас тошно! бросилась на одну из кроватей и зарыдала, сотрясаясь худенькими плечиками.
Машенька, успокойся! Пойдём в столовую, пообедаешь, слова были правильные, а вот интонацию заботливой не назовёшь.
Да сколько раз вам повторять! Я не Маша! Я Вика! Вика Цыганова! девочка подскочила на кровати и обвела комнату затравленным взглядом. Под левым глазом наливался синяк.
Вы что, детей бьёте? поразился Штелле.
Нет, это она с соседками по комнате подралась. Словно бес в неё утром вселился. Бегает и кричит, что она не Маша, а какая-то Вика Цыганова, устало пояснила женщина, забежавшая в комнату вслед за девочкой.
И только тут до Петра дошло. Вика Цыганова. Та самая, которую он пытался прикрыть собой, защищая от падающей фермы. Так значит, она всё же погибла и её кто-то или что-то забросило в этот же год, в тело вот этой худенькой девочки с пронзительно-синими глазами.
Разрешите, я с ней наедине поговорю? обратился Пётр к завучу.
Зачем? напряглась та.
Хочу узнать, правда ли у неё синяк от драки с соседкой, и с чего вдруг ей своё имя разонравилось, усмехнулся Штелле, Выйдите, пожалуйста, из комнаты.
С минуту они мерились остротой взглядов с завучем. Наконец она фыркнула и, схватив за руку стоящую столбом воспитательницу, вышла за дверь, неплотно её прикрыв. Пётр подождал минуту, а затем быстро подошёл к двери и толкнул её. Удара не было, но от двери отскочили с оханьем.
Я же вроде просил оставить нас поговорить одних? Штелле грозно зыркнул на смутившихся женщин.
Маша хорошая, послушная девочка. Я не понимаю, что на неё нашло, попыталась огрызнуться воспитатель.
Зоя Ивановна, я через пару минут подойду к вам в кабинет. Можете пока чайку горяченького сделать, а то я, кажется, простыл, секретарь попытался перенаправить энергию педагогов в нужное русло.
Конечно, Пётр Миронович. Только вы не мучайте девочку, и женщины удались.
Русская водка, чёрный хлеб, селёдка, напел шёпотом Пётр, внимательно рассматривая попаданку.
Лицо девочки исказилось, она как-то совсем не по-детски охнула и открыла рот.
Любовь и смерть. Добро и зло теперь уже со смешинкой в глазах речитативом продекламировал Штелле.
Кто вы?
Тот самый пенсионер, который подарил вам букет синих хризантем, перед тем как на нас обрушилась ферма, развёл руками Пётр.
Но ведь это невозможно! Где мы оказались? Какой сейчас год? Что вообще происходит? вывалила девчушка с пронзительно-синими, как те самые хризантемы, глазами.
Вика, успокойся давай. Тут крики и паника никак не помогут. Мы в том же самом городе Краснотурьинске. Сейчас 3 января, вот только 1967 года. Я не знаю, как это произошло. Ты, кстати, читала книги про попаданцев?
Про попаданцев? Это как фильм «Туман», или эти французские комедии с Жаном Рено и Кристианом Клавье? наморщила рот синеглазка.
Насчёт Клавье не знаю, никогда особенно не интересовался актёрами а вот Жан Рено там точно был. Только они попадали в будущее в своих телах, а нам вот эти достались, Пётр ткнул в себя пальцем, Это тело Первого Секретаря Горкома КПСС города Краснотурьинска. Ничего из прошлого реципиента я не помню. Только то, что знаю о нём из детства. Своего детства я ведь здесь родился. Можно ведь считать, что нам с тобой повезло. Кто-то дал нам возможность прожить вторую жизнь. Тебе вон вообще почти пятьдесят лет скинули, радоваться надо, вздохнул и усмехнулся одновременно Пётр.
Девочка слезла с кровати, подошла к двери и, открыв, выглянула в коридор.
Эта тётка стоит в конце коридора, сообщила она Петру, И что делать-то теперь? Если мы скажем, что с нами случилось, то точно в дурдом угодим.
А мы не будем никому говорить, взял девочку за плечо и усадил её на кровать Штелле, Будем жить-поживать и добра наживать. Или ты против наживания добра?
Нужно найти Горбачёва и Ельцина и убить их, из уст худенькой, даже тощей десятилетней девочки это прозвучало вполне себе грозно, Меченого в первую очередь.
Для начала нужно успокоиться и постараться на самом деле не попасть в дурдом, или, что ещё хуже, в лапы «кровавой гэбни», Пётр сел на соседнюю кровать.
У меня теперь что, есть другие родители? Или это детский дом, и эта девочка была сиротой? вдруг вполне спокойным голосом поинтересовалась Вика Цыганова.
Чёрт! А ведь и в самом деле. Нет, это не детский дом. Это школа-интернат, сюда на неделю привозят детей из малообеспеченных семей и из далёких деревушек. Только вот сейчас каникулы значит, с тобой что-то не так. Я поузнаю, Штелле задумался. Что делать с девочкой?
А мне-то что делать? У меня эта толстуха пыталась компот отобрать утром на завтраке, девочка потрогала фингал под глазом.
Давай сделаем так: я сейчас переговорю с завучем. Они тебя изолируют от остальных детей.
И что, мне взаперти сидеть? сморщила нос Цыганова.
Мысль мне сейчас пришла интересная. Сейчас ещё не написаны многие песни о войне. Да даже «Журавли» ещё не написаны. Я попрошу, чтобы тебе дали чистую тетрадку и карандаш. Вспоминай песни о войне, записывай. Ты ведь и с нотами сможешь написать.
Без гитары или пианино сложно, покачала головой попаданка.
Я спрошу. Скорее всего, гитара у них должна быть да и пианино, наверное. Ладно, Вика, нельзя нам долго секретничать. Это подозрения вызовет. Я узнаю про твою новую семью и завтра у тебя появлюсь, Пётр подошёл к двери. И завуч, и воспитательница переминались с ноги на ногу в конце коридора, Не боись. Прорвёмся.
Легко сказать.
И что же Маша? прямо набросились женщины на первого секретаря.
А что у нас с чаем, Зоя Ивановна? попытался сбить их настрой Пётр.
Ох, извините! Пойдёмте в столовую, там нам найдут по стакану, и завуч пошла вниз по лестнице.
В столовой пахло отвратно: подгорелым молоком, кислой капустой и ещё какой-то мерзостью. Петра чуть не вытошнило.
Почему такой запах? повернулся он к женщинам и прикрыл за собой дверь.
Молоко, наверное, убежало, спокойно пожала плечами женщина.
Расхотелось мне чай пить. Пойдёмте в ваш кабинет, там поговорим.
С Машей-то что? видя, что начальство уходит, напомнила о себе воспитательница.
Как вас зовут? остановился Пётр.
Клавдия Семёновна.
Клавдия Семёновна, а можно Машу избавить от общения с девочкой, с которой она подралась?
Воспитательница одёрнула вязаную, вытянутую спереди, конечно же, коричневую кофту.
Зачем?
А затем, что эта девочка пыталась за завтраком отобрать у Маши компот. Девочку нужно наказать, а чтобы та не стала мстить Маше, её нужно изолировать. Машу. У вас есть пианино или гитара?
Есть и пианино, и гитара в красном уголке, вмешалась завуч.
Вот туда и отправьте Машу. А вечером проследите, чтобы девочки не оказались в одной комнате, и чтобы они при всём желании не смогли встретиться. Хулиганку лучше всего закрыть до утра одну. Утром я появлюсь и узнаю у Маши, как прошёл день и что случилось или не случилось за ночь, Пётр не смотрел на воспитательницу, говорил это Зое Ивановне, И ещё, оказывается, Маша пишет стихи. Дайте ей, пожалуйста, чистую тетрадку и карандаш мягкий.
Мягкий? хором потерянно отшатнулись обе.
Мягкий, чтобы легко писал и не царапал бумагу. На нём ещё буква «М» стоит.
Хорошо, поищем, пыл он всё-таки с педагогов сбил.
В кабинете директора Зоя Ивановна села на краешек стула сбоку от стола и предложила Петру хозяйское место. Он ломаться не стал ещё не поймут.
Зоя Ивановна, а почему Маша здесь, а не дома? Каникулы же. Кстати, а как её фамилия?
Фамилия Нааб. Мать у неё умерла в прошлом году, их у отца осталось трое детей, или даже четверо точно не помню. Остальные сейчас у родственников, а Маша у нас. А отец её сейчас в тубдиспансере. У него открытая форма, врачи говорят, что долго не протянет, завуч нервно скомкала извлечённый из кармана кофты носовой платок.