Аминева Венера Рудалевна - Габдулла Тукай и русская литература XIX века. Типологические параллели стр 4.

Основные антитезы, на которых строится образность текста, преодолеваются побудительной интонацией финала.

В соответствии с точкой зрения Н. Лаисова, произведения Г. Тукая конца 1905 начала 1906 г. «О единстве», «Слово друзьям», «Шакирд, или Одна встреча» и др. написаны с целью пропаганды просветительских идеалов молодого поэта, вместе с тем в них воссозданы социально-политическая атмосфера эпохи, события периода Первой русской революции, ставятся актуальные проблемы времени: «Актуальность призывов, романтика борьбы, устремлённость в будущее, страстное желание свободы выводили отдельные стихи Тукая за рамки дидактического морализаторства. Не нравоучение, не мораль, а высокое гражданское слово или призыв берут верх в лучших стихах молодого поэта»39.

Этой цели служат и посвящения конкретным личностям, событиям, новым явлениям в татарском обществе. Так, идеи просвещения и служения делу национального возрождения татарского народа утверждаются в ряде стихотворений, адресованных представителям различных слоёв татарского общества и имеющих призывно-публицистический характер: «Гәзитә мөрәттибләренә» («Наборщикам газет», 1906), «Мөхәрриргә» («Редактору», 1906)40, «Әдәбият ахшамы ясаучы яшьләремезгә» («Молодёжи, организовавшей литературный вечер», 1906).

В лирическом субъекте этих стихотворений голос оратора, трибуна, одушевлённого высокими гражданскими идеалами, сочетается с бытовой, социально-исторической и психологической конкретикой. Например, поэту важно передать впечатление, которое произвёл на него литературный вечер, организованный передовой татарской интеллигенцией:

Послание «Наборщикам газет» завершается признанием:

По мнению Н. Лаисова, высокая художественность подобных стихотворений Г. Тукая достигается слиянием публицистического слова с эмоционально-личным началом, умением общее выразить через личный опыт опыт человека, осознавшего свою причастность к судьбе нации48.

Содержание стихотворения Г. Тукая «Милләтә» («К нации», 1906) составляет выражение всепоглощающего чувства любви к своему народу. Для того чтобы передать силу и накал этого чувства, занимающего абсолютно главенствующее место в помыслах лирического героя, поэт широко использует суфийские мотивы потери рассудка, сумасшествия, болезни-здоровья, одержимости любовью, отказа от своего «я», метаморфозы субъекта. «Җөмлә фикрем кичә-көндез сезгә гаид, милләтем; / Сыйххәтеңде сыйххәтем һәм гыйлләтеңдер гыйлләтем49» («Мысли все и днём и ночью о тебе, народ родной! / Я здоров, когда здоров ты, болен ты и я больной»50). Целью каждой мысли и каждого чувствования становится не абсолютный и трансцендентный объект, а родной народ.

Те же идеи высказываются и в публицистических статьях Г. Тукая. Так, в программной статье «Хиссияте миллия» («Национальные чувства», 1906) он пишет: «И наша нация нуждается в Пушкиных, Толстых, Лермонтовых <> наша нация нуждается в настоящих писателях, художниках»53 В статье «Безнең милләт үлгәнме, әллә йоклаган гынамы?» («Умерла ли наша нация, или она только спит?», 1906) поэт призывает: «давайте окропим нашу нацию душистым нектаром цветов литературы, овеем её мягким ветерком газетных вееров и вольём в её уста живительную влагу объединения и совместного труда; вдохновим её музыкой, услаждающей душу, в ярких картинах отразим её собственное лицо; пусть раскроются её глаза, пусть оглядится она вокруг, соберётся с мыслями» (Пер. И. Ахунзянова).

Стихотворение Г. Тукая «Хөрриятә» («К свободе», 1907), как считает Г. Халит, своими свободолюбивыми мотивами и возвышенно-одическим строем напоминает пушкинскую оду «Вольность» (1817)54. Для Г. Тукая, как и для А. С. Пушкина, свобода высшая ценность бытия, имеющая всеобъемлющий, универсальный смысл: это свобода и политическая, и духовная. Свобода это двигатель истории, в которой лирический герой Г. Тукая ищет пути к правде, справедливости, равноправию. В стихотворении татарского поэта, как и у А. С. Пушкина, разворачивается картина бедственного положения народа, которая приобретает характер вселенской катастрофы. С этой целью используются образы и мотивы, восходящие к апокалиптически-эсхатологической парадигме: затмение солнца, распад луны, трубный зов, падающие на землю звёзды, улетающая от рода людского птица Симург55. Знаки «конца света», последовательно отсылающие к событиям культурной мифологии, образуют символическую перспективу, указывающую на разрушение и гибель упорядоченного космоса, торжество над ним хаотических сил.

Ю. Г. Нигматуллина констатирует: «Всю глубину отчаяния человека и общества, не получивших долгожданной свободы, выражают метафоры в стиле классического восточного романтизма»58. Она выделяет в стихотворении элементы поэтической системы, характерной для древнетюркской поэзии: изобразительность, равнозначность образов и деталей, синхронность развития лирического действия как чередования одномоментных картин и др.59 В последнем издании под названием стихотворения автор добавил пояснение: «Из «Мухаммадии»60, тем самым указав на интертекстуальные связи с мусульманской культурой, с турецкой литературой, значимые для понимания его идейной концепции».

Доисламский период истории время войн, кровопролития и беспорядков, прямо соотносится с современной поэту действительностью. Лирический герой верит, что и для его нации наступит период благоденствия, как тогда, когда был принят ислам. Это событие оказывается равнозначным освобождению личности, обретению свободы. По мнению Ю. Г. Нигматуллиной, «главная функция лирического размышления понять трудности пробуждения политического сознания масс. Поэтому ход мыслей лирического героя цепь причинно-следственных связей развивается во времени»61.

Позиция лирического «я» Г. Тукая, раскрывающего всю остроту противоречий современной ему действительности, поначалу лишена личностных примет. Но глубина отчаяния и боли человека, судьба которого неотделима от судьбы народа, выявляет субъективно-лирическую основу гневных обличений поэта, мысль которого накаляется страстью, ужас и негодование возрастают с каждым новым разворотом картины. Уровень эмоционального напряжения в стихотворении продолжает повышаться с каждым новым циклом в развитии темы. Г. Тукай всё называет «своими именами», заключая в этих номинациях огромную взрывную силу. Зло пригвождено отточенными обозначениями: «попран закон», «как люди, и вера затоптана в прах», «звероподобные люди, как прежде, господствуют в мире», «злобно на нас нападают», «кровь нашу пьют они жадно», «стоим мы голодной толпою», «связан язык у поэта» и т. д.

В конкретно-исторических иллюстрациях своих положений Г. Тукай обращается к примерам из современной ему действительности, прямо соотнося их с событиями культурной мифологии. Поэт отсылает своего читателя к 96-му аяту суры Корана «Аль-Анбийа», в котором говорится о приближении Судного Дня и о том, что «язычники» игнорируют возможность этого события. Упоминаемые поэтом Яджу`дж и Маджу`дж  в исламской эсхатологии племена, наводящие порчу на земле, нашествие которых предвещает конец света62. Г. Тукай, с одной стороны, конкретизирует ситуацию, наполняя её актуальными аллюзиями, с другой органически вписывает в эсхатологическую проблематику и образную систему. Опираясь на характерную для исламской эсхатологии концепцию противопоставления земной жизни Концу Света, поэт показывает проницаемость границы между мирами и зависимость второго от первого.