Считал, что она приносит удачу, негромко пояснила Нина, представляя красно-зеленый кружок с логотипом столичного казино-клуба.
Дурак. Агнес с пренебрежением передала бумажку Эстель. Получил то, что заслужил.
Ты как всегда категорична, он же наш брат, в конце концов, Эстель аккуратно сложила кусочек газеты вчетверо, даже не взглянув. Отодвинула в сторону.
Пусть земля ему будет дерьмом! торжественно провозгласила Агнес, подняв стакан. Нина удержалась от замечания, что солидарна с этим мнением, и поднесла к губам вино. Столкнувшись с последствиями особого образа жизни отца, она никак не могла проникнуться к кончине родителя должной скорбью.
Мы с вами никогда не были близки, но мне больше некуда пойти.
Меньше всего Нине хотелось выглядеть жалкой. И она злилась на себя за то, что в данных обстоятельствах по-другому быть не могло.
Ты все сделала правильно, в сдержанной манере ответила Эстель, явно руководствуясь хорошо развитым чувством эмпатии.
Тихо, прервала их Агнес. Слышите?
Палец тетушки уставился в потолок. Нина бессознательно проследила за ним; в глаза бросилась люстра с имитацией восковых свеч. И лишь после ушей достигла тихая музыка с верхних этажей.
Ох, опять он, гаденыш, сердито вздохнула Агнес.
Брось, Несс. Музыка наслаждение, удовольствие благо, страдание зло
В арке стоял высокий, неопрятного вида мужчина с узким хищным лицом в колючей щетине. Голова величаво запрокинута, черные волосы висели до плеч сальными патлами, прикрывая надменную, злую физиономию. Меж холодного блеска косм над Ниной снисходительно смеялись волчьи глаза глубокого карего цвета. Измятая рубашка словно была застегнута впопыхах, пара нижних пуговиц перепутана, остальные вовсе остались без внимания и открывали располосованное шрамами жилистое тело.
Высокосортная хренотень, без энтузиазма оценила Агнес. Как мне ее подписать: «пьяные бредни Джеймса Митчелла», или это какой-то доисторический философ?
Мужчина вальяжно вошел, взял со стола стеклянный графин и поднес горлышко к носу:
Да не помню. Наверное, что-то из Аристотеля, разочарованный тем, что в графине оказалась всего лишь вода, поставил его на место.
Вообще-то Аристотель говорил, что излишества в удовольствии распущенность, достойная порицания, мрачно заметила Эстель.
В точку, саркастично согласился мужчина, выискивающим взглядом осматриваясь по сторонам.
Все в нем вызывало отторжение: одичалый внешний вид, напыщенные манеры, показная бесшабашность. В сторону Нины пахнуло перегаром и немытым телом, вызывая тошнотворное отвращение, но за маской невозмутимости едва ли можно было об этом догадаться.
Джеймс, это Нина, представила Эстель.
На секунду он отвлекся, чтобы высокомерно смерить гостью с головы до ног, и раздраженно ответил:
Да мне плевать.
Нина как будто не заметила его грубости. Ей казалось, что проскальзывало в дерзости Джеймса что-то нарочитое, фальшивое. Нужно быть до ужаса наивной, чтобы поддаться на столь провокационное поведение.
Тем временем Джеймс приблизился к Агнес и схватил виски. Налил немного в ее же стакан, опустошил до дна.
Может, сыграем партию? предложила Агнес, не отрываясь от пасьянса.
Карты оружие дьявола, дорогая, Джеймс прихватил виски и направился к выходу. Завязывай, не оборачиваясь, добавил он.
Очень смешно, язвительно бросила тетушка вслед.
Ни капли.
Ничто не спасало скверное впечатление от знакомства. С таким «другом семьи» Нина предпочла бы не иметь ничего общего. Априори невыполнимое желание теперь их с Джеймсом как минимум объединяла одна крыша.
Кто это был?
Местный грубиян, махнула рукой Эстель. Не обращай внимания.
А у вас не соскучишься, Нина поняла уклончивый ответ тети как отказ говорить о Джеймсе, поэтому настаивать не стала.
Сволочь. Агнес сообразила, что приятель увел у нее из-под носа выпивку и негромко выругалась.
Ты, должно быть, утомилась с дороги, мягко улыбнулась Эстель.
Под влиянием ее слов и вина Ниной вмиг овладело ощущение неимоверной усталости.
Да, пойду я, ей так сильно захотелось окружить себя тишиной, но, кажется, Джеймс ко сну не готовился.
Агнес заметила озадаченный взгляд племянницы, прикованный к потолку:
Не переживай, пара подзатыльников и он уймется.
«Интересно на это посмотреть», тетушка едва ли доходила Джеймсу до плеча. Но пришлось угомонить воображение тем, что подзатыльники, скорее, фигуральны, и отправиться наверх под звуки музыки.
Там, к несчастью, Нине предстояло обнаружить, что Джеймс жил в комнате напротив. За запертыми дверями Оззи Осборн вопрошал: «Мистер Кроули, вы не прокатитесь на моем белом коне?».1
В изнеможении Нина упала на кровать. Энергии хватило ровно до конца песни, а затем сон нежно увлек за собой. Ей снилось, как она играет в карты с Джеймсом, только наутро уже не помнила, кто выиграл.
Глава 2
Старый «Шевроле», Dzhermein и немного о соседях
Утро омрачили серые стены. Открыв глаза, Нина почувствовала их давление. И более того, нависшего над городом пасмурного неба.
Комната окнами выходила в тенистый двор. Сквозь заросли колючего шиповника виднелся извилистый узор глинистых тропинок в компании черных кованых скамеек. Среди высохших деревьев поодаль возвышалась мраморная статуя плачущей девы в зеленой плесени. Совершенно необыкновенным образом она совмещала в себе благоговейную покорность и неукротимую силу. Глядя на вознесенный к небу лик, Нина вздохнула, словно вместе с каменной мученицей ощутив на собственных плечах всю тяжесть свинцовых облаков.
Горячий душ на какое-то время позволил забыть о суровом крае, однако позже Нина обнаружила, что ее скромный гардероб очень слабо вяжется с местным климатом, и пришлось вновь вспомнить, что такое Порт-Рей сырой туманный город, вечно покрытый слоем холода и промозглого мрака.
Равно как и «Барнадетт» не был оплотом уюта. Покинув комнату, Нина вновь окунулась в гнетущую атмосферу давно заброшенного отеля: устаревшая отделка, пожираемая мертвенно-белым светом окон, спертый воздух, томительное безмолвие. Последнее развеялось, как только она вышла на лестницу. Именно здесь гробовую тишину колебали приглушенные звуки ругани, доносящиеся из-за дверей гостиной.
Нина замерла на ступеньках и напрягла слух, заведомо зная, что без контекста мало что вынесет из конфликта.
Думаю, на этой ноте наш спор можно считать закрытым! раздался раздраженный голос Эстель.
Ничего подобного! гневно возразил Джеймс. Раз уж мы перешли на личности, Люциус, может, поделишься с нами, где ты обычно пропадаешь?
Как будто узнав, ты начнешь мне доверять! рявкнул Люциус. Проживи мы хоть сто тысяч жизней, ни в одной этого не произошло бы!
Так заслужи.
О, дьявол! Я устал каждый раз слышать это.
Каждый раз? в возмущении Джеймса скользила насмешка. Мы впервые об этом говорим, шизик. Тебе давно пора голову проверить.
Джеймс вылетел из комнаты внезапно. Громко хлопнул за собой дверью и напряженной походкой поднялся по лестнице. Выглядел он еще хуже, чем накануне, точно всю ночь не спал. Лицо его приняло болезненный вид, кожа отдавала слабым серым оттенком, под глазами образовались темные круги. Непотребное состояние рубашки говорило о том, что она нуждается в хорошей стирке, а вьющиеся от жира волосы в мыле. Черными патлами они обрамляли высокие скулы, мешались с растущей бородой. Разъяренная гримаса, перекликающаяся с видимой усталостью, до того испугала Нину, что она судорожно вцепилась в перила. Но Джеймс пронесся мимо, не удостоив ее даже взглядом.
Вслед за ним гостиную покинула Эстель. Заметив племянницу, она тут же сбросила бремя черных раздумий и выпрямилась. Сделала вид, что никакой ссоры не случилось: