Сын, завершив следствие, аллюром умчался в детскую. Из неё же на мгновение выглянула дочь и помахала рукой: «Привет, папа».
Всё готово! Сейчас будем садиться за стол, пропела жена в сопровождении оркестра кипящих и скворчащих звуков кухни.
Хозяин осторожно снял обувь, снижая вероятность нанесения на паркет влажно-серого осеннего камуфляжа. Поставил свое сокровище в центр коридора на входе в зал. Широкая арка гостиной демонстрировала наглядный пример интерференции света, усиливая освещенность коридора.
Малышка растерянно застыла от стремительного перелета из плотного пространства тепла и темноты в перекресток световых волн. Привыкнув к освещению, она вдруг жалобно пискнула. Посторонний звук на короткое мгновение остановил все шумы квартиры. Даже кухонная какофония снизилась на целую октаву.
Обладая абсолютным музыкальным слухом, первой выглянула из кухни жена.
Боже мой, кто это?!
Настороженная тишина детской взорвалась извержением вулкана. Топот худеньких ног сына заставил крохотное создание с опаской оглянуться. Она как-то необычно выгнулась, и маленькая лужица влилась в интерьер её нового дома.
Мама, быстро оценив ситуацию, ретировалась в кухню за половой тряпкой.
Папа, это что? Это собака что ли! А она чья?! сын безудержно подпрыгивал вокруг щенка, не решаясь притронуться к нему.
А это девочка или мальчик? А как его зовут?
Я еще не знаю. Мы сами придумаем имя этой малютке.
Папа, а она кусается? спросила дочь, несмело протягивая руку к вишневой шерстке, ой, какая гладенькая, хорошенькая.
Сын! обратился отец, это тебе подарок к юбилею! Выращивай и воспитывай. Ты теперь как маленький принц, ответственен за тех, кого приручаешь.
Глава 5
В нашей семье практически все совы. К одиннадцати вечера я уже вообще никакая и падаю, где придется. Я не понимаю, что можно делать до полуночи и дальше до двух или даже до трех часов. Но у них всегда находились какие-то дела. Больше всего я не выносила запаха лака для ногтей. Когда мальчики отправлялись все же спать, женское население садилось за обеденный стол в большой комнате напротив друг друга и выставляло из стенки бесконечное количество резко пахнущих цветных бутыльков.
Отвратительнейший летучий запах забивал мои ноздри и вызывал эротические галлюцинации. В короткий промежуток сна я видела его немигающий взгляд. Он как будто из глубины зрачков выбрасывал лассо и затягивал на моей шее петлю вожделения. Его шерсть на загривке поднималась дыбом. Меня начинало потрясывать. Лапы неподвластно мне выбивали такт согласия, и я просыпалась.
Я знала, что могу встретить его каждое утро. На карьере. В глубине темной аллеи кустарников. Наша первая встреча произошла именно там. Хозяин не знает этой моей тайны. Я её боюсь настолько, насколько я желаю её.
Каждое утро, не взирая на время года и на погодные условия, мы с хозяином делаем утреннюю пробежку. Нет, это не та пробежка, которой однажды возгордилась Рона, пробежав с её Алексеем десять метров по прямой. Если бы их дуэт присоединился к нашей паре, объем крупа сладкой парочки резко уменьшился.
Мы стартовали сразу от подъезда. На углу дома в околопомоечном пространстве я решала дамский вопрос и еще два раза на маршруте присаживалась оставить информацию. За трамвайной остановкой на площадке перед киосками стоял списанный вертолет. Возле него зимой и летом паслась стайка человекообразных в облаке винных паров. Они жадно закачивались пивом. Серо-голубой вертолет, наверняка, приносил им в подарок вместо эскимо ящик пива. Что с ними становилось потом, я никогда не знала вечером мы «тусовались» в местном подворье. Хозяин знал мой негативную реакцию и всегда укорачивал поводок. Я всё равно успевала воспользоваться демократическими переменами в стране и послать пьяной компании пару обвинительных фраз.
«Черри, прекрати! Твой лай не снимет похмельного синдрома».
«Вперед!», хозяин отстегивал поводок от ошейника и давал свободу выбора пути навстречу лесной зоне карьера.
Я мчалась по тропинке через сосновый оазис, далеко забегая вперед. Свежий воздух бодрил. Мышцы подтягивались и требовали нагрузки. В этот утренний час пространство
благоухало свободой. Я вылетала на пригорок и резко останавливалась. Легким прыжком поднималась на задних лапах, чтобы увидеть силуэт приближающейся фигуры хозяина.
Я чувствовала себя охотницей. Амазонкой карьерных прерий. Нимфеткой в страстной любви к жизни. Я продолжала свой бег, связывая линии движения в бесконечность радости. Небольшое карьерное озерко матовым бризом поглаживало свои берега. С ранней весны до глубокой осени, меняя свое настроение, оно принимало разгоряченного бегом хозяина. Я не была одержимой водными процедурами. Я вымеряла периметр ринга безопасности. В любую секунду способна была принять бой, защищая хозяина. Не было такой силы, которая могла бы мне противостоять.
Но однажды в мраморной мгле осеннего утра, когда ветер кружил оставшиеся листья берез, и заставлял кустарник перебирать голые прутья, мой вихрь движения остановился от пристального взгляда. Я вросла всеми четырьмя лапами в плоть земли. Сила! Новая, незнакомая сила заставила подчиняться. Не ушедшая в день луна зажгла магический свет в его глазах. Он сделал шаг только один шаг. Я забыла все звуки и запахи. Еще один шаг Следующее движение освободило его из темноты кустарника, притушив свет глаз. Это был крупный самец.
Его образ воспринимался единым целым. Природная мощь ощущалась во всем. Он не торопился. Он был уверен в своей необузданной силе. Я не знала, какой он породы, но в нем была она сама порода. Его собачья масть была ближе к немецким овчаркам. Черный цвет шерсти усиливал магию его влияния. Он хотел меня. Торжество единовластия владело им всецело. Я уже была готова покорно, чуть пригнув морду и приосанив передние лапы двинуться к нему, как вдруг он злобно ощерил пасть. Шерсть на его загривке поднялась дыбом. Слух немедленно вернулся ко мне. Я услышала ритм бега моего Хозяина.
«Черри, ты с кем?», хозяйский голос разорвал канат бессознательности.
«Ты с ума сошла. Это же БОМЖ! Несметные количества блох найдут на тебе новый приют!».
Я не внимала обидным словам Хозяина. Теперь я вцепилась взглядом в своего незнакомца. Опасность нарастала с каждой секундой. Бешеный взгляд немца трассировал выше меня, упираясь в шею Хозяина. Я четко интуичила его готовность к прыжку. Во мне выросла неудержимость к уничтожению.
Я поняла, моя персона ничтожна в жизненной значимости. Мой хозяин хозяин моей жизни.
Мышцы тела откликнулись боевым порядком. Задним шагом я взвела пружину агрессии. Грудь и передние лапы налились свинцом. Я сделала короткий упреждающий рывок в сторону вынужденного врага, заглушая рыком его угрожающий тон. Линия взгляда самца размылась в сектор обзора, одновременно контролируя поведение хозяина и моё. Он на секунду задержал на мне внимание.
Вдруг выражение жестокости в его глазах сменилось на легкий тон ухмылки. Он гордо повернул мощный корпус и иронично отбежал на несколько шагов к аллее кустарников. Остановился, ожидая развязки события. Я продолжала отпускать взведенную пружину, просто имитируя толчки нападений. Мой лай, не отражаясь, поглощался пространством. Опасность миновала. Злобный кумир снисходительно наблюдал за шоу-программой, которую я демонстрировала для Хозяина.
«Черри, ко мне!», хозяин щелкнул карабином поводка, «Молодец. Умница! Настоящая актриса».
Как меня учил частный садист-репетитор, я послушно встала возле левой ноги хозяина. Он нагнулся ко мне и благодарно прижался мокрой щекой к моей собачьей физиономии. После купания хозяин никогда не вытирался, капли воды впитывались утренним ветром.