Над площадью разнеслось глухое не иначе замогильное пение рога полное немыслимой тоски и горечи. Словно сгустки тумана невозможного под таким проливным дождем возникали на крышах и в проулках силуэты древних воителей. Бестелесная ненависть, разорвавшая извне саму ткань мироздания. Сотканные из белёсой хмари, отголоски давно сгинувших в веках перворождённых.
Порывистый ветер натужно свистел, не в силах даже колыхнуть длинные призрачные отороченные мехом плащи. Капли дождя разбивались о камни мощеных улиц и черепицу крыш, без препятствий пронзая высокие шлемы с замысловатыми гребнями и чудесную, рук древних мастеров броню, словно многослойные панцири неведомых зверей покрывавшую тела древних воинов. Бледными тенями былых, лишенных всяческих эмоций, прекрасно соразмерных лиц, глядели они запоенными мраком глазницами сквозь щели шлемов, на в ужасе отхлынувших от призраков людей.
Они были повсюду, везде, на каждой крыше в каждом закоулке. Словно ожидая отмашки наложив на дивно изогнутые луки призрачные, как и само оружие стрелы. Нерушимой бестелесной преградой встав на пути жителей с обнажёнными тонкими мечами, и выставленными копьями, безмолвно ожидая приказа той, что вернула их душам шанс отмщения, возможность отыграться за давно минувшие поражения.
Решившие было покинуть площадь горожане, с ужасом отпрянули от призрачного воинства, сбиваясь в истошно верещащую кучу у судилища, надрывно взывая к монаху и его небольшому святому отряду. Правда войны Илирова ордена, та часть, не задействованная в тщетной попытке убить ужасно изменившуюся и дико хохотавшую полуэльфийку на столбе. Встретили добрую паству своего святого покровителя ровно тени эльфов воителей, выставленными древками копий да поднятыми щитами и гортанными выкриками. Стоять, будем бить на смерть, стоять!
Передние ряды обезумевшей толпы что было сил, отгораживались от копейных наконечников. Задние неистово напирали, истошно крича, протягивая руки к монаху коему тем мигом было не до своей возлюбленной паствы. Он словно впал в транс, тупо глядя на приговорённую, впервые не ощущая боле в себе той силы, что вела его всю полную служения жизнь. Его крепкая словно твердь вера в свою непогрешимость, рушилась под взором этих залитых кровью некогда прекрасных глаз.
Вот и пришло время, вашего суда! Готов ли ты священник? цепи, сковывавшие полуэльфийку, осыпались кусками ржи, и она шагнула вперед, едва не упав с кучи чадящего бессильным смогом затухающего хвороста, не держали искалеченные ноги.
Её поддержало множество изувеченных детских рук возникших также из не откуда, как и эльфийские войны минувшего. Стайка недавно сожженных детей, их призраков, окружила приговорённую, держа маленькими ладошками, помогая сойти со страшного смертного пьедестала.
Ужасно исковерканные яростью пламени детские лица, выжженные до костей, были устремлены на темноволосую. А она, та что при их короткой жизни, выходила этих мальчиков и девочек оглядела их нежно погладив ближайшую изувеченную головку, даже не обратив вминая на ещё один бессильно упавший на помост судилища, залп арбалетных болтов.
Словно вспомнив о чем-то эльфийка на силу отвернулась от маленьких призраков, оскалившись жуткой гримасой на и без того ужасающем прочерченном черными прожилками лице. Сызнова обращая свой испепеляющий ненавистью взор к священнику в ужасе тащащемуся на происходящее.
Готов ли ты мракобес, безжалостный изверг, покрывающий свои злодеяния именем святого? А благочестивая паства твоя готова к моему суду? последний выкрик, словно десятикратно усиленный разнесся над площадью Эльбурга став тем камнем, что спускает страшные лавины средь горных ущелий.
Толпа, что дико надрывала глотки, желая зрелища, ныне зашедшаяся неслыханным ужасом хлынула кто куда. Людская масса прокошенных лиц рванула к перекрытым образами эльфов улочкам и к судилищу под защиту воинов Илирова воинства.
Именно орденские воины, а не призраки пустили первую кровь, защищая проповедника, подняв на копья первые ряды ищущей спасения избранной паствы Илировой, смешав людскую кровь с потоками воды извергаемой небесами. А уже после, спустя всего нескольких мановений беззвучно спустились тетивы, пуская призрачные стрелы, ранившие не хуже настоящих. Молниеносно опустились ведомые бестелесными руками мечи, словно бумагу рассекающие плоть.
Каждый выход из площади, каждая улочка в миг превратилась в окровавленную баррикаду, сложенную из мёртвых и ещё живых исходящих кровью и воплями тел, поверх которых гордой бесплотной нерушимостью высились силуэты эльфов воителей, что так долго жаждали своего отмщения. Лишая надежды, запирая остатки жителей Эльбурга на месте судилища.
Но святоша боле не слышал крики, разрывавшие площадь, он не видел кровавую вакханалию, царившую посреди Эльбурга. Во всём мире остался только её взор. Эльфийка окружённая своей жуткой свитой паря в паре дюймов над доскою помоста, двинулась к монаху, что, потеряв дар речи, упал на колени, воздевая руки к черным небесам. Несколько воинов окружавших его, бесстрашно занеся мечи, бросились наперерез ведьме в надежде оградить своего пастыря.
Словно желая обнять, разведя маленькие исковерканные пламенем ручки малышка Веста и Эйли оторвавшись от своей заботливой благодетельницы понеслись к ним. Призраки детей едва успели коснуться воинов, как те возвопив рухнули ниц, зайдясь зубодробительными воплями. Сталь доспехов и кольчуг в большинстве своём рассыпалась ржой, подобно цепям что ещё недавно сковывали приговорённую. А тела сведённые судорогой покрылись сотнями нарывов и гнойных язв. Пронзительный крик воинов быстро утих, сменившись хриплым бульканьем, их рты широко распахнулись, исторгая помешанную на желчь кровь. Тот-же конец ожидал и остальных верноподданных стражей оцепления, вставших на пути эльфийки Сожженные дети предали их той же незавидной никому участи распада тленом.
Замолкни, нечего сотрясать воздух пустыми молитвами. Он не слышит тебя, твой Илир. Оглядись больной кровопийца, узри, что сотворил от его имени. поддев пальцем подбородок истово лепетавшего молитву священника приговорённая подняла его голову.
Его могущество безмерно, как и не ведает преград свет, принесённый дланью его, его пророком. святоша что ещё недавно казался несокрушимым в своей вере. Тот, что недрогнувшей рукой запалил под привязанными детьми хворост, сглотнув, обвёл этих окруживших его малышей полным ужаса взором. Вздрагивая от увиденных пред ним личин, обгоревших местами до самых костей, навечно застывших в нестерпимой муке.
Он боялся этих ликов, но не так сильно, как возвышавшуюся над ними Эльфийку. Но не в силах противиться ужасной мощи, что ровно раскаленный прут давила его подбородок вверх, он задрал голову выше. Не в силах даже прикрыть глаза, встретившись взором с её кровавыми очами на ещё недавно прекрасном лице, являвшим ныне миру все самое темное, что в нём есть.
Знай же, что сердце моё чисто и предлежит свету принёсённому им. запинаясь, пробормотал пастырь, соскребая по закоулкам души остатки веры. Я не боюсь смерти, тьмы исчадие, ибо предстану пред глазами пророка его Илира пречистого безгрешным.
Смерти? издевательский хохот переродившейся болью отразился во всём худосочном теле священника. Нет, не будет тебе покоя, отныне ты слуга, мой и телом, и духом! А мучения коим ты в угоду своей ложной святости, своей темной натуре звериной, подвергал невинных станут частью тебя.