Так я познакомился с профессором Качиным. Он мне совершенно не понравился: среднего роста, тощий, с впалой грудью, он мерзко хихикал и бойко выставлял вперед крашеную треугольную бородку.
Тщедушный профессор оказался на редкость трудоспособным. Он велел мне переселиться в лабораторию при институте, которая занимала отдельное шестиэтажное здание. Боль настолько доняла меня, что я не стал отпираться, было просто не до того. Качин взялся за меня в полную силу, день и ночь не отходил от пробирок и микроскопов, и я сатанел от его рассеянного хихиканья. Он выписал образец той самой астероидной пыли. Потом я узнал, что Иван Сергеевич применил чуть ли не все свои связи, чтобы заполучить злополучную пыль, причем в рекордные сроки, да еще и немало денег заплатил из своих сбережений. Занятия со студентами он временно отменил.
Однако спасти глаза не удалось. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил повязку, которую менял несколько раз в сутки. Он собственноручно брал пробы, промывал мне глаза. Он никого ко мне не подпускал и все делал сам. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет.
Сам я не спал. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль изо дня в день только усиливалась. Температура не спадала. А потом мне стало все равно, ослепну я или нет. Было только одно желание: отделаться от боли.
Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, а через пару дней и очертания предметов. Зрение постепенно улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.
Я вижу, сообщал я ему во время перевязок и счастливо улыбался. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но к моей недовольной брани Качин даже не прислушивался.
Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич сообщил со скорбью в голосе, что у него забирают любимого пациента, то есть меня.
Куда? Кто забирает? удивился я.
Твоя контора забирает, забурчал профессор. Они потребовали у меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой займутся военные медики.
Новость мне не понравилась. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.
Эти мясники тебя убьют, молодой человек, бурчал Иван Сергеевич. Я тебя лечил, а эти будут исследовать.
Что это значит?
Только то, что я сказал.
Я не собираюсь попадать к ним в руки.
Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.
За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле, шаря рукой по столу и по листам, будто мог прочитать приказ на ощупь. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и оттого сильно нервничал. Еще и Качин подлил масла в огонь:
Тебя забирают, как теленка на бойню. И, главное, совершенно, совершенно не считаются с моим мнением, будто я тут профессор злобно фыркнул, будто я студент, проваливший экзамен! А я, между прочим
Я разозлился.
Снимите с меня повязку, немедленно! приказал я.
Рано! Глаза еще слабые.
Что там еще можно исследовать?
За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Андрей.
Старик долго еще бубнил себе под нос, привычного хихиканья слышно не было, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой, и эта мысль мысль, что могу стать жертвой страшно злила.
Я решил дождаться ночи, когда никто не помешает внезапным визитом, снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами, а потом попытаться выбраться из лаборатории. И я ее снял. Из номера уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что он мне больше не понадобится. Обстановку номера давно изучили мои руки.
В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее, видел я отлично. Так что же случилось с глазами?
Зеркала в комнате не оказалось. Не было его и в ванной, хотя оно там висело совсем недавно. Я натыкался на него, когда на ощупь шел умываться. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную. Она не откликнулась. Спала, вероятно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер заглянула дежурная:
Что случилось?
У вас есть зеркало? спросил я.
Конечно, есть, ответила она, глядя сквозь меня, и достала из кармана пиджака вожделенное зеркало. Сейчас только свет включу
Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Мне ее странное поведение очень не понравилось: я не мог понять, что означает ее пустой взгляд, и ее шарящая по стене рука. Послышался щелчок. В комнате ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица дежурной. Оно приобрело непередаваемое выражение. Дежурная, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила зеркало, испустила нечеловеческий вопль и метнулась прочь из комнаты. Вопль катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории.
Ошарашенный, испуганный, я подобрал зеркало с пола. И заорал сам. И отшвырнул от себя зеркало, как змею. Потом набрался духу, заставил себя подобрать его и снова взглянуть на свое отражение, теперь уже расколотое.
Я ли это? Глаз не было. За веками без ресниц зияли темные провалы. Оттуда вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Их неровные края высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего.
Зеркало выпало из ослабевших пальцев. Я опустился на диван. В коридоре слышались голоса, профессор увещевал полуночников успокоиться и разойтись. Всё в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего.
Сам он уже все понял. Он торопливо зашел в номер, прикрыл дверь и умоляюще протянул ко мне руки.
Что со мной? дрожащим голосом спросил я, обливаясь холодным потом. Что? Что это?
Я не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось на месте глаз. Происходящее казалось мне нереальным, наигранным, как в плохом спектакле. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:
Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!
Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. Это сделал не я.
А кто же?!
Это сделали вирусы. Они спали в астероидной пыли.
Ах ты, старая крыса, провонявшаяся реактивами!
Я тряс профессором, как тряпичной куклой, его ноги безвольно колотились об мой живот.
Иван Сергеевич такого обращения с собой не стерпел.
Прекратить панику! громко скомандовал он. Сейчас же поставьте меня на место!
Привычный к военной дисциплине, я повиновался приказу и поставил его на ноги.
Вот так-то лучше. Возьми черные очки, я купил их специально для тебя, проговорил Иван Сергеевич сорванным голосом и протянул мне небольшой футляр.
Я, дрожа, сел на диван.
Что мне теперь делать с этим? я сделал неопределенный жест в сторону глаз.
Выполнять приказ.
Что меня ждет в военной лаборатории?
Смерть.
Откуда у вас такая уверенность?
Я хорошо знаю военных коллег из секретной лаборатории. Пофамильно. И их кухню тоже. Я знаю уязвимые места твоих новых глаз. И еще знаю, что меня не станут даже слушать.
Значит, впереди смерть, я старался собрать волю в кулак и смириться с неизбежным. Смириться никак не удавалось, и я заорал: