Примерно за полгода до поступления в Семинарию у меня стала болеть левая нога. Может быть, это можно сравнить с тем, как ноют суставы. Мне казалось, что воспалилась кость. Это была сильная боль. Весь день все было нормально, нога не давала о себе знать. Но к вечеру появлялась и нарастала боль. Я просыпался и, обливаясь потом, лежал, сжав ногу. Около 4-5 утра боль постепенно стихала, и я мог забыться сном.
Все это настолько изматывало, что я ждал вечера, как пытки. Я молился, причащался, но боль не уходила. Я прошел всех врачей, у меня брали пункцию, ставили иголки, кололи уколы и проч., но пользы было ноль.
Однажды мой духовник, отец Виктор, совершал крещение на дому. Я помогал ему. Мы крестили юношу, который уходил в армию. Вместе с ним молились его крестные, была и еще одна женщина, которая в службе не участвовала, только наблюдала. Потом, когда мы все вместе пили чай, эта женщина сказала моему духовнику: «Я знаю, что вы к этому относитесь отрицательно, но хочу сказать вот что. На вашем юноше сильная порча. Хотите, поможем снять. Я сама заговариваю, знаю сильных людей».
Может быть, кому-то покажется это странным, но на Урале, особенно в деревнях и селах, такие вещи, как колдовство, заговоры и проч., очень распространены.
Церковь называет порчу суеверием. Это так. Слишком много нездорового интереса и спекуляций с этим явлением мы, к сожалению, видим. Но Церковь не отрицает такого явления, как демоническое воздействие на человека. Никто не будет спорить, что злые духи могут на людей нападать. Это и искушения, и какие-то неприятные происшествия, и даже болезни Все это действительно может иметь место, конечно, в той мере, в которой это попускает Господь.
Отец Виктор покачал головой.
Вместо «снятия порчи» он совершил надо мной Таинство церковного исцеления Соборование. После Соборования несколько дней боль была ощутимо меньше, но потом вернулась.
Мои мучения усугубляла мысль, что я не смогу быть священником, ибо это большая нагрузка на ноги. Со слезами я думал: как же я смогу стоять во время богослужений, продолжающихся по нескольку часов, если у меня такая нога? Мой отец, кстати, винил в таинственной болезни именно церковные службы, которые я к тому времени усердно посещал. Я, не зная причины, был склонен ему верить.
Подожди поступать в Семинарию, поступи, поучись в университете, потом, когда поправишься, будем думать о Семинарии, говорил мне мой отец, и я серьезно размышлял над его словами.
Так мучительно тянулось весеннее и летнее время 1991 года, года моего поступления в Семинарию.
Примерно в июне мы с моим духовником ехали причащать умирающую старушку. Ее дом находился на краю города, и добраться туда можно было на трамвае. Перегоны между остановками были большими. Старый трамвай набирал скорость и, трясясь и бренча всеми своими сочленениями, колесами и еще чем-то, несся от остановки к остановке.
Мы дождались своего номера. Подошел трамвай, состоящий из трех вагонов (тогда одно время такие ходили). Я хотел сесть в центральный вагон, чтобы меньше трясло, но духовник повел к последнему. Мы вошли в последний вагон и сели у самой последней двери. Начали беседовать и не заметили, как приехали.
То, что это наша остановка, сообразили, лишь когда объявили следующую остановку и стали закрывать двери. В то время у трамваев в Перми были двери, которые закрывались, как дверь купе. И вот дверь, закрываясь, поползла, а мы кинулись в эту щель. Мой батюшка выскочил, а меня дверь прихлопнула за ступню. Я упал, а трамвай поехал. Я потащился следом, по путям, по утрамбованному гравию. Отец Виктор бросился вслед за трамваем. Он бежал, и кричал, и махал руками, чтобы вагоновожатый остановился, но тот ничего не видел. Я не был ему виден (я был как раз за последним вагоном), а моего батюшку водитель, видимо, воспринимал просто как опоздавшего пассажира, с которыми, как известно, на общественном транспорте не церемонятся.
Но, увидев, что бегущий человек все не отстает, вагоновожатый понял наконец, что что-то стряслось. Он остановил трамвай и открыл двери. Тут моя нога освободилась. А потом двери закрылись и трамвай уехал. Водитель, видимо, перенервничав, даже не сообразил, что нужно как-то помочь человеку, которого он протащил на скорости целый километр.
Я встал. Отец Виктор, белый как мел, схватил меня и ощупывал: все ли цело?.. Я чувствовал себя нормально, только голова кружилась и ноги были какими-то ватными. Металлический браслет моих часов на левом запястье стерся. Куртка на спине и брюки оказались протертыми до дыр.
Мы возблагодарили Господа за чудесное спасение и отправились на требу. У постели умирающей старушки сидела ее старенькая сестра. Мой батюшка гробовым голосом объявил:
Нужны йод и валерьянка.
Что такое? встревожились старушки.
Только что моего псаломщика зацепил и протащил за собой трамвай
Сестра умирающей и сама умирающая старушка вскочили и засуетились вокруг нас. Принесли йод, валерьянку, напоили нас горячим чаем с вареньем. Потом отец Виктор торжественно совершил исповедь и Причастие. Опасность, которой мы милостью Божией избежали, всех сплотила и как-то мобилизовала. Старушка, еще полтора часа назад готовившаяся отдать Богу душу, чувствовала себя хорошо. Сидела вместе с нами, провожала до дверей и желала всяческих благ.
Потом мы с отцом Виктором размышляли: какое чудо, что мы вошли и вышли в последнюю дверь последнего вагона. Из девяти дверей мы выбрали ту (на ней настоял батюшка), которая оказалась наименее опасной. Страшно подумать, что было бы, если бы мы вошли в другую дверь и меня затянуло под трамвай.
Мы помолчали и вдруг почувствовали холодок. Мы поняли: какая-то злая сила пытается мне помешать поехать в Семинарию. Так много было этих знаков Нога, теперь вот трамвай. Да еще нет вызова из Семинарии. Каждый вечер бежал к почтовому ящику но пусто.
И вдруг, буквально за десять дней до экзаменов в Семинарию, вызов: «Вы допущены к приемным испытаниям в Ленинградскую Духовную Семинарию» Значит, Богу все-таки угодно, чтобы я поступал?
За несколько дней до отъезда в Ленинград я, как обычно, вечером вернулся из храма домой. По пути от автобусной остановки к дому я повстречал маленького дворового мальчика лет девяти. Он как раз искал меня.
Смотри, какую штуку я нашел в земле, сказал он и протянул мне старинную металлическую иконочку Божией Матери, испачканную в земле.
Это был образ Богородицы «Умиление», ставший очень популярным после прославления преп. Серафима Саровского в 1903 году (он молился перед этой иконой). Тогда такие иконочки штамповались тысячами, и все паломники Дивеева их приобретали на память. Откуда она в Перми, эта почти столетняя иконочка? И почему была обретена именно в этот день?
Я подержал на ладони металлический образ, на котором был оттиснут Лик Пречистой, и вернул мальчику. Но тот не взял:
Костя, это тебе
В то время, гуляя по вечерам с собакой, я рассказывал дворовым ребятам разные интересные истории из Библии, из жизни святых. Весь дом знал, что я собираюсь поступать в Духовную Семинарию, и с духовными вопросами ко мне подходили даже взрослые. Вот один из моих юных слушателей и отдал мне свою находку.
Для меня эта иконочка была тем более знаковым явлением, что именно икону «Умиление» я получил в день знакомства от моего духовника. С этой иконы началось мое воцерковление, вхождение в алтарь И вот Пресвятая Богородица дает еще один знак.
Знак, что надо поступать! И ничего не бояться!
Солнечный теплый день 19 августа. Преображение Господне. Мы служим с моим батюшкой в храме, где он настоятель. Это центральный храм города Перми, только что переданный верующим, Феодосиевская церковь. Через два месяца о. Виктора сместят из этого храма. Подлого завхоза, которого отец Виктор вытащил из запоя и деградации и вернул к жизни, подкупил обещаниями радужных перспектив один пронырливый протоиерей. Вместе они сфабриковали дело и обвинили о. Виктора в различных махинациях. Подкупили «свидетелей». Отца Виктора сослали в дальний приход восстанавливать из руин храм в селе. Настоятелем стал протоиерей-проныра. Через месяц он вышвырнул завхоза, и тот, никому не нужный приполз с покаянием к отцу Виктору. И тот принял покаявшегося блудного сына, руками которого был смещен с настоятельства в центральном городском храме и оболган в прессе на весь город.