Он бросился к ней, обнял, прижал к себе. Они стояли долго-долго, и близкая ночь медлила, глядя на этих двоих. Наконец она высвободилась: осторожно, чтобы не обидеть его.
– Садись ужинать. Мясо стынет. Голодный, небось?
– Не то слово! – преувеличенно бодро кивнул он.
И они уселись в плетеные кресла, занявшись мясом, вкусным до умопомрачения, поглядывая друг на друга, а потом Лика вдруг прыснула – наверное, у него был очень смешной вид – и оба начали хохотать, долго, взахлеб, едва сумев остановиться. В ту же секунду оба поняли, что наелись до отвала, что им надо сказать друг другу очень много, прямо сейчас…
Только никто не знал, с чего начать.
– Тебе Игорь Федорович привет передавал, – вспомнил он.
– Спасибо. Он ведь…
– Да, пять лет уже.
– Слушай, Нелька тебе тоже кланялась!
– Так ведь и она…
– Ага. Зимой, в автокатастрофе. С мужем.
– Земля пухом… – не подумав, сморозил он.
– Так ведь и мы, Вик…
– И мы…
Издалека, из такого далека, о котором и помыслить страшно, в тишину вторглась гитара. Ей вторил голос – знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри?
«Ну, это мы еще посмотрим!» – с веселой злостью подумал он.
Темная лестница. Крутые ступени, ледяной чугун перил. Дверь на улицу взвизгнула, жалуясь на судьбу. Он сразу увидел Виолетту. Миниатюрная брюнетка зябко куталась в плащ. Шляпка с легкомысленной вуалеткой оставляла лицо в тени. На мгновение показалось: перед ним – Лика. Сердце зашлось, кровь ударила в виски; и – отпустило.
Нет, не она. Даже не похожа.
Спутник, стоявший рядом с Виолеттой, выглядел персонажем безумного карнавала. Ребристая "кираса" из папье-маше, рельефно выступают белые ребра; маска-череп закрыла лицо. Черные с серебром лосины, ботфорты со шпорами, плащ до земли. Не слишком высокий, спутник казался огромным.
Пространство вокруг него ежилось и отступало в тень.
– Не подходи ко мне, чудовище!
Слова Виолетты были обращены не к спутнику в маске. Художник споткнулся, как если бы налетел на стену, и едва не растянулся на булыжнике мостовой.