Под кабинет ему выделили старую коморку с одним окном, что на третьем этаже. Оттуда есть ход в башенку, и можно спуститься вниз по служебному коридору. Но там очень пыльно и везде паутина слуги там давно не ходят.
Зато это настоящий кабинет!
Туда перенесли секретер с кучей ящичков. Кажется, он принадлежал раньше нашей бабушке. Еще в комнате красные обои, что мне не нравится. Но Вику, кажется, все равно, ему это не интересно. Мужчины!
Из Варшавы приехали книги ох, Вик, к чему тебе СТОЛЬКО книг! и анатомические пособия. Больше всех мне понравился человеческий скелет.
А насчет остальных Вик даже предупредил меня:
Ты только не визжи.
И снял покрывало. И я не завизжала! Пф, было бы из-за чего! Это же всего лишь воск, даже если он изображает кишки и голые мышцы без кожи. Тоже мне, нашел трусиху.
Меня не пугают такие вещи. Даже наоборот. Думаю, они любопытные.
14 января 1909
Сегодня я видела что-то странное. Папины гости и он сам шли по коридорам дома. Впереди шла простоволосая девица, у нее были завязаны глаза, и она шарила в воздухе руками. Рядом с ней шла красногубая Тереза и звенела в колокольчик, а зеленолицый делал руками пассы вокруг головы «слепой» и что-то нашептывал. Следом за ними тихонько ступали остальные мужчины. Они как будто ждали чего-то важного. Было неприятно видеть среди них папу. А он меня даже не заметил.
Я вжалась в стену и пропустила их мимо.
Они прошли немного дальше, и тут простоволосая рухнула на пол. Я решила, она споткнулась, и поделом. Кто же в своем уме будет ходить с завязанными глазами?
Но тут она выгнулась дугой и издала жуткий стон.
Здесь! Это здесь! провозгласила Тереза и упала на колени рядом с ней.
Что было дальше, я не увидела. Жюль вдруг оказался у меня за спиной и больно стиснул плечо:
Cher ami, что ты здесь делаешь? Почему бы тебе не пойти поиграть в куклы?
Развернул меня и подтолкнул прочь. Пришлось уйти.
Снова плакала от злости, пока не перестала видеть.
22 января 1909
Вик сильно обеспокоен. Теперь он никак не может усидеть на месте, а раньше мог не шевелиться часами! А когда я спрашиваю его, он сердится и говорит, что я ничего не понимаю. Сегодня я не выдержала, обозвала его книжным червем и убежала.
Позже он пришел ко мне и извинился. Предложил завтра погулять. А если будет плохая погода, то посидеть в его новом кабинете. Я, конечно, его простила.
Пусть они с папой снова в ссоре, но я никогда не брошу братика.
6 февраля 1909
Вик рассказал мне, что на самом деле хочет заниматься не внутренностями, а мозгами человека, его мыслями. Мне стыдно признаться, но я и правда почти не поняла, что он мне рассказывал. Зато я узнала, что название психиатрии происходит от греческого псюхе душа. Она же психея, псишея. Древние греки изображали душу человека в виде бабочки.
Я предложила Вику нарисовать бабочку на его двери. Все равно она слишком мрачно выглядит, как дверь в какой-то склеп. Но он усмехнулся и сказал, что бабочка это слишком мой символ.
А я так и не смогла признаться ему, что мне больше не интересно возиться с мертвой коллекцией. Все равно она уже кем-то собрана.
Тогда мы решили придумать Вику свой знак. Чтобы это был не обычный Кадуцей, а что-то свое, что будет принадлежать только ему. Я обещаю подумать.
28 февраля 1909
Дорогой дневник, мой милый молчаливый слушатель. Моя жизнь с этого дня снова разбита, и никогда не станет прежней.
Прошлой ночью я проснулась с предчувствием беды. Через мгновение дверь в мою комнату распахнулась, и я закричала! Но это был Виктор. Он странно стоял и держался одной рукой за другую.
Я скорей зажгла ночник и совсем лишилась дара речи! Вся рука Вика выше локтя и до самых пальцев была в крови! Я стала расспрашивать его, но он не хотел отвечать, тогда я заплакала. Я и сейчас не могу сдержать слез!
Он попросил меня не бояться и велел собирать вещи. Сказал, что мы немедленно уходим из дома. Что поедем в Варшаву, и что оставаться нельзя ни на час. И оставил меня одну.
Я так заволновалась, что стала собирать все подряд сорочки, летние туфли, шляпу, увеличительное стекло Бартека И только потом вспомнила, что у меня нет своего чемодана! Тогда я взяла только бисерный ридикюль, в который откладывала деньги с каждых именин, быстро надела пальто, сапожки и кроличью шапочку. Виктор вернулся, у него в руке была тряпичная котомка. Сквозь ткань угадывалась какая-то книга. Ох, Вик!
Брат тащил меня по коридору, я едва за ним успевала. Мы даже еще не вышли, а у меня уже заболели ноги.
Но внизу, у подножия лестницы, словно ниоткуда возник отец! У него было такое лицо, какого я никогда не видела! Он был страшен, страшен как сам Дьявол! Он схватил Вика сзади за шею и швырнул его о стену. Он произнес ужасные слова, я даже не могу их повторить!
Потом они стали друг на друга кричать. Вик кричал, что он не позволит мне остаться в этом доме, что он должен меня защитить, а отец в ответ заявил, что Виктор неблагодарный собачий сын, что он может убираться, и никогда больше не возвращаться.
Я просто стояла и не могла шевельнуться, меня всю трясло, но рот не произносил ни звука. Я не думала, что это так больно, когда два твоих самых родных человека так друг друга ненавидят, что хотят убить!
Виктор показал на свою окровавленную руку и сказал, что не забудет этого. А отец плюнул ему под ноги и сказал, что у него больше нет сына.
Тут меня повлекли прочь чьи-то руки, женские руки. Они уволакивали меня все дальше, оцепеневшую, восковую, пока Вик все кричал мне: «Я тебя заберу! Виктория, я за тобой вернусь, только».
А потом я очутилась у себя. На мне до сих пор сапожки и шапочка. Я просидела в них прямо в кресле всю ночь. Теперь моя очередь не знать, как жить дальше.
БЕЗУМИЦА 2
Я вскочила с кровати, будто в моей руке не мятый клочок бумаги, а ядовитая тварь.
"Лучше тебе умереть"? Да кто ты такая?!
Новенькая спит, завернувшись в тонкое больничное одеяло, как в кокон. Уже ни о чем не думая, хватаю ее и сбрасываю на пол, прижимаю ей горло коленом, чтобы не вздумала визжать. Ее глаза распахиваются в ужасе, и на какой-то миг мне кажется, что они мерцают зеленым. Сумасшедшая разевает рот, пытаясь вздохнуть, вцепляется неожиданно крепкими руками мне в бедро. Но я зла, моя внутренняя тьма придает мне сил. Она перестает бороться, только дышит с усилием, раздувая ноздри. Боится. Это правильно. Лучше я сама напугаю ее как следует, чем буду потом жить с оглядкой, ожидая пакостей от этой лунатички.
Когда она смиряется и замирает, я склоняюсь к ее лицу и тихо-тихо говорю ей:
Еще раз тронешь меня убью.
С этими словами я убираю колено с ее горла. Девица может закричать, позвать на помощь, теперь это уже дело десятое. Но она только подбирается в клубок, подтянув ноги к подбородку, обхватывает их руками. У нее дрожат губы, но она закусывает их, чтобы не разреветься. Это правильно.
Что я тебе сделала? Что сделала?..
Только посмотрите, какая невинная и беззащитная! Настоящая жертва. Сажусь рядом с ней на корточки так резко, что она отшатывается и ударяется затылком о раму кровати.
Скажешь, не твоих рук дело? с этими словами сую ей под нос скомканную записку.
Соседка щурится в потемках, читает, шевеля губами.
Ой, только не говори, что не помнишь, как совала мне эту гадость под подушку, мне уже надоело это представление, или что тебя надоумили черти. Все равно не поверю.
Она отрывает взгляд от записки и смотрит на меня в упор. Глаза у нее совсем не зеленые, как мне показалось, а серые и спокойные, как у Мадонны. Всего за один миг мы словно меняемся ролями. Теперь бешеная тварь это я, а она лишь пытается выжить. Как первые христиане, которых римляне швыряли на съедение львам, а они усмиряли их силой собственного смирения.