Это я, спасибо. Инспектор наконец поднимается с банкетки.
Я расслабляю плечи, надеясь, что допрос окончен. Увы, прежде чем двинуться к прилавку, Патц устремляет на меня прощальный подозрительный взгляд.
Именно этот вопрос и не дает мне покоя, медленно произносит он. С какой стати?
Он натягивает шапку и берет свой заказ.
До свидания, Трипп. Приятного ужина.
Глава 5. Бринн
Соскучился, наверное, по веселой утренней кутерьме в доме? Я переступаю через вытянутые ноги дяди Ника на пути к кофейнику.
Вторник после Нового года, мы в нашей тесной кухне.
Дядя зевает и почесывает рыжеватую щетину на подбородке. Побриться не успел Элли оккупировала ванную. Мы вернулись в Стерджис три недели назад, но сегодня первый учебный день, поэтому все члены семьи встали по будильнику и одновременно начали собираться.
Не соскучился. Вы что, за ночь размножились? Готов поклясться, вчера вас было две, а сегодня утром в мою ванную рвались как минимум четыре девочки.
Нашу ванную, напоминаю я, выливая в чашку остатки кофе. Поворачиваюсь к холодильнику и упираюсь в выставленную вперед руку.
Ты, надеюсь, не замышляешь улизнуть, не сделав новый кофе? Дядя пытается говорить строго, но выходит смешно. Он поправляет съехавшие на нос очки а-ля Бадди Холли и добавляет: В доме существуют правила.
Я увертываюсь, открываю холодильник и достаю сливки.
Твои правила не для меня, милый дядюшка.
Тогда и мой кофе не для тебя, дражайшая племянница. Давай сюда.
Поздно. Опрокидываю хорошую порцию сливок в чашку. Он отравлен лактозой.
За что мне такое наказание! говорит дядя и страдальчески вздыхает.
Показываю ему язык и бегу наверх одеваться.
Дядя Ник старше меня всего на семь лет, я всю жизнь относилась к нему скорее как к брату. Мой дед и его вторая жена мама дяди уехали жить в Коста-Рику, когда Ник учился в колледже, поэтому он переехал к нам. Годом позже мы отбыли в Чикаго, и родители предложили Нику остаться, а заодно и присматривать за домом: вдруг он нам опять понадобится.
По большей части все остались довольны, если не считать того, что папа часами висел на телефоне, попеременно накачивая сводного брата указаниями относительно колледжа и ухода за домом. Ник по-прежнему не определился со специальностью. Он перепробовал программирование, кинематографию, общественно-политические науки, а в конце концов получил бухгалтерский диплом, который ему не пригодился, так как быстро выяснилось, что бухгалтерию он ненавидит. Сейчас дядя в педагогической магистратуре что, по-моему, у него здорово получается. Во время учебы в колледже он даже подрабатывал в Сент-Амброузе ассистентом и все равно папа никак с него не слезет.
«Когда же ты наконец начнешь зарабатывать?» спросил он дядю Ника на прошлой неделе. Я обожаю отца, но порой в нем просыпается упертость закоренелого ученого. Не понимает, что слышать, как он отчитывает человека, который, видите ли, к двадцати четырем годам не распланировал всю свою жизнь, мягко говоря, неприятно.
Дядя Ник изо всех сил пытается с нами ужиться, однако, боюсь, долго не протянет. Уход дяди станет еще одним ударом по этому дому. Я и забыла, какой тут холод и сквозняки зимой, какие маленькие шкафы, а электропроводка вообще не рассчитана на потребности двадцать первого века. Всякий раз при виде количества гаджетов, заряжающихся от одной хилой розетки, я боюсь, что в доме вылетят все пробки.
Сегодня, похоже, пронесло: на моем ноутбуке до сих пор открыт веб-сайт Сент-Амброуза. Я залогинилась накануне, чтобы посмотреть расписание уроков, и меня затянуло в кроличью нору фотографий 2017 и 2018 годов, когда у нас преподавал мистер Ларкин. После его смерти полиция опросила всех учителей и сотрудников школы. Оно и понятно: в последний раз живым мистера Ларкина видели в классе, а труп нашли в лесу за Сент-Амброузом. Даже дяде Нику, скромному стажеру-ассистенту, пришлось давать показания, хотя никого из коллег мистера Ларкина по-настоящему не подозревали. Во всяком случае, не больше, чем Шейна, Шарлотту или Триппа.
«Вместе сильнее», бормочу я, рассматривая фотографию директора Грисуэлла под лозунгом школы. Не факт.
Что не факт?
За спиной вырисовывается Элли с полотенцем на голове. Вопрос был явно риторическим, потому что за ним тут же следует другой:
У тебя есть белая футболка? Школьные рубашки жутко просвечивают, а у меня из чистых остался только черный лифчик. Эта школа еще не заслужила право его лицезреть.
Встаю и шарю у себя на полке.
Ты, смотрю, тоже соскучилась по родной школе.
Достаю футболку и сую в руки сестре.
Тебе-то в Сент-Амброузе всего пять месяцев осталось досидеть. А у меня впереди годы!
Может, папу обратно переведут?
Сестра вздыхает:
Мечтать не вредно.
Из моей неубранной постели раздается жужжание. На ощупь нахожу телефон и читаю сообщение от Мэйсона: «Готова? Жду не дождусь».
Улыбаюсь с облегчением и посылаю в ответ сердечко. В школе не осталось почти никого из моих бывших друзей, кроме Мэйсона Рафферти и Нади Эймин. Мы уже пили вместе кофе в прошлые выходные, с ними по-прежнему легко и весело. Этого вполне хватит, чтобы пережить грядущий семестр.
Элли права: подумаешь, каких-то пять месяцев. Только если все время общаться с собственной младшей сестрой, пять месяцев могут показаться вечностью. И это на фоне лавины ностальгических постов моих чикагских друзей: «Ну вот, последние зимние каникулы! Скоро наш последний сезон по софтболу! Кто не прочь рвануть на Великие озера на День Мартина Лютера Кинга? Записывайтесь на поездку перед выпускным!» Иззи, Джексон, Оливия, Санджей и Квентин продолжают жить как ни в чем не бывало, будто меня не вырвали с корнем из нашей неразлучной шестерки.
Я не обижаюсь. Они не виноваты, что мне пришлось уехать, и я не жду, что теперь все объявят траур и перестанут веселиться. Хотя от них не убыло бы, черкни мне кто-нибудь: «Скучаю». Особенно Квентин, который пригласил меня на свидание, а как только узнал о моем возвращении в Стерджис, сразу пошел на попятный.
«Кому нужна романтика на расстоянии, правда?» сказал он.
Справедливое замечание, только уверенности в себе не прибавляет.
Переодеваюсь в форму Сент-Амброуза, и мой золотой браслетик цепляется за клетчатую шерстяную юбку. Этот браслет в старших классах носила мама, на нем такие необычные висюльки: колибри, черепушка, клевер, звездочка и снеговик.
Форма, как всегда, из самой дешевой ткани, ворчу я, приглаживая вылезшую из юбки нитку.
И, как всегда, самая уродская. Элли разматывает полотенце и тянется за моим феном. Тебе повезло, что собеседование в «Мотиве» не назначили сразу после школы. В таком виде с тобой никто бы и разговаривать не стал.
Не сомневаюсь.
Снимаю с вешалки пиджак. Элли включает фен и, перекрикивая шум, спрашивает:
Так ты посвятишь одноклассников в то, что шпионишь за ними ради стажировки?
Окидываю себя в зеркале критическим взглядом. Мы с Элли похожи, как двойняшки: ростом не вышли, зато худые, с веснушками и непослушными рыже-каштановыми волосами, которые вечно надо распрямлять. Разные у нас только глаза: у нее карие, как у мамы, а у меня зеленые. А еще с размазанной тушью, так что я наклоняюсь вперед и поправляю макияж.
Я ни за кем не собираюсь шпионить, уточняю я. Только наблюдать.
То же самое я сказала родителям, которые страшно радовались известию о стажировке в «Мотиве», пока я не сообщила, что Карли заинтересовалась убийством мистера Ларкина.
«Мы не хотим лишать тебя возможностей, Бринн, сказала мама. Особенно учитывая всякие обстоятельства. Дикпики остаются больной темой за семейным столом. Но твои действия могут оказаться чреваты. Если по делу мистера Ларкина снимут документальный сериал, это сильно подпортит жизнь тем, кто имеет отношение к Сент-Амброузу. В том числе тебе».