Теперь он считал своё прошлое царской жизнью, он был там свободен. Лана приказывала роботам применять малый ток в качестве наказания за отсутствие прилежания к учёбе.
Длинные коридоры родового замка казались огромной и мрачной больницей закрытого типа. А Артём с детства терпеть не мог больницы. Эти углы, эта проклятая правильность раздражали его. Он не понимал, почему подчиняется Лане. Да кто она такая, чтобы указывать, как ему жить? Но её слова всё ещё звенели в ушах. «Ты теперь не балованный ребёнок из прошлого, а аристократ в девятом поколении. У тебя есть обязательства». Да. Сейчас он чужак в этом мире. Мысли текли вяло, едва принося смысл в размышления. Мозг, расслабленный тусовками и идеями подросткового нигилизма, лихорадил, отказываясь воспринимать кучу знаний, что отчаянно втискивали в голову. А она теперь постоянно болела, виски часто трещали. От тупых стен пустого помещения глухо отражались звуки частого дыхания. Артём встал. Почему-то сейчас ему хотелось увидеть паука. Обычного сарайного паука, коих он забавы ради сотнями передавил, паука, чья отвратительная паутина грязным отрепьем висела в углах придорожных сортиров по сторонам шоссе.
Точно. Они со старшаками тогда сильно напились, и Артёма долго рвало. Родители телефон ещё отобрали и в доме заперли на неделю, отец устроил знатную головомойку. Весёлое было время, как думалось ему. Никаких мерзких и плаксивых баб, парнями ездили на рыбалку под орущий в стометровом радиусе реп. Пьяное тело трясло, но отступать не хотелось. Хотелось только свободы, ненормальной, необузданной, глупой. И даже давленная трава, оставившая след своей жизни узором зелёного липкого сока на холодных и трясущихся от алкогольного отравления ладонях, казалась сейчас непривычно родной и убивала эту дурацкую непонятную тоску. Сколько он не видел неба и солнца, вспомнить не мог. По щекам Артёма потекли слёзы, тянуло курить и выпить. Шатаясь, он побрёл к запертой двери. Заметивший его яйцеподобный робот услужливо пробормотал:
Господин, вам не спится? Могу ли я чем-нибудь помочь?
Артём повернулся к нему. На экране этой железки красовались смайлики, вроде инстаграмских Они что, пытаются подражать его эпохе? Войти в доверие? Создать привычную среду обитания? Да кто он для них, крыса подопытная?! Это стало последней каплей. Парень нахмурился:
Да. Ты можешь мне помочь.
Он взял на руки маленького, но довольно тяжёлого, как оказалось, робота, забывшие тренировки мыщцы дрогнули от напряжения впервые за долгое время, и дивайс со всей силы был брошен в запертую дверь. Сердце бешено забилось кто бы знал, что от звуков ломаного пластика можно получить столько адреналина? Удовольствие и жажда уносить отсюда ноги мгновенно разнеслись по телу вместе с кровью.
Артем бездумно нёсся по бесчисленным коридорам. Всё равно, если поймают. Какая разница?
Людям часто хочется умереть, а побег даёт ощущение смерти своего рода американские гонки. Отчего-то мозг вдруг решил работать, мысли потоком обрушились на сознание. Лана больше не казалась заботливой сестрой пропавшего Атэ, чью жизнь так старательно пытались тесным костюмом натянуть на Артёма. Он внезапно понял, что для какой-то цели ей был необходим и Атэ иначе для чего она тщательно прятала факт его исчезновения и была готова подменить брата фальшивкой? У неё есть свои цели, и это никоим образом не является актом помощи пространственно-временному мигранту. То-то она так ужаснулась в их первую встречу!
Шок осознания элементарных вещей слегка прошиб: он мог догадаться и раньше. Сколько времени упущено, он ответить не был в состоянии Знания о мире роем клубились будто вокруг и внутри. Математика, физика, химия, общие свойства бытия и основы философии, инженерия при движении рукой перед изредка закрывающимися во время моргания глазами представали формулы и расчёты, модель натягивающихся сухожилий и трущихся друг о друга молекул, постоянно дрожащих, как он сам во время декабрьских морозов, когда они с родителями застряли в детстве на трассе по дороге в Ижевск, и долго-долго мёрзли
Бежать, бежать. Точно так, как и в тот день, когда Артём впервые разуверился в жизни и людях. Почему вспомнился именно этот отвратительный день, переломивший его судьбу, он не знал. Наверное потому, что чувства были те же. И принцип решения такой же детский и трусливый. Голые пятки липко и звонко шлёпали о полимерный глянцевый пол. Он выдохся коридоров было слишком много. Идентичные друг другу, они петляли и путались, словно гадюки в змеином клубке. Но вот Артём добрёл до странного зала в готическом стиле. Это было невероятно, словно парень оказался в дорогущем музее: картины на стенах, никакой невесомости, расшитые ковры, липнина. Улыбка Моны в полутемноте превращалась в злобную усмешку, будто она знала, что беглец придёт к ней ещё очень и очень давно
Часть 11
Автомобиль катился по ухабинам неасфальтированной дороги, словно кривая бочка с огурцами по склонам скорченного холма. Из-под земли по обочине вырастали редкие прохожие, сгорбленные тяжестью округлых целофановых пакетов из местного ларька. Глухой гул машины мерно вливался в уши множеством движений шестерёнок, клапанов, поршеней и вращением чуть заезженных колёс, создавая ощущение, будто находишься в пропахшей бензином консервной банке. За окнами кинолентой сменяли друг друга однообразные пейзажи сеновалов и полей, на которых едва ли накануне выкапывали картошку местные. Вывороченная наизнанку земля теперь скорее походила на кожу ботоксной красавицы после тщательного пиллинга, была такой же пустой и неестественной. Софья Алексеевна тихонько всхлипывала, вздрагивая немного худощавым телом. Её сын и вдруг сумасшедший? А если он наркоман?! Всё это она сама виновата, это она, как мать упустила ребёнка, но куда важнее, что же делать теперь? Она пойдёт в храм, она поставит свечку, помолится о его здоровье, должно получиться, обязательно получится, наверное. Наверное
Олег Николаевич степенно и спокойно смотрел на дорогу, не поворачивая головы в сторону жены. Как точна и изобретательна бывает смерть она способна убить не только тело, но и душу человека, заставив его медленно поедать самого себя. Обычно такое состояние называют депрессией, психической болячкой, коих множество открывают перед взглядом обывателя медицинские энциклопедии. Их холодные странички пахнут типографской краской, равнодушно повествуя о причинах тысяч мучений, переполненные их описанием, под конец давая или не давая план излечения. Особенным становится то, что надежда на избавление страданий одних основана на страданиях других, ушедших в глубину эпох, проложивших эту тропинку, по которой заболевшие могут найти здоровую жизнь. Точно так, как и больные неизлечимыми заболеваниями прокладывают дорожку выздоровления больным будущего. Олег Николаевич ничем не болел. Он строил предположения и плел логические цепи причинно-следственных связей, приведших к такому исходу событий. Более того, мужчина даже знал истинную причину, и был бы совершенно прав, если бы только на месте Атэ действительно был его сын. И всё же, если существует такая болезнь, при которой больной сам себя убивает унынием, то Олега Николаевича можно вполне назвать мёртвым. Его личность это смесь чувств, давно отцветших и превратившихся в гнилой гербарий, который он глубоко прятал от чужих глаз, в том числе и от семьи, и привык так жить. Артёму однажды не посчастливилось увидеть истину, но Олег Николаевич тщательно позаботился о сохранении тайны, в том числе и от самого Артёма. С тех пор прошло несколько лет спокойной жизни, так с чего вдруг всё случилось именно сейчас? Непонятно. Гербарий внутри нашёптывал: всё уляжется. Ложилось раньше, ляжет и сейчас. Просто нужно чуточку подождать. Он устало выдохнул и наконец обратился к жене: