Вернувшись с кладбища, мы распечатали конверт, там были документы, что квартира Ильи Михайловича была переписана на меня, причем по дате год назад. Другой документ был на Нику, на ее имя была переписана квартира в этом же доме, только в другом подъезде. Вы думаете, мы от радости прыгали до потолка? Ошибаетесь, мы еще целый месяц тряслись от страха. Пока не получили еще одно письмо без обратного адреса и почтового штампа. В котором было коротко написано: «Дорогие девчонки, спасибо вам за отца. Вы честно заработали то, что я обещал. Не бойтесь, к вам больше никто не придет из моей жизни. Если можно, иногда на могилу родителей кладите и от меня тоже букет цветов, там, на банковской карте, есть для этого средства».
Мы не могли понять, почему у всех троих разные фамилии. У нас много было тогда вопросов, но ни одного ответа. Еще долго мы не решались переезжать, так и жили в съемной квартире. Полгода со смерти Ильи Михайловича, мы опять приехали в поселок Ромашка проведать могилку нашего старичка, там встретили батюшку, он нас и уверил, что душа Ильи Михайловича уже спит спокойно и дар мы можем принять, не стыдясь. Вот после этого мы переехали в подаренные судьбой квартиры. Любопытным соседям и коллегам на своих работах мы сказали, что взяли ипотеку и купили себе жилье. Теперь я живу в первом подъезде на третьем этаже, соседи у меня две пожилые пары. Ника живет в четвертом подъезде на втором этаже. Оказывается, ее квартира раньше принадлежала той женщине, которая похоронена рядом с Ильей Михайловичем, и поженились они, незадолго до ее смерти. Опять у нас возникли вопросы, но и опять никаких ответов. Знаем только то, что рассказали соседи. Кстати, квартиры у нас одинаковые, трехкомнатные. Вот если мне с соседями повезло, то подруге повезло меньше, напротив ее двери, в двухкомнатной квартире, живет молодая чета, но скандалят по-черному. Поэтому в подъезде часто шумно.
В однокомнатной квартире рядом, дверь в дверь с Никой, живет Прохор, вроде интеллигентный, но вид жалкий. В самом начале нашего заселения он умело нас разжалобил своим рассказом о своей горемычной судьбе, и нам стало его жаль. Мы подкидывали денежки то на хлеб, то на дорогу к новой работе, мы верили и помогали, как говорится, чем могли. Пока нас соседи не поругали за то, что мы ему деньги даем на выпивку. С тех пор мы зареклись никакой денежной помощи, если помогать, то только едой или вещами. Я не знаю, что у него случилось на самом деле, но запил он по-страшному. Наверное, поэтому жена сбежала, и он остался один. Всегда охает, строит страдальческий вид, каждый раз стараясь давить на жалость, особенно нам с подругой. Почти каждый день стучит к Нике в дверь и просит взаймы, то на похмелье, то на лекарство. На еду уже не просит, потому как Ника вытаскивает продукты и дает поесть.
В эту пятницу у Ники на работе был корпоратив, на котором она слегка перебрала, но буду с вами честной, хорошо перебрала. Так вот, лежит Ника в субботу утром с ужасной головной болью в кровати, подняться не может, потому как тысячу молоточков тюкают ее по мозгам, а тут стук в двери, настойчивый и как будто знает, что она дома. Моя подруга еле как дотащила свои ноги к двери, открывает, а там стоит Прошка.
Ника, пожалуйста, спасай, не то помру, займи триста рублей. Клянусь, завтра отдам.
Прошка, у меня нет налички честно, спорить с ним и ругаться у нее не было сил. И она захлопнула дверь. Только она улеглась в кровать, опять раздался стук в дверь. Минут десять стучали, не отходя от двери. Ника опять поднялась, собрав больные мозги в свои кулаки, она все же доплелась до двери. Там опять Прошка, умоляя, просил взаймы. Ника вытащила кошелек из сумочки, вытряхнула все до копейки и, захлопнув дверь, вернулась в кровать. Только удобно улеглась, чтобы молоточки в голове утихли, как опять раздался стук в дверь. Ника снова встала, но уже с матом распахнула двери. На пороге опять стоял Прошка с дрожащей протянутой рукой.
Никусь, ну будь человеком, тут не хватает на пузырь, добавь еще сотенку, пожалуйста, подруга моя решительно ответила:
Подожди, сейчас добавлю, не уходи, и Прошка ждал, надеялся, а Ника зашла в кухню, взяла топор и вышла, намахиваясь на него, и матом довила: Изолента синяя, иди сюда, я тебе сейчас добавлю сколько хочешь.
У Прошки глаза округлились в два блюдца, и он включил заднюю. На ходу крича:
Титька ты тараканья! Ника, я же к тебе по-дружески, по-братски! Ты чего, тебя же посадят! кричал он. А сухари тебе носить некому! сам бежал вниз по лестнице, теряя свои резиновые шлепки и ища спасения во дворе. Надеялся, что она в ночной сорочке за ним туда не побежит. Но Ника даже забыла, что ее ночная сорочка просвечивает, и бежала за ним по двору почти голая. Весь двор наблюдал за этим событием. Догнать она его не сумела, но пообещала, если он еще раз постучит в ее дверь, то убьет его, и рука у нее при этом не дрогнет. Но вечером она призналась мне:
Представляешь, пока за ним бегала, весь похмельный синдром выветрился.
По справедливости, ты должна ему сказать спасибо. А не войну объявлять.
Нет уж, с той минуты я с ним в контре. Зато прикинь, вечер, а он еще ни разу не стучался. Наверное, я его тоже вылечила.
Мы смеялись, вспоминая уходящий день. Но последствия этого вечера откликнулись совсем скоро. Знали бы мы, но мы не знали и даже не догадывались.
Утром следующего дня мы с Никой отправились в аэропорт, мы летели в Батуми к морю, в отпуск.
Два дня мы наслаждались ленью на пляже у моря, а на третий день Ника выбрала места, которые необходимо увидеть, маршруты, которыми стоит пройти и проехать. Быть в Грузии и просидеть только на песке это приравнивается к тому, что в Грузии мы не были. И вот на третий день своего отпуска мы ехали в туристическом автобусе по маршруту Батуми Зугдиди. Обе блаженно прикрыли глаза, путь не близкий, можно и подремать. Я облокотилась головой на плечо Ники, а та припала щекой к стеклу. Но бубнеж впереди сидящих теток нарушал все наши планы.
Ты слышала? Вчера здесь опять был переполох, новенькая девица не желала возвращаться в свою жизнь и быть наложницей старого гримлита говорила первая.
Мне ее очень жаль, такая молодая, и так не повезло.
А ты знаешь, что опять ищут ту единственную для Нолла Рау, зашептала первая.
Ага, слышала, вот же бедняжка, кому он достанется, все прекрасно знают, что все его жены умирают, а по какой причине, никто не знает. Единственная дочь была, так он и ее в змею обратил, шепотом отвечала вторая.
Конечно, в нашей стране дороги то еще удовольствие, но здесь нас трясло нещадно, затем автобус резко подпрыгнул, наехав на колдобину, и остановился, я раскрыла сонные глаза и нахмурилась. Мы с Никой почему-то сидели на какой-то старой телеге, которая остановилась у красивого старинного здания. Сердце учащенно забилось: как мы здесь оказались? Я прикрыла глаза, чтобы слегка прийти в себя, но мысли скакали как блохи, затрудняя разуму возможность соображать. Посмотрела на верх здания, там большими золотыми буквами было написано «КАНЦЕЛЯРИЯ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ЖИЗНИ». Дверь в здании распахнулась, и оттуда вышел мужчина в серой мантии с длинными рукавами, на шее висел металлический медальон, он прямиком направился к нам. Мужчина потряс Нику за плечо, которая, облокотившись на деревянную бочку, еще спала. Он еще раз ее окликнул, и Ника открыла глаза, потянулась.
Мы что, уже приехали? спросила она.
Мне не дали раскрыть рот, мужчина сразу же ответил:
Да, вы приехали, ваша очередь, дамы, произнес он усталым голосом и помог нам с Никой спрыгнуть с телеги. Сказать, что мы обалдели, ничего не сказать. Вдвоем с открытыми ртами пялились на все то, что нас сейчас окружало. Над входом засветилось табло «войдите».