А что такое Время Перемен?
Это уже ваша тема, тема деев. Они расскажут про нее. Я могу лишь рассказать про человеческое понимание и человеческое измерение этого события. Оно будет слишком человеческим, а потому ошибочным. Мы, люди, можем понять только отражение этого события или этой катастрофы. Полнота знания о Времени Перемен есть только у Четверки. Время Перемен это преобразование всей жизни. Это вторжение Волевой Вселенной в нашу жизнь. Волевая оккупация Красной Вселенной.
Человек превратится в другое существо?
Не все люди, но некоторые.
А остальные?
Остальные останутся. Ведь рядом с людьми живут пауки и муравьи в муравейниках, и они не замечают людей. Так и люди не будут замечать эргархов.
Я вдруг понял еще один тайный смысл нашей практики с Дневной группой в Бучаке. Мы тренировались быть невидимыми. Объяснялось это тем, что деи должны научиться жить своей жизнью, незаметной для окружающих. Но сейчас мне открылся и более глубокий пласт эргархи станут незаметными и будут существовать параллельно с обычными людьми. Меня эта идея возбудила, но сейчас, когда я пишу эти строчки, я понимаю двойственность и сомнительность этого плана. Впрочем, Двойка время раздумий и сомнений. Сомнения, которые зарождал Локка, готовили нас к Двойке. Тогда, в далеком 1980 году, мое сознание еще не было объемным, и я мог вместить в себя новую мысль, лишь вытесняя предыдущие.
Потом, когда я угодил в Двойку, Тройка разъяснила мне, что Единица это ослепление возможностями, и Двойка дается для восстановления пропорций. «Можно ли писать об этом?» спросил я тогда. «Конечно, сказали мне, это нисколько не повлияет на самоуверенность Единицы».
Библиотекарь продолжал:
Ты думаешь, просто так все фантасты начали писать о трансформации человеческого существа, о сверхлюдях, люденах? Об уходе люденов с Земли? Знания деев становятся идеями, которые просачиваются в обычный мир. Людены это образ, в виде которого существа Красной Вселенной воспринимают деев после Четверки.
Только в Единице я понял, что ничего тогда не понял. Разговор уходил в какую-то неясную фантастику, и оставалось только распрощаться. Я напомнил Библиотекарю об обещании свести меня с тем, кто покажет, как работает Коглерон.
Завтра в три часа у меня, сказал Библиотекарь.
И тут буквально из ничего возник Зерно. Он выделился из самого темного угла и подошел к нам. Я невольно вздрогнул. Беседа на двоих не предполагала присутствия еще третьего. Потом нам не раз преподносился урок под названием «Нет тайн: когда происходит событие, всегда есть его свидетели». С тех пор что бы ни происходило со мной в течение Нуля, я всегда предполагал наличие еще одного наблюдателя и почти никогда не ошибался.
Внешность Зерна точно соответствовала его кличке: пшеничные волосы окаймляли широкое скуластое лицо с веснушками. В нем было что-то от поля пшеницы.
Вот я и есть Зерно, сказал он. А ты больше никогда не передавай подарки в чужие руки.
Я смутился, но не стал оправдываться, а просто спросил:
Так это вы покажете мне, как работает Коглерон?
Нет, я, как и сегодня, лишь посмотрю, как ты работаешь.
На прощание Библиотекарь дал мне ксерокопию кустарного перевода первых трех книг Кастанеды. В тот же день я начал их читать и проглотил залпом за неделю. Первая реакция была такой же, как и у многих: это роман или правда? Слишком фантастично и слишком достоверно. Я много размышлял о написанном, находил некоторые параллели с тем, что творилось в Ночной Группе, но и большие отличия в практиках и подходах.
Глава 2. Кристаллизация
На следующий день я пришел к Библиотекарю. Денди (так я назвал этого дея из-за его изысканной одежды и безукоризненной прически, на вид ему было лет 35) и Зерно уже сидели в кресле. Библиотекарь удалился.
Рад познакомиться. Денди назвал свое имя. Говорят, вы хотите послушать Коглерона?
Как и Барбаросса, он был изысканно вежлив и, в отличие от Толстяка, сразу переходившего на дружеское «ты», с самого начала устанавливал границы общения. Мы выпили чаю, поболтали ни о чем. Но напряжение у меня росло я ждал встречи с Коглероном.
Приступим к делу, вдруг резко сказал Денди.
Зерно при этом удалился в дальний угол комнаты и растворился в полумраке. Это было поразительно. Я никак не мог отыскать его следов. Искусство растворения в окружающей среде было еще одной гранью невидимости сообщества деев, но это искусство Зерно преподал нам только в Бучаке.
Возьми в руки Коглерон. Денди перешел на «ты».
Он внимательно смотрел на меня. Я ощутил знакомое проникновение в меня чужого сознания. Неопределенная тяжесть сопровождалась странным возбуждением и тревогой. Потом будто что-то лопнуло в голове, и дубликат Коглерона метнулся в мое сознание подобно тому, как это происходило в Бучаке с разными предметами. Затем Коглерон растворился во мне, убрав попутно тяжесть от вторжения Денди.
Я внезапно ощутил какое-то огромное знание про Бучак. Оно не было детализированным и напоминало скорее воспоминание о книге, которую читал давно, забыл ее содержание, а потом вдруг увидел ее перед собой. Знаешь, о чем она, но не можешь вспомнить ни одной детали. Потом Коглерон покинул мое сознание, и я остался с ощущением прикосновения к чему-то большому и важному, к теме, которую никак не могу вспомнить.
Денди участливо посмотрел на меня:
Ну что, доволен?
Удовлетворения не было. Я судорожно пытался вытащить хоть какое-нибудь конкретное знание.
Теперь ты понял, почему слово такое появилось «Растворение восприятия»?
Я понял. Конкретные люди, их мысли и желания, события, Дневные группы, Ночная Группа растворились как фигурки из сахара и соли в воде. Я чувствовал вкус этого раствора, но не мог превратить этот вкус в события, какими они были до Растворения. Сказал об этом Денди.
Тот согласился:
Коглерон принес нам не слова, а их раствор. Тебе же рассказывал Толстяк про соки? Коглерон переносчик соков. Деи отличаются от всех остальных тем, что умеют из соков вытаскивать все, что в них растворено. Когда научишься станешь деем. Или планетой они тоже умеют это делать.
Я вспомнил Толстяка. Его уроки теперь представлялись в совершенно новом свете. Почувствовать дерево означало не ощутить его руками, а «попробовать на вкус» его сок.
Коглерон сразу рассказал нам все обо всем. Сразу и все. Из этого всего я могу извлечь подробности о каждом событии, но мне это не нужно. Тебя же не интересует, какие рецепторы возбуждаются в твоем языке, когда ты ешь конфету или кусок мяса, ты просто знаешь: это конфета, а это мясо.
В комнате установилась тишина. Я переваривал случившееся. Наконец Денди нарушил молчание:
Теперь ты понимаешь, что машина мира слишком сложна для простого механизма Кости Ворона?
Я недоуменно посмотрел на него.
Вот, почитай, сказал он, протягивая мне отпечатанный на пишущей машинке текст.
Зерно возник снова из полумрака и откинул занавеску. В комнате стало светло. Я посмотрел на машинопись. Это был перевод рассказа Борхеса «Данте и леопард».
Это семя, добавил Денди, такое же, как и карточки Черногорца.
Короткий рассказик Борхеса описывал леопарда, сидящего в клетке в конце ХIII века в центре города в Италии. Бог явился ему во сне и сказал: «В этой тюрьме ты живешь и умрешь для того, чтобы человек, о котором Я знаю, не забыл тебя, и поместил твой образ и символ в поэму, у которой есть свое место во Вселенной». Леопард проснулся, он был наполнен знанием, но ничего не мог вспомнить, потому что, пишет Борхес, машина мира слишком сложна для простого механизма зверя. Через много лет в Равенне умер Данте. Перед смертью к нему во сне явился Бог и объяснил ему его место в мире. Проснувшись, он понял, что узнал что-то очень важное, но не мог вспомнить, потому что машина мира слишком сложна для простого механизма человека.