Сейчас, сейчас, погодите минутку, распалялся Михаил, закрыв дверь; было слышно, как он пытался справиться с цепочкой, но у него никак не получалось то ли она застряла, то ли не давалась пухлым пальцам. Вынув цепочку, он снова открыл дверь и учтиво пригласил Андрея зайти в комнату: Проходите, вы простите мне мой беспорядок, видит Бог, только с постели поднялся, еще даже застелить не успел. Оно, собственно, ничего ведь?.. В этом даже есть нечто уютное, домашнее, что ли Будто след человека, его отпечаток Идеальный порядок, как по мне, плохо соотносится с жизнью, скорее с какой-нибудь операционной. Как вы считаете?..
Да, наверное ответил сбитый с толку Андрей, останавливаясь у прикроватной тумбочки: на ней он замечает аккуратный, запаянный коричневой сургучной печатью конверт. Тут такое дело, не найдется у вас бензин или керосин? Или какой другой сильный пятновыводитель? Тулуп запятнал, а выйти-то больше и не в чем. Вот бегаю по соседям, пытаюсь как-то выправить положение.
А у вас разве машины нет?
Она у брата, он к родителям поехал, взял на выходные. Выходные! Точно! внезапно осознал Андрей, хлопая себя ладонью полбу, и облегченно вздохнул, проговаривая больше для себя, нежели Михаила: Можно так не спешить И все же?..
Да кто выводит пятна на тулупе бензином! Дорогой мой, этак вы тулуп испортите. Вы его лучше в химчистку отнесите, я как раз знаком с одним замечательным местом Там вам все сделают по высшему разряду Михаил достал из портмоне визитку и протянул Андрею: Вот, обратитесь к ним. Настоятельно рекомендую. Если сейчас отнесете, то к вечеру он уже, скорее всего, будет готовеньким.
Благодарю, кивнул Андрей. Вы меня спасли.
Визитка, как то часто бывает в сновидениях с подобного рода предметами, оказалась скорее сценарным реквизитом, необходимым для продвижения сюжета и не несшим на себе никаких сведений касательно химчистки; в этом, собственно, и не было никакой нужды, поскольку воображение Андрея уже располагало ее местонахождением визитка же придала происходящему видимую закономерность, логику, без которой сон мог бы запросто развалиться на части, потеряв свою клейкую связующую основу, аллюзию на действительность.
Вернувшись в свою комнату в весьма приподнятом состоянии духа, будто бы решилась какая-то сложная, отягощавшая его проблема, Андрей достал из шкафа свой домашний запятнанный и порванный в нескольких местах свитер, надел ветровку и, свернув в черный полиэтиленовый пакет тулуп, подошел к окну. Жест, на первый взгляд, совершенно бесцельный, но тут важен его эмоциональный окрас, а именно ощущение торжества над судьбой, которое защемило его, когда он посмотрел в окно: мир снаружи, еще несколько мгновений назад готовый было сомкнуться на его шее, теперь взывал к нему в дружелюбном порыве, разделяя с ним безобидную радость. В подобном умиротворении он покинул комнату; дальнейший путь до химчистки походил на лист бумаги, зажеванный между валиков принтера: возможно разобрать отдельные слова, контуры букв, но в остальном все перекошено, наслоено друг на друга и покрыто чернильной сажей. Набережная Обводного канала, бежевый доходный дом и приоткрытая арка в колодец, откуда тянет аммиаком и сыростью, как, практически, тянет отовсюду в Петербурге Кое-что, правда, бросилось Андрею в глаза, хотя и не вызвало в нем никакого глубокого отклика и измышлений; сначала его внимание привлекла детская площадка, откуда доносились привычные детские крики, смех и невнятные обрывки разговоров, но ни одного человека, взрослого или ребенка, в поле обозрения не находилось; затем он остановился перед знакомым цветочным магазином, удивляясь, что наткнулся на него именно здесь: «Неужели они переместились? Или открыли новый?» в этом магазине он обычно покупал хризантемы для Екатерины. Правда помимо праздного, секундного интереса Андрей ничего не испытал и никакие растравляющие тоской мысли о прошлом в его голове не проявились практически моментально он повернул к лестнице, уходящей в подвал химчистки и спустился вниз, думая только о своем тулупе.
Внутри химчистки, помещения довольно тесного, где троим людям уже было бы негде развернуться, за высокой стойкой показалась голова приемщицы, и первое, что заметил Андрей, это отблеск на ее каштановых волосах, убранных в тугой хвост; свет от лампы падал на ее макушку, играя бликами как на глянцевой поверхности. Он положил пакет на стойку и, облизав губы в некотором ажиотаже, произнес:
Добрый день, мне нужна помощь. Каким-то образом запятнал свой тулуп и теперь не знаю, что мне делать. Можете его посмотреть, оценить объем работ?
Здравствуйте, нам всем нужна помощь, ответила приемщица, полоснув Андрея быстрым взглядом.
Извините, что вы сказали?
Я говорю, сейчас посмотрю ваш тулуп, подождите немного.
Не так расслышал, стесненно улыбнулся Андрей и, словно желая загладить неловкость, предпринял попытку завести диалог на отвлеченную тему, оглядевшись при этом вокруг: У вас тут много работы, судя по количеству вещей. Пользуетесь популярностью? Мой знакомый мне вас порекомендовал
Да, работы правда много, ответила приемщица и, встав, достала из пакета тулуп. Андрей почесал затылок, робея в ожидании, пока она внимательно осматривала пятно, выгибая тулуп и проводя по нему пальцами. Чем запятнали?
Так в том-то и дело, что непонятно. Заметил только сегодня утром.
Пойду проконсультируюсь с аппаратчиком, минутку.
Приемщица унесла тулуп в глубину подсобного помещения, откуда доносились монотонные механические шумы аппаратуры рокот барабанов стиральных машин и сушилок. Андрей, облокотившись о стойку, силился расслышать голоса, но различал только неоформленное бормотание, похожее на грубую кальку с настоящих слов. Вскоре приемщица вернулся, положила тулуп на стойку и покрутила головой:
Аппаратчик сказал, что, в лучшем случае, при выведении просто испортится тулуп, в худшем пятно так и останется. Так что, к сожалению, мы вынуждены вам отказать в оказании услуг.
Как же так? остолбенел Андрей. И что же мне теперь делать?
К сожалению, этого я вам сказать не могу.
Не можете, значит проговорил он, ощущая, как гнев, слепой и жгучий, схватывает его грудь, вытравляя воздух из легких гнев, который не направлен конкретно на отказ, но, скорее, на утрату обретенной надежды; обезличенное возмущение сокрушилось об непоколебимый гранит обстоятельств, и оттого отозвалось еще более болезненно, ведь в нем нельзя было никого обвинить, найти крайнего, на ком-то выместить свое разочарование. Застигнутый таким образом врасплох Андрей, не выдержав, хватил со стойки тулуп, надел на себя и, ухмыляясь в жарком помутнении, высказался развязно и громко:
Ну и не надо! Тоже мне, химчистка! Богадельня настоящая! Отбеливаете пятна для убогих душой, дрожащих от того, что на них не так посмотрят! А мне, слышите, мне нечего бояться, я не стесняюсь! Это мое пятно, мое, и мне с ним жить!..
Рокот барабанов заменился на твердый стук, словно в стиральную машину засунули молоток, включив деликатную стирку с малым количеством оборотов такие редкие, переменные удары отлетающего от стенок барабана молотка. Приемщица, совершенно не заинтересованная в надрывчатой браваде Андрея, точно и не слышавшая от него ни слова, продолжила смотреть в экран монитора, делая какие-то заметки в своем журнале с пожелтевшими страницами, пахнущими старостью такой же запах можно различить в большинстве коридоров коммунальных советских квартир. Стук усилился, затем откуда-то из-за стены донесся мужской голос, взывающий к Андрею с просьбой открыть дверь; не понимая, что происходит, в душной путанице мыслей, чувств и звуков, он прижался боком к стойке, вдыхая глубоко и прерывисто, пока очертания комнаты размывались в углах. «Как все это странно, что-то определенно в этом не так» проскользнуло в его голове за мгновение до того, как стойка, расплываясь, провалилась в темноту, унося за собой Андрея, химчистку и все остальное вокруг.