Продолжим. Вы утверждаете, что нападавший был один, жертву не окликал, а вторая жертва, бармен Иванцов, был убит как свидетель преступления. Тогда почему же он не пристрелил и вас, Светлана Петровна?
Мы сидели за столиком давно. Сначала в кафе появились полиция и «скорая», и только потом приехали следователь и еще какие-то люди. Я отчаянно хотела домой, чтобы забраться с головой под одеяло и не чувствовать с каждым вдохом запах крови. Не думать, как быстро и необратимо холодеют тела незнакомца и несчастного Дениса Иванцова, которые упаковывали в хрустящие пластиковые мешки за моей спиной.
Спросите его, когда поймаете, устало ответила я дотошному капитану.
От него пахло табачным дымом, не слишком свежей одеждой, слабо дешевым мужским парфюмом. Неустроенностью в личной жизни от него пахло. Он был небрит и часто тер щетинистый подбородок, а я слышала сухое похрустывание отросших волосков. Не стоило мне, конечно, ему грубить, но я так устала
Спрошу. Но сейчас я спрашиваю вас.
Не знаю. Он увидел, как я ползаю по полу за своей тростью, и рассмеялся. Ему это показалось забавным. Он не боялся наказания, капитан. Он был более чем спокоен. А вот убитый был напуган очень сильно. У страха есть запах, знаете? Здесь до сих пор пахнет страхом.
Я не стала сообщать, что половина этого запаха моя. Прежде чем заберусь под одеяло, следует сходить в душ и смыть с себя эту липкую, душную тяжесть.
Хорошо. Что вы еще запомнили об убийце?
Ничего. Сейчас я не могу вам сказать больше ничего.
Я едва шевелила языком. В голове тоненько звенела пустота. Все чувства, даже раздражение на въедливого капитана, покинули меня разом. Не в силах больше удерживать невидящий взгляд на собеседнике, я закрыла глаза.
У меня там дочь! Она инвалид, пропустите немедленно!
Моя мама с полицией церемониться не стала. Она прорвалась через охрану и влетела в кафе маленьким, но мощным ураганом.
Доченька!.. Это мне. Как вам не стыдно! Это капитану. Боже мой, вы держите ее здесь, среди трупов, как преступницу! Да как такое возможно? Вы что, совсем не понимаете ничего, да? Ну, я вам устрою! Света, вставай! снова мне. Мы уходим немедленно!
Оторопевший капитан еще только пытался вставить слово в гневную тираду моей мамы, а я уже оказалась поднята на ноги сухими маленькими, но сильными мамиными руками, мне была вручена трость и задано направление движения она развернула меня к дверям, как будто я сама не смогла бы найти выход.
Ребенок инвалид! Как вы смеете издеваться!..
Ваша дочь свидетель двойного убийства. Пока свидетель. И она не ребенок, ей двадцать четыре года, а инвалидность нужно еще подтвердить, пришел в себя капитан.
«Напрасно» успела подумать я до того, как маленький вулкан моя мамочка взорвался, затопив кафе волнами праведного материнского гнева.
Она вырастила меня одна. Когда я заболела, мама бросила все и целый год посвятила тому, чтобы я смогла увидеть и запомнить как можно больше. Она возила меня к морю, водила по музеям, мы ездили в тайгу и в аравийскую пустыню, встречали восход на краю земли во Владивостоке и кормили зверей в зоопарке Джеральда Даррелла на Темзе. Отец не выдержал, когда ради этих поездок она решила продать большую квартиру своих родителей в центре и перебраться в хрущевскую двушку здесь, у черта на рогах. Он нас бросил.
Я начала слепнуть в семь лет. К девяти уже не различала границ света и тени. Сколь угодно яркого света, хоть прожектор в глаза направь. В одиннадцать слышала, как по полу бежит таракан. В двенадцать могла прихлопнуть его, не промазав, но никогда этого не делала таракан тоже жить хочет, между прочим! Обоняние обострилось чуть позже, так же, как и умение выделять нужные звуки из навязчивой какофонии окружающего мира. Такая компенсация вовсе не редкость, скорее, норма, просто в моем случае оставшиеся чувства обострились настолько, что однажды мама привела к нам профессора Лазарчука. Она была уверена, что у меня открылся особенный дар. Я же была уверена, что Лазарчук садист и шарлатан. Фанатик помешанный. Профессор поначалу согласился с мамой и с энтузиазмом взялся за меня, а потом я его разочаровала. Никаких особенных способностей у меня не оказалось.
Глава 2
Остаток дня почти не отложился в памяти, но и наутро легче не стало. Я позавтракала и ускользнула к себе, а мама, против обыкновения, не стала тормошить меня расспросами. Свернувшись калачиком под тяжелым китайским пледом, я с горечью размышляла о том, что профессор Лазарчук оказался прав: там, где он пытался с помощью таких, как я, отыскать присутствие чего-то необычного, невидимого приборам и органам чувств обычного человека, что-то действительно было. И это что-то явно интересовалось мертвецами.
Поджав колени к самому подбородку и часто дыша, я пыталась справиться с внезапным ознобом.
Нет. Не сегодня. У вас совесть есть, вообще?..
Мама старалась возмущаться негромко, но я все равно прекрасно ее слышала. И даже слышала низкий рокочущий басок собеседника, что-то втолковывающего ей в трубку. Неожиданно мама сдалась:
Хорошо, я спрошу.
Она тихонько приоткрыла дверь в мою комнату.
Светочка, ты спишь?
Нет.
Высовывать голову из уютного и безопасного подпледного мирка не хотелось.
Представляешь? Этот капитан Дежин мне сейчас угрожал! Он настаивает на разговоре с тобой. Заявил, что может привезти тебя на допрос в следственный комитет под конвоем! Пришлось разрешить ему заехать к нам, я только не сказала когда.
Переубедить мою маму?! Я вынырнула из-под пледа. Воздух в комнате был прохладным и свежим. За окном весело распевала какая-то пичуга. Жизнь продолжалась.
Да пусть приходит когда хочет, мам. Все равно ведь не отстанет. Работа у него такая, обреченно согласилась я и спустила ноги на пол.
Под пледом можно было спрятаться от чего угодно, но только не от себя самой.
Добрый день, Светлана Петровна.
Сегодня капитана окружал целый букет противоречивых ароматов. Свежая рубашка, остро пропитанная запахом стирального порошка я едва не чихнула, так и не смогла до конца замаскировать унылую вонь табачного дыма и отчего-то железа, которая шла от затасканного свитера. Шерстяного. Шерсть и хлопок я распознавала безошибочно. Капитан побрился, и запах лосьона смешивался с кофейным ароматом. Судя по отчаянной попытке сдержать зевок, он мало спал и много курил прошедшей ночью.
Я задержалась с ответом всего на несколько секунд:
Здравствуйте, капитан! Простите, не запомнила вашего имени.
Максим Сергеевич. Не извиняйтесь, я вам его не называл.
Капитан сел к столу. Старый и полукруглый, огрызок бабушкиного обеденного, он примыкал к подоконнику с тех самых пор, когда мама еще не доверяла моим способностям ориентироваться в пространстве и старательно оберегала меня ото всего, что имело острые углы.
Капитан не спешил начинать свой допрос, оглядывая комнату. Было слышно, как поскрипывает под ним стул, как хрустнул позвонок в шее. Что он медлит? Не знает, с чего начать? Странно, вчера он не показался мне деликатным.
Тамара Георгиевна прислала мне подтверждение вашей инвалидности.
Я хмыкнула. Мама даром времени не теряла.
Мы обязаны рассматривать все версии, в том числе и ту, в которой вы стали бы подозреваемой, понимаете?
Конечно-конечно, кивнула я, самым нахальным образом уставившись ему в лицо.
Люди дышат. Чаще всего носом. Я слышу и просто поднимаю глаза чуть выше. Это сбивает с толку, ведь мои глаза выглядят вполне привычно: не запали, не высохли, не затянулись бельмами обычные серые глаза с черной точечкой зрачка. Многие ли способны заметить, что он неподвижен? Посторонний человек запросто мог обмануться, если не знал, что я слепа как крот, хотя на тренировку этого умения и ушли годы. Когда-то мне было очень важно казаться такой же, как все.