Все сели на траву, достали трубки и, закурив, завели какой-то медленный и ленивый разговор. Александр Иванович, не втянутый в беседу, с большим аппетитом ел хлеб.
Сколько же их было и как их звали? Непонятно. Можно только лишь с уверенностью сказать, что старшего из них, мужчину с густой рыжей бородой, звали Клавдий, а слева от Александра Ивановича сидел высокий худой человек, которого все давно уже звали просто Жан-Жаком, хотя имя его было Иероним. Остальных же он запомнить не смог, лица их плыли и путались на ветру.
Когда Александр Иванович спросил, как же имя тому Перевозчику, что возит по реке, что течет внизу под холмом, на поляну были принесены инструменты.
У Клавдия был гобой, и он пояснил Александру Ивановичу:
День сегодня такой, гобойный. Лён и зверобой. Солнце в небе.
Жан-Жак, а на самом деле Иероним, взял кларнет. Было много струнных, и Александр Иванович, до этого совершено не уверенный, что умеет хоть на чем-то играть, попросил неожиданно для себя виолончель.
Все сели в круг. Клавдий что-то сказал негромко, постоял с минуту молча, пожевал немного губами и вдруг заиграл какую-то тему.
Тема была незнакомой, но Александр Иванович знал, и, может быть, вернее других знал, что такое свежий соленый морской ветер! Клавдий играл ветер.
Александр Иванович огляделся. Это был берег Моря. И это был запах Моря. Голубое небо и золотое солнце. А все остальное стало мельчайшей водяной пылью, поднимаемой и уносимой ветром
Вступил Жан-Жак. Нельзя сказать, чтобы это было о чем-то другом, но теперь появились откуда-то и сосны, и дюны, и йод морских трав, морские рыбы и крылья чаек. И тогда Александр Иванович вступил.
А ведь, пожалуй, сегодня действительно именно такой день! крикнул сквозь ветер тогда Александр Иванович.
Солнце в небе! отозвался Клавдий.
Часть 1-ая
«запрещено также передвижение над территорией города летательных аппаратов, а особенно лиц, не имеющих для этого специального разрешения».
10 января 1971г.
Глава 1
Был тот самый ранний и тихий утренний час, когда крыши, стекло и деревья уже вовсю светятся розовым, но трамвайные рельсы и чугун бульварных решеток пока еще темны и холодны, а дворники едва только начали лениво поводить своими метлами, шурша по асфальту в такт с чирикающими воробьями.
Первые лучи солнца показались наконец и в узком ущелье между двумя высокими домами, между стеной и водосточной трубой, осветили и сделали розовой кучу старых, сухих и потерявших всякий цвет прошлогодних листьев. Солнце и разбудило спящего в них Александра Ивановича.
«Значит, я все-таки тогда и заснул здесь зимой? было его первой мыслью. Выходит, прямо здесь и зазимовал! Вот это да!»
И чтобы утро не застало его врасплох, он немедленно проснулся, отряхнул хорошенько пальто и вышел во двор.
«А вот даже интересно, подумал он, какой сейчас месяц?» и огляделся по сторонам. Над ним зелеными тучками распускались тополя.
«Ага, догадался он, да ведь месяц май уже». На нос ему сверху, полностью подтверждая его догадки, упала толстая красная тополиная сережка-гусеница.
Долго спим! сказал он вслух, хотя рядом никого совершенно не было, и продолжил:
Хотя, с другой стороны, в апреле ведь все тает и течет, и грязно почему-то, тут он потянул носом воздух. Да, да, да, совершенно точно май. Самое начало.
Солнце поднялось чуть выше, перестало быть розовым и стало вдруг большим и ярким и уже без всякого стеснения освещало все вокруг, все те же дома, бульварные липы, скамейки в скверах и дворах и умытые ночным дождем улицы.
Александр Иванович потянулся. Весь. От кончика носа, до кончика хвоста. Посмотрел на светило, закрыл глаза и дважды громко чихнул. Открыл глаза и чихнул еще раз.
«Вот!» подумал он и направился к квасному автомату, стоящему неподалеку.
Позавтракав кружкой кваса, он сел на скамейку под деревьями в сквере, взяв еще одну, на второй завтрак, кружку. Квас с утра был добрый, темный, с большой белой шапкой пены. Пену Александр Иванович любил и никогда, никогда не сдувал ее. Поэтому он сидел в сквере, а нос его был в пене. На носу была пена, а он пил квас. Квас был вкусный, Александру Ивановичу нравился, и он был счастлив. Светили ласково деревья, зеленело солнце. То есть, конечно, наоборот, но даже и это было хорошо.
День этот собирался, судя по всему, быть длинным, а в теплом и клейком от зеленых тополиных листов воздухе, несмотря на ранний час, уже вовсю носилась загадка.
Она бывает там в мае всегда. Особенно в его начале. Всегда в это время что-нибудь, да произойдет-таки значительное и неожиданное. Какой-нибудь сюрприз приятный.
То ли дырочка какая малая в кармане образуется, и вот глядишь, уже и ключи от квартиры тю-тю. И смотришь ты загадочно на белый свет сквозь эту дырочку и думаешь, покуда дворник дверь ломает, как оно все в жизни интересно устроено: не было дырочки, и вот, пожалуйста, вдруг раз и есть. Чудеса! Или свет этот, на который ты смотришь сквозь эту дырочку, вдруг возьмут в квартире и отключат, разом и весь. Волшебство!
Ну пусть даже не дырочка, пусть. Тогда, значит, письмо неожиданно кому-нибудь напишешь, бывает и такое! Или, в конце концов, просто гривенник найдешь или встретишь кого.
Неважно! Неважно что, говорю я вам. Хоть что-нибудь, но непременно должно произойти в этом воздухе. Это правило.
Александр Иванович сидел под деревьями и размышлял. Любил он сидеть под деревьями и размышлять, особенно если с кружицей кваса.
Ну а дел сегодня было много. Во-первых, надо было зайти к старичку букинисту на Сретенку на предмет новых-старых книг и чайку как следует попить, во-вторых, посмотреть фонтаны, включенные по случаю небывало жаркой весны, на предмет фонтановой воды, в-третьих, навестить старые деревья, на предмет новых листьев, а в-четвертых и самых главных, надо было купить бубликов к чаю, а также чаю к бубликам.
Значит, так, сказал Александр Иванович, чтобы не забыть, бублики и чай. Главное не перепутать, и кончил размышлять под деревьями, с кружицей кваса, потому, что кружку попросили.
А город-то проснулся уже, размышлял он уже без кружицы, глядя на бегущих в метро, курящих на бегу, читающих газеты, говорящих и жующих на бегу, на бегу влетающих в троллейбусы, даже бегущих на бегу людей.
Все с зонтиками, сделал он наблюдение, значит, дождя не будет.
Народная примета такая, сказал он квасному автомату. Автомат с приметой согласился и с довольным ворчанием изрыгнул очередную порцию кваса.
Значит так, бублики и чай, вспомнил он, сказал автомату: «Спасибо-досвиданье» и направился прямиком в булочную, чтобы опять не забыть. Булочная была совсем недалеко Но и недалеко он не ушел.
Вторая его половина, жутко хотевшая домой, принялась зачем-то с ним спорить, отговаривать, пугать и тянуть.
Смотри, говорила она проникновенно, городишко-то наш уже проснулся. Бегают, смотри, бегают все кругом. Того и гляди, с ними побежишь. Хочешь с ними бежать? А я не люблю, я лучше домой пойду.
Так я ведь тоже не люблю, оправдывался Александр Иванович. Но ведь бублики, фонтаны и вообще
Ну и как хочешь! сказала его вторая половина и замолчала. То ли обиделась, то ли и вправду ушла.
Александр Иванович подумал немного, но планам своим решил не изменять. И пошел дальше. В булочную пошел, в кондитерскую.
Да, так вот булочная та была совсем недалеко, центральная, на улице забыл я как ее звать, ну да пускай его, назовем просто и незамысловато на улице Сумасшедшего Генерала. И носила эта булочная гордое имя «Булочной-кондитерской», что предполагало почти обязательное наличие в ней тех или иных бубликов. Вот туда-то он и отправился.
И не обманула булочная, не обманула кондитерская!
Был в ней и прекрасный, радующий глаз своей первозданной свежестью и столь редкой в наши дни гармонией классических округло-дырочных форм румяный московский бублик. Был в ней и поздний, уже весенний, но все еще по-прежнему желтый и нетленный лимон. Нашелся там и изумительный слоновый, в смысле индийский чай, в красивых коробках со слонами, животными, как известно, умными и кроткими. Удивительная вещь!