Поэтому в кабинет коронера господин Хантер вкатился без стука, запросто, эдаким жизнерадостным пончиком если Мик Слэйд, как и полагалось хищной твари, жаждущей крови невинных режиссеров, отличался высоким ростом и худощавостью, делавшими его даже в тридцать с лишним лет похожим на нескладного подростка, то Эдвард Хантер в свои пятьдесят, напротив, выглядел как сама доброта невысокий, весь такой округлый, с добродушным лицом и трогательными морщинками, как будто от постоянных улыбок. Самое подходящее лицо для того, чтобы раздавать подарки сиротам и соболезновать пострадавшим от пожара.
Зайдя в кабинет, он аккуратно притворил за собой дверь хлопать ею по-хозяйски было бы невежливо, и, приветливо улыбаясь, подошел к столу, за которым восседал коронер Слэйд. Тот сразу подобрался и замер, следя за каждым движением незваного гостя. Как богомол Хантер где-то читал, что они лучше различают движущиеся объекты.
Коронер Майкл Джонатан Слэйд, если я не ошибся дверью? начал Хантер.
К вашим услугам, сухо откликнулся тот.
Наверное, вы меня узнали, но правила приличия заставляю представиться. Эдвард Генри Хантер, мэр этого славного города.
Я вас узнал.
Вы человек умный, мистер Слэйд, и наверняка уже поняли, почему я здесь?
Не имею ни малейшего понятия, мистер Хантер.
Что ж, придется вас просветить. Видите ли, мой друг угодил в беду, не в последнюю очередь вашими стараниями, Хантер огорченно покачал головой. А я очень, очень расстраиваюсь, когда у моих друзей возникают неприятности. Пусть вас не обманывает мой добродушный вид будучи расстроенным, я становлюсь весьма неприятным человеком. Я даже с первой женой развелся именно поэтому. А самое грустное, что я могу ненароком расстроить кого-то еще. Например, того, из-за кого у моих друзей возникают неприятности. И я подумал давайте не будем расстраивать друг друга? Вы не станете расстраивать моего друга, а я не стану расстраивать вас. В этом мире и без того хватает зла и скорби, к чему преумножать их лишний раз?
«Богомол» внимательно посмотрел на мэра.
Кого из ваших друзей расстроили мои действия?
Господина Гарольда Мейера, Хантер улыбнулся самой добродушной из всех своих улыбок. Слэйд несколько секунд молча смотрел на него Хантер буквально слышал звон цепей и лязг металлических гирек, ставящихся на весы. Коронер взвешивал все «за» и «против», а может, оценивал собственные возможности с одной стороны, Хантер пошел на откровенный шантаж, и Слэйд мог бы потребовать взамен продвижение по службе. С другой Хантер мог легко убрать Слэйда, если тот начнет упираться. Возможно, если бы коронер рискнул что-то потребовать, Хантер бы даже оценил эту наглость он любил смелых и твердых людей, не упускающих свой кусок в любой ситуации, и даже согласился бы на выдвинутые условия.
Но Слэйд, судя по всему, был не «картежником», а «шахматистом». Поэтому он просто кивнул.
Я все равно собирался закрыть это дело за недостатком доказательств. Все указывает на то, что это был несчастный случай.
Как же приятно знать, что закон в нашем городе охраняется людьми трезво мыслящими и внимательными к деталям! Хантер улыбнулся шире и протянул руку. Я рад, что мы с вами поняли друг друга, коронер. Надеюсь, что вы и впредь продолжите так же внимательно следить за порядком!
Слэйд слегка нахмурился, как будто собирался что-то сказать. Но благоразумно промолчал и лишь ответил на рукопожатие. Рука у него оказалась ледяной и цепкой наверное, как и полагалось кровососу.
Оказавшись за дверью кабинета, Хантер вытащил из кармана пачку влажных салфеток и брезгливо протер ладонь.
***
«Скандинавская Сага» все-таки вышла на экраны, и первые же показы прошли с аншлагом многие желали собственными глазами убедиться, что все именно так, как и рассказывала пресса. Несмотря на то, что Слэйд сдержал данное мэру слово и дело закрыли за недостатком улик, а вердикт суда так и звучал «несчастный случай», шум поднялся невероятный. Кто-то осуждал Мейера за то, что тот наживается на чужой смерти. Кто-то, напротив, шел именно затем, чтобы поглазеть на «настоящую смерть». Версии выдвигались, обрастали подробностями, превращались в целые теории заговора. Шептались, что киностудия была на грани разорения, и что режиссер нарочно подстроил убийство, чтобы поднять рейтинги фильма, что сам Гарольд Мейер наркоман, задолжавший сумму денег, бандит, связанный с криминальным миром, сектант, принесший кровавую жертву своим богам Впрочем, большая часть журналистов сходилась во мнении, что он попросту псих, лишившийся рассудка в погоне за «идеальным фильмом», и вспоминали историческую байку о Микеланджело Буонаротти, якобы отравившего натурщика, чтобы создать максимально правдоподобный образ мертвого Христа.
К Мейеру то и дело обращались за интервью и все они проходили п одному и тому же шаблону: «А вы правда убили актера?», «А он знал, что по сценарию должен был умереть?», «А как вы теперь собираетесь смотреть в глаза его жене?», «Где, по-вашему, грань, которую не должен переступать творец?». И так далее, и тому подобное. Гарри чувствовал себя так, будто к нему снова и снова возвращался Мик Слэйд, смотрел холодно-хищно, задавал одни и те же каверзные вопросы, дожидался малейшей ошибки.
Мой фильм должен был закончится на позитивной ноте, раз за разом повторял Мейер. Смерть актера была случайностью. Видимо, сама судьба распорядилась таким образом. Вероятно, кто-то там, наверху, решил, что этот фильм должен закончиться смертью.
Эти слова не могли не вызвать возмущения общественности, и с каждым днем все громче звучали требования снять «Сагу» с проката сначала от родительских комитетов, затем от религиозных общин и молодежных организаций, а следом к ним подключились правозащитники и актерские профсоюзы. Последние даже вышли на митинг под лозунгом «Мы не желаем, чтобы нас убивали во имя искусства!».
Мейер надеялся, что заступничество высоких покровителей позволит ему удержаться на плаву пока однажды утром не обнаружил на первой полосе газеты заметку о том, что мэр города Эдвард Хантер обещает сделать все, чтобы «Сагу» не просто сняли с проката, но запретили к показу вовсе в том числе и за пределами страны.
«А если бы этот фильм был о войне солдаты умирали бы по-настоящему?» резал глаз огромный заголовок, цитирующий слова мэра.
Трясущимися руками Мейер дотянулся до телефона и набрал номер.
А, Гарри! добродушно откликнулся Хантер в ответ на робкое приветствие. Ты, я полагаю, увидел сегодняшнюю газету?
Да. Мистер Хантер, вы
Ох, Гарри, я понимаю, что ты расстроен. Но видишь ли, твой фильм расстроил очень многих людей. Влиятельных людей. А зачем расстраивать людей? В мире и так достаточно зла и скорби, к чему приумножать их лишний раз?
Мистер Хантер
Видишь ли, Гарри, я человек добросердечный и сострадательный, и когда я вижу расстроенные лица, то расстраиваюсь сам. А когда я расстроен я становлюсь таким неприятным Так что ты уж побудь хорошим мальчиком и не расстраивай меня, ладно?
Мейер сжал трубку так, что она затрещала.
Хорошо, мистер Хантер. Я побуду хорошим мальчиком.
Вот и славно. Я знал, что ты совсем не такой плохой, каким иногда кажешься.
Да, убито ответил режиссер. Я не плохой. Всего доброго, мистер Хантер.
Бывай, Гарри.
В трубке послышались короткие гудки.
Мейер тяжело опустился на пол.
«Сага» вышла такой, какой он задумывал ее с самого начала. Вольно или невольно она сама решила стать такой, какой ей полагалось быть, а не такой, какой ее видели продюсеры. Она вырвалась из его рук на волю. Его детище. Живое, гениальное, жуткое.