Вдруг кожу Мейтны обдало прохладой. С предбанника сквозь пар просочился луч света, а на деревянную половицу ступила чья-то нога. Прищурившись, губернатор поводил шеей по краю ванны. Прошло ещё два шага, прежде чем Мейтна умерил свой прищур. Всё было ясно.
Портной, не ожидал тебя здесь увидеть.
Неизвестный остановился, шаркнул сланцами и, когда хозяин увёл от него взгляд, легонько засеменил.
Губернатор, вы сами сказали, что в этот день баня свободна. Похоже, вы меня обманули.
Разве? Я говорил про сегодня? Ох, прости, дружище, наверное сказал невпопад.
Ничего-ничего. В компании мыться куда приятней.
Не в моей компании, думается.
Уголки губ Мейтны вытянулись незаметно, как и всегда, уколов меж тем ямочки на бледных щёках.
Что же вы? Тут с вами хотела бы пообщаться половина Коллегии. Как никак, это единственное место, где можно узнать кого-то поближе.
Портной, думаешь, я тот, с кем им будет интересно перекинуться парой фраз?
Речь идет не про пару фраз, а про целую биографию. Вы хоть раз кому-нибудь открывались?
Тебе. И этого достаточно.
Я не в счёт. Скука заставляла вас скука и время, что вынуждает быть рядом со мной. И вообще, мне кажется, не все истории, которые вы мне поведали, до конца правдивы.
А мне есть толк их придумывать?
Скука, губернатор, еще раз скука, неизвестный, что только недавно тихо перебирал ногами, размашисто шлёпнул ступнёй по воде. Есть подозрения, что именно она и подталкивает вас к разного рода вранью.
Да, ты прав. Стоит чаще раскрываться перед другими, Мейтна, увидев, как полноватое тело Портного опускается в буйные пузыри, медленно отплыл к углу ванны. Так будет больше поводов попускать пыль им в глаза.
О чём и я, мой господин, о чём и я кстати, ваш рабочий жакет почти доделан. Осталось пришить серебряные нити к низу и подточить правый лацкан. Дело на один час. Завтра, обещаю, вас будет не узнать.
Буду выглядеть как губернатор перед Летним шествием?
Да, если хотите.
Надеюсь, не как предыдущий.
Определенно. Вы же знаете, мейт-губернатору до вас не посчастливилось встретить меня.
Самохвальство самохвальство тебя не спасёт, Портной.
Э-эм, мастер нервно сглотнул. Это шутка, всего лишь шутка. Не воспринимайте всерьёз.
И чего же мы тогда занервничали?
Никак не никак не занервничали, господин. Если разрешите, то я хотел бы извиниться.
Да перестань.
Морщинки у глаз Мейтны дрогнули. Он немного отворотил лицо и, спрятав ухмылку, впроброс заметил, как его легкомысленный подчинённый поглубже погрузил шею в пузыри. Портной был на сантиметр выше буквально (не постеснялся губернатор и это узнать), а потому с особой сластью его хозяин просмаковал момент, как их макушки закачались примерно на одном уровне.
Мастер погрузнел, а как только понял, что выдаёт себя, сразу же погрузил свою голову на несколько секунд под воду. Не выдать своей слабости, не дать возможность поглумиться над чем-то постыдным. Если ты постыдился даже чего-то малого, не стоит вручать столь незаметный обычному глазу подарок своему хозяину. Но, кажется, мейт-губернатор успел. «Перечень фатальных смущений» в это мгновение пополнился ещё одним пунктом.
Портной набрал в лёгкие воздуха. Погрузившись во второй раз, он пробыл под водой чуть дольше.
Мне пора возвращаться. Завтра, как обычно, жду тебя в семь утра. В кабинете.
Губернатор, постойте, вытерев лицо, мастер немного судорожно вскинул руку, мне бы хотелось обсудить с вами ещё очень многое. Не торопитесь.
Под многим ты подразумеваешь?
Мне просто хотелось сказать, Портной, было видно, сильно разволновался.
Твоё время на исходе.
Если вернётесь в ванну, я вам поведаю кое-что.
Губернатор, оперевшись двумя руками о чугунные решётки стока, хоть и с большой неохотой, но вернулся к прежнему уголку.
Рука Портного расслабилась. И как только она оказалась в воде, мастер мягко, но пристально оглядел своего господина. Затем его взгляд обратился в сторону, туда, где клубился плотный согревающий пар.
Однажды мама назвала меня трусом. Не знаю, как так получилось, но я едва ли не внезапно её разочаровал. После долгих лет близкого, почти что дружеского общения, я стал ей вдруг противен. Смерть отца повлияла на неё. Смерть её отца. Она восхищалась им, все удачи в своей жизни непременно связывала с его чуткими, бесцеремонными советами. Как только у меня освобождалась минутка и я начинал впустую слоняться по комнатам, она обязательно проходила мимо и напоминала, что нужно бдительней относиться ко времени. Так ей завещал отец, и так она собиралась завещать мне. Жёсткие правила путь к дисциплине.
Наверное, именно поэтому она развелась с отцом уже моим. Тот редко выходил за рамки: крутился на своей работе, а дома лишь расслабленно потягивал сигары и, растянувшись, посиживал в кресле. «Лоботряс, потративший её драгоценные годы», таким я и должен был его запомнить, но, по правде, я не очень хотел. Отец по крайней мере был добр. Мама сама сознавалась, что быть доброй передо мной не обязана и потому редко отходила от своих слов. При этом я полюбил её больше отца. Наверное, потому, что дисциплина мне правда сильно приглянулась. Дисциплина в уме и дисциплина в руках. С таким подходом я, в целом-то, и заработал свои первые гроши.
Подрабатывая на маминой швейной, я убедился, что её маленький свод правил и правда даёт мне больше, чем какой-то напрасный кутёж на задворках квартала. Как сейчас помню, в один день она широко улыбалась. Улыбалась целый день, в кругу семьи, чего до этого себе не позволяла, во всяком случае на моих глазах.
Она была счастлива оттого, что я не был против её назиданий, не бился руками и ногами, пытаясь доказать, что я особенный, что я действую по-своему. Очень похоже на любого щуплого подростка, не правда ли? Но только не на меня. Переняв советы моего деда, в итоге я добился собственной швейной. Однако в одном вопросе я не мог руководствоваться дисциплиной.
Всё это время губернатор слушал Портного с осторожным потворством. Ему нравился выдержанный, последовательный слог его ближайшего подчинённого, однако редкие вспышки его недержания речи, так скажем, раздражали. Напоминало сухие разговоры коллег на собраниях, однако те не пытались залезть тебе в душу, а этот
Прислонив ладонь у виска, Мейтна скептически потёр пальцем брови. С опаской он стал выжидать конца этого занятного душеизлияния.
Что же разочаровало её? Почему она назвала тебя трусом?
Вам, оторвавшись от клубов пара, взгляд мастера словно вспомнил, к кому он был адресован вначале, вам вряд ли понравится ответ, мой господин.
Не томи, я не соврал, когда сказал, что меня ждут дела.
Да-да, я помню. Дела не ждут, опустив голову к пузырям, Портной вновь будто отвлёкся. Шум воды приутих, бурлящая гладь на несколько мгновений умолкла. Похоже, ей захотелось дать больше простора последним словам признания.
Прости, Портной, у тебя был шанс.
Чуть-чуть приподнявшись, Мейтна успел подплыть к краю ванны. Он ухватился левой ладонью за край, упёрся спиной и стал разворачиваться. Но тут он почувствовал, как к его ноге что-то пристало. Это была нога подчинённого. Она прикоснулась к щиколотке и начала очень быстро подниматься выше.
Я хотел хотел признаться, мой господин, полноватое тело мастера приподнялось, вот в этом я и оказался трусом, всегда боялся признаться в
Можешь не продолжать, глаза Мейтны едва округлились. В них отпечатался прищур высокомерный, весьма фальшивый и неуместный. К горлу мало-помалу поднялось омерзение. Нежданная новость, признаться, выбила губернатора из колеи. Те робкие движение, с которыми вошёл в баню мастер, передались Мейтне. Он растерянно отобрал ногу, прижался к краю и выбросил тело на чугунные решётки стока. А после, сильно поскальзываясь, торопливо побежал к полотенцам, подвешенным на крючках, и, пытаясь сорвать одно, он случайно сорвал ещё пару. Упавшие полотенца поплатились за это гневливым укором. Гнев перетёк и к конечностям, что стало ясно, когда Мейтна дёрнул за ручку банной двери.