Его не стало. Его стёрли. Пустили в расход. Избавили от мучений скитальца, жившего сплошными пробелами. Лес докончил бы: «в памяти». Но именно память он и не тронул. Именно память он и всколыхнул. Звезда рабочего напустила обрывки. Обрывок первый не сломанный ключ. И Пришлый повернул его, вставив в замочную скважину.
Он взрослый, одетый как ребёнок из сна в рабочий комбинезон. Двигается, размахивает руками, волочит ступни, и нет больше тех мерзких камушков, подхваченных по пути. Он жив! Жив! «Ха-ха, да! Как же хорошо, чёрт возьми!» думает он и ощущает внезапно, как в боку появляется отметина от клыкастых челюстей. Он опускает ладонь, приходя в ужас. Он ранен! Кровь размазана по животу и её капли повсюду: на волосах, на груди, на бёдрах, на пальцах и под ногтями. Костюм тоже попорчен, но совсем-совсем незаметно. Едва различимые дырки от клыков спереди и их меньший слепок сзади. Внешне, кажется, ему повезло. Но не стоит обманываться внутри происходило настоящее месиво. Он успевает поблагодарить судьбу, что на ладонях нет глаз. Ещё чуть-чуть и ему грозил обморок. Книга воспоминаний открывала перед ним следующую страницу.
Он выходит к ручью. Он падает на раскоряку, держась за бок. В рану тут же заплёскивается свежая, остужающая вода. Ему хорошо. Он знает, что может перевести дух. Левая нога опускается в мелководье, и он вскрикивает. Икра, как оказалось, тоже поражена, разодрана тонкими линиями. Четырьмя, если верить воспоминаниям из обрывка. А сердце меж тем отчаянно порывается наружу, бьёт по рёбрам, разматывая клубок артерий. Всё его существо заполняют трещины, зуд густеет и нарастает податливой коркой. Пришлый (или очередной двойник?) ощущает прилив нового ужаса. Кто-то подходит к ручью. «Это явно не я, я тут, тут плескаюсь и истекаю кровью», проносится у Пришлого в мыслях. Глаза его видят, как мрачный незнакомец подходит под мантией сумерек. «Он и ранил меня! ни капли не сомневаясь подумал Пришлый, я страшусь его, я ничего не сделал, а он просто напал. Напал!». Отползая от края ручья, Пришлый тянется за тем же оцарапанным револьвером.
Только подойди, и я выстрелю! он не верил, что сказал это вслух. Эхом отзывается только жидкость, массирующая извилины и соединяющая два полушария. А под этим всем творился неимоверный хаос. Приближался финал эпизода. Воспоминание начинало меркнуть, а чужак у края ручья одевался в мантию сумрака.
Звук выстрела. Гул. В расселины вбежал испуг.
Ты ты ты что наделал?
Видение кончилось, и Пришлый очнулся.
Я не мне, он взглянул на ладонь, сжимающую звезду. А после он переметнул взгляд к напарнику. Пуля прошила его увесистое тельце насквозь.
Радуй радуйся, идиот, что мне неког некогда тебе отплатить.
Перепел ударился оземь и раскинул крылья.
В этот раз точно случайно, правда! чужак перекинул звезду на другую ладонь и допрыгал до подстреленной птицы, аккуратно подсунув пальцы под её буроватую шейку. У меня случилось видение. Первая подсказка, наконец-то!
Предлагаешь порадоваться за тебя? Голос Духа дрожал, но он не запнулся.
Прости, прости, я не хотел.
Ай, не надо, не стони и не не лебези. Не ненав ненавижу, когда ты это делаешь, Перепел отплевался комком крови. Особенно зная, что это не первый раз.
С другой стороны, подумаешь, сменишь сороковой облик. Всего-то.
Решил в мерзавца сыграть? Тоже? Учись лучше. Беспокойство ты скрываешь паршиво.
Чужак не нашёлся, чем ответить, он просто горестно посмотрел на дымящую дырку в брюшке.
Ладно, не волнуй не волнуйся. Тебе повезло побродить без моих наставле наставлений где-то пару рассветов.
Идти несколько дней, не зная куда. Отличный план. Просто превосходный! А-а-а, ненавижу всё это! Пришлый направил крик вверх, ударив себя по коленям.
Клюв птицы вытолкнул на землю второй комок. Похоже, хранитель выплюнул свои лёгкие такого размера был сгусток. Спустя время грязь стянула почерневшую спинку, и у Духа не осталось сил, чтобы двигаться, и он замер. Пришлый увидел, как закрылись беспросветные глаза компаньона и как они больше не поднимались. Сороковой облик канул, и простреленная тушка вскоре исполнилась прахом.
Чужак поднялся. Его ладонь поднеслась к карману и быстро разжалась. Позолоченный знак звезды. «Его нужно убрать поскорее, пока не случилось чего похуже», теперь он думал только об этом, меж тем стараясь обмануть свою совесть. Он размышлял об утрате, заставлял себя печалиться о том, что лишился мудрейшего из мудрейших проводников, но на самом деле все думы его были направлены на ключ, который он внезапно заполучил. Временами тот обдавал холодком, даря такие же нежные чувства, какие дарили влажные листья у найденного днём куста. Он замечтал о рассвете рассвете, прощальным для него и для этого безумного места.
Надежда и лавры приходят с рассветом. И с первым осколком воспоминаний он перешагнул через край ручейка. Перешагнул намного уверенней, чем того, наверное, стоило.
Свой старшина
«Иди иди сюда, щенячий потрох», после этих слов Висм любил попихать его и, схватив за плечи, встряхнуть хорошенько так, по-бойцовски. Титу нравилось, сам старшина обращал на него внимание, да и выбора особо-то не было. Начинающий мечник и легенда, убившая первого пирата во времена Звёздной блокады. Чем не повод запрятать свою гордость поглубже? И видели бы остальные, как Висм рассказывал о том дне. Утро если и было ясным, то обязательно из-за того, что «вселенское лихо», поджидавшее свой звёздный час, так захотело; если кто-то падал от пули, то безусловно под драматичный залп артиллерии, слагавшей в тот же миг балладу о павшем. Краски сгущались на каждом повороте истории, мах оружия топил судна, а накал рос вместе с мощью противника. Сам противник в ходе рассказа успевал подрасти. В конце её, если верить Висму, пират уже больше походил на живого гиганта, нежели чем на простого крепкого мордоворота.
Публику «свой старшина» умудрялся найти даже в передовом лазарете, и не лёжа на койке, нет, а сидя на разбомбленном толчке. Прилёт его в гарнизон означал, что среди боевого состава будет много ранений. Солдаты шли на штыки и копья только ради того, чтобы побыть рядом со старым, проверенным пулей волком. Историей из его уст бредил каждый. Один из орденцев пожертвовал даже рукой, переспал с несколькими медсёстрами и уговорил одну из них поставить его койку рядом с койкой легенды. Солдатам рангом повыше везло охотней, Висма им удавалось застать как раз в офицерских туалетах. И стульчаки при таких встречах не опускались, если не соврать, по четыре часа кряду, а порой и дольше. При этом за плечами офицеры имели столько же шрамов, на груди столько же боевых наград, но умещать их мучительный гнёт в складные строки умел почему-то только он единственный и неповторимый капитан из Висмута.
Однако Титу была известна и другая сторона медали, о которой он и сам предпочитал умалчивать. Деревенская девочка и фокус с монетой.
Отряд, ра-а-азвернись!
Он убрал шторку, разделявшую его палатку от утреннего зноя. Построение сбило его с мысли. Фокус и деревенская девочка Он в тот день слонялся по соседней комнате. Услышав голос старшины, начинающий мечник вышел к нему, прошёл метр коридора и заступил в детскую. Двое лиц, на одном волнение, а на другом неслышимая мольба.
Ша-а-агом марш!
Да, лица он помнил отчётливо. Хорошо, думал Тит, что он не помнил своего. Этой историей Висм не делился ни с кем. Конкретно эта история так и осталась храниться среди пресловутых скелетов в шкафу, но почему-то будущему Адмиралу казалось, что о ней им обоим ещё предстоит вспомнить. А пока крошечный и давно не мытый умывальник, а также мечты, чтобы вода на Прометии оказалась не слишком паршивой.