Так и получилось кровь пролилась на Случайной планете, много крови, при этом события после неё резко сбавили в кровожадности. Все операции, что проводились Орденом по отбытию с системы из Вечной тиши, планировались очень тщательно. «Никаких просчётов, Тит!» кричал адмирал после каждой просьбы капитана благословить их на новую миссию. «Да, Ваше Адмиралтейшейство», оставалось отвечать титанцу, с неохотой кивать и с горечью принимать директиву, что отныне просто так протыкать кому-нибудь глотку, особенно на глазах у толпы, нельзя ни в коем случае.
Что ж, капитану можно было выдохнуть. Теперь, когда он был в шаге от нового звания, открывалась хорошая панорама на будущее, в котором он, хоть и чуточку, но мог посидеть за поводьями.
Красные фонари. Они замигали, внезапно и крайне докучливо. Это был знак. Знак для команды, что грузовой отсек приоткрылся ровно наполовину.
Приложить руки к щитам!
Пока Тит угрюмо осматривал лицо адмирала, боевой состав с ожесточением бросал наручи к рисункам изумрудных мечей. От щитов отлетел единый лязг. Второй. Потом звук ударился врассыпную, ведь каждый боец начал бить по щиту так, как ему заблагорассудится. Не повторить за соседом, максимально отдалиться от правил таков был наказ любого почившего орденца, кем бы тот ни приходился составу Нимфеи. Единственный раз, когда ты можешь перебить речь командира. Тит был перебит, он молчал, но шёпот мыслей его отныне, как любил он сам поговаривать, перешёл в немой вопль.
Адмирал был укутан в атласное одеяло, по краям виднелась двуниточная бахрома, а посередь красовался выбеленный череп. Под мигающими фонарями тот часто переливался: окрашивался в мутно-серый, а затем в блистательно-чёрный. Это отражало суть обряда отлуки когда приходит мир, приходит и спокойствие твой символ обретает краски первоначала; когда же ты видишь опасность или сам являешься ею, тогда ты больше берёшь из палитры угроз.
Отставить!
Лязг оборвался, почти одномоментно. Когда капитан повернул голову к рампе, та уже полностью опустилась. Офицер, что стоял по правое плечо, во главе второй линии орденцов, резко поднял кулак. Теперь он напоминал всем оловянного солдатика, чьи движения стали угадываться далеко наперёд.
Оболочка вокруг грузового отсека берегла их. Безмерная гладь, опоясавшая себя млечными переливами, хотела притронуться к ним, выдернуть в свои стылые длани и приобнять. Для команды это бы закончилось плохо. Скованный шок и леденящий хват пустоты их бы всосало в неё, как через трубку, и растрескало, как только бы к ним подобрался мимо летящий метеоритный осколок.
Время оттолкнуть капсулу. Адмирал, что вёл их смертельное судно к величию, сам был готов понести себя к лону Третьего, к создателю самых совершенных правил, которым он как никак следовал. Тит видел, как ближе к своему концу Стронц начал всё чаще и чаще рыться в записях основателей Ордена, как глаза его наполнялись слезами при виде отрёпанного пергамента и вмиг сохли, как только кто-нибудь осмеливался покашлять на затхлую рукопись, топчась у дальней полки.
«Я не придумал, что буду делать дальше, адмирал. Зачем же вы так? Зачем же так рано подводить меня под раздачу? титанец преклонил голову к капсуле. Вы же знали, что я не готов, что меня коробит лишь от одной мысли, что я Ваш преемник. Так к чему было назначать меня, а не чёртового Берилла, к примеру? Тит, легонько ударив лоб о стекло капсулы, бережно толкнул её к рампе. Я не первый капитан, кто прислуживал на Нимфее, и давайте уж честно, не самый покорный, но почему-то Ваш выбор пал на меня. Неужели из-за того, что я оказался последним? новое ложе старого адмирала преодолело жестяные суставы. До оболочки грузового отсека оставалось совсем чуть-чуть. Я недоволен Вашим выбором, адмирал, крайне. Но спорить уже бесполезно. Любой спор с мертвецом, как никак, обречён».
Капитан подбежал к рампе и остановился.
А вот и последствия вашего выбора, адмирал. Наслаждайтесь, проговорил он с пренебрежением, хотя обычно выражался сухо.
Спокойствием обычно молвили его руки, его глаза, его костлявые ноги, и только губы наперевес с языком могли в редкий момент выдать сумасбродство, творившегося у него в сознании.
И, как оказалось, он был прав, пренебрежение в тот миг зазвучало не зря. Ведь как только капсула вынырнула в открытый космос, оторвавшись от защитной плёнки грузового отсека, вдоль «Чёрной нимфеи» пролетел первый лазерный луч.
Ни визга, ни шёлоха. Корабль Тита оставался покоен. Луч достиг судна, дрейфующего напротив Нимфеи. Прогремел взрыв. Прогремел где-то внутри, где был кислород, но не снаружи. Снаружи оно слегка сдвинулось, сменив курс, и, подойдя близко к орбите, принялось зарывать нос в стратосферу находящейся ниже планеты. Это был Стронций.
Родина адмирала вот-вот ступала на порог гражданского неповиновения. Именно неповиновения, а не войны. Ведь войной это трудно назвать. Всего лишь пара десятков выстрелов с трёх сторон: оппоненты режима, сторонники адмирала и республиканские каперы. Так вот, с десяток фатальных выстрелов, и победитель к концу вечера сядет у главного ангара правительства. Лотерея, где выигрышный билет всегда вытягивают сторонники нынешнего режима.
По крайней мере, такой исход повторялся три раза. «Множитель 1,45, кричали сборщики ставок, когда Тит проходил мимо игральных столов, чтобы налить себе неоновой пинты, самая невыигрышная позиция для вас, друзья мои, но ведь вы можете поставить и на выигравших и на проигравших, не так ли? Рисковать вам не за чем, Стронций сам выберет среди вас победителя!». Тит даже не доходил до стойки, через секунду разворачивался и шёл обратно к машинам бойцов. В их мире деньги сыпались даже на политическую карту, настолько часто менялись режимы. «Титанцам до такого, как до луны», думал про себя Тит, поглаживая в кубрике перед сном свой кушак, сотканный матерью во времена Столетнего марша. Их семейный кошмар длился полвека (для него семь лет). Не зная, как выбраться из планеты, они питались объедками и спали под кучей гниющего мусора, чтобы не попасться на глаза нюхачам, а эти этим только дай повод, они поставят всё нажитое на полуторный шанс убийства президента в ближайшие четыре года. Безобразие, одним словом. И в этом безобразии порой происходило немало серьёзного.
Пролетел второй, третий луч. Бедный корабль оппонентов Стронца распался на две половины. В полном молчании. Где-то далеко-далеко такие события ознаменовались бы безостановочным шумом. Под аккомпанемент оркестра корабли бы сталкивались, проходили друг друга насквозь и с помпой завершали полёт, отмечая под взрывы победу одних над другими. Но не здесь. Здесь ты погибаешь под немой вопль, как и большая часть тех, кто, наоборот, появляется на свет. Мысли Тита всё ещё перебивали щиты и наручи подчинённых.
«Смерть молчалива, Ваше адмиралтешейство, Тит, тихо задумавшись, посмотрел на третий сбитый корабль, принадлежавший республиканским каперам. И мы будем стараться потакать ей во всём, обещаю. Только позвольте сначала прийти в себя. Я ещё не совсем понимаю, куда двигать наше общее дело».
Капитан мгновенно встал в стойку. Сложив за спиной кулаки, он второй раз за день принялся говорить что-то вслух:
Бойцы, титанец слегка повернулся к первому ряду, мы произнесём сегодня девиз. Придуманный светлейшим из Ордена, он звучал все эти долгие годы. Звучал громко, звучал уверенно. Каждый из нас гордился этим девизом, произносил его с честью, дабы зажечь страх наших врагов. Я несомненно считаю, что наш девиз вправе пожить ещё какое-то время, но, как вы знаете, новый Адмирал обязан привнести в голос Первого собственный голос. Буду честен, мне ещё не удалось прийти к нему. Но наши дела подскажут, каким образом следует произносить напутствия крови. Сегодня, Тит встрепенулся, тем самым встрепенув «оловянного» офицера, мы подпускаем нашего светлейшего к терниям ужаса, миру неведомых обязательств, укрыв его нашим щитом знаменем «Кровавого ордена». капитана пробрало. От гиперионного двигателя по корпусу вновь прошлась дрожь, осев у его креплённых ботинок, а потом у пояса. Вы знаете, веки его закрыты, но уши готовы внимать, как и раньше. Давайте же сообщим Адмиралу, что девиз его живёт, хоть и, возможно, в последний раз. Вы готовы?!