18 марта, четверг.
Странно читать свои последние размышления, поскольку, сама того не помня, я сказала Ирен Ноэль-Бейкер131, что с ужасом думаю о встрече с ней через 6 или 7 лет. Она ответила то же самое, но это, как мне кажется, было наигранно. Так или иначе, мы встретились у Сесилов в прошлое воскресенье, и я понимаю, почему она боится встречи со мной. Это из-за моего взгляда. Ах ты, маленькая авантюристка, думала я про себя, теперь ты стала матроной и пробиваешь себе с Филиппом132 дорогу в политические круги, а доказательство тому яркая осмысленная трескотня с лордом Робертом133 и Ормсби-Гором134. А еще у вас есть сын, и вы гордитесь тем, что сами его нянчите; вы располнели и выглядите уже не так романтично, хотя оптимистичный поиск очевидных истин осуществляется с тем же упорством, что и всегда. Леди Беатриса135, дочь лорда Солсбери136, откровенно лихая безмозглая юная богиня, которая ощутимо теряет божественность, когда на нее смотришь. Ее глаза яркий, твердый и бесчувственный серо-голубой мрамор.
Леонард отправился поговорить с Уоллером137 о том самом семейном кризисе, который я предвидела еще несколько лет назад. Будь это дневник души, я бы подробно описала 2-е заседание Мемуарного клуба. Леонард был триумфально объективен, а я субъективна и крайне сильно расстроена. Не помню, когда я в последний раз чувствовала себя настолько отрезвленной и недовольной самой собой партнером, которого я обычно уважаю и которым восхищаюсь. «О, зачем я только прочла этот эгоистический сентиментальный бред!» таков был мой крик и результат того, насколько остро я ощутила тишину, наступившую после прочтения своей главы. Сначала последовал громкий смех, который вскоре утих, а затем я не могла не почувствовать неловкость и скуку мужчин, для чьей добродушной жизнерадостности мои откровения оказались приторными и неприятными. Зачем я вообще обнажила душу?! Сейчас уже чувство отвращения отступило. Вчера мы виделись с Нессой, и она ничего подобного не заметила, а Леонард твердо заверил меня, что я так расчувствовалась из-за усталости, поздних вечеров и т.д.138
Еще одни посиделки допоздна вчера ужин с Литтоном, Клайвом и Нессой в «Эйфелевой башне139». Задушевный и сердечный, возможно, немного сожалеющий Литтон погряз в викторианской эпохе. «Как редко мы встречаемся!» сказала Несса. Это правда; мы хотим встречаться, но не можем. Все они мчатся на юг: Несса, Дункан и Мейнард в Италию, а Литтон, Кэррингтон [см. Приложение 1] и Партридж140 в Испанию.
10 апреля, суббота.
Мы умчались в Родмелл, что привело к еще одному серьезному перерыву в записях141. Кстати, Морган ведет дневник, где он, когда его охватывает веселье, слово в слово записывает разговоры142. Я не уверена, что мне хватит юмора описать нашу Пасху в Монкс-хаусе. Всю первую неделю я провела будто с закрытыми глазами: они были настолько сосредоточены на Генри Джеймсе143, что не видели ничего другого. Расправившись с ним, я получила такое удовольствие от всего окружающего, что на фоне Монкс-хауса дома, улицы и люди до сих пор сейчас кажутся мне плоскими и блеклыми. Клайв и Мэри вчера вечером принесли с собой шумную свежую атмосферу брайтонской набережной. Мы достигли среднего возраста. Я вижу его солидным, добрым и очень приветливым, но таким циничным, что он почти неинтересен. В бедняжке Мэри мало от духового оркестра, зато много от безмолвной распутной fille de joie144. Я сказала так ради красного словца, но есть в этом и доля правды. Неловко признавать, но потом я все время обнаруживала в ней что-то мягкое и беззащитное, детское и почти трогательное. У нее ведь есть дети145. Смею заметить, что из-за череды комплиментов я в последнее время стала довольно наглой. (Ох, Морган пишет, что мои мемуары «великолепны», и он даже осмелился попросить меня написать рецензию для «Daily Herald146»; Дезмонд прислал билеты на завтрашних пионеров; еще и [Брюс] Ричмонд, но хватит примеров147.) Более того, я возмущенно морщусь, читая похвалы КМ [Кэтрин Мэнсфилд, см. Приложение 1] в «Athenaeum». Прославляют четырех поэтов, и она одна из них. Выбирал, конечно, Марри, но ведь и Салливан148 назвал ее рассказ гениальным149. Видите, как хорошо я все помню и как рьяно обесцениваю это?!
Описывать Монкс-хаус значит отнимать время у литературы, чего я не могу себе позволить, так как прошлой ночью мы спали урывками, а в 4 утра выгоняли мышь из-под кровати Л. Мыши ползали и шуршали всю ночь. Потом поднялся ветер. Шпингалет на окне сломан, и бедняга Л. вылез из постели в 5-й раз, чтобы запереть его при помощи зубной щетки. Итак, я ничего не говорю о наших делах в Монксе, хотя перед глазами сейчас и вид на луг, простирающийся до горы Каберн150, и цветущие гиацинты, и садовая аллея. Быть одной там, завтракать на солнце, ходить на почту, никаких слуг как все это прекрасно!
На следующей неделе, если повезет, я планирую начать «Комнату Джейкоба». (Впервые пишу о ней.) Хочу зафиксировать нынешнюю весну и отметить, что в этом году никто не замечает листьев на деревьях, ведь они, кажется, никуда не исчезали (не было суровой черноты каштановых стволов) и все они нежных оттенков не помню такого в своей жизни. По правде говоря, мы пропустили зиму, как будто постоянно была ночь, а теперь снова полноценный солнечный день. В итоге я едва не проглядела, как на каштане за окном появились маленькие зонтики, а трава на церковном кладбище струится по старым надгробиям, словно зеленая вода.
Миссис Уорд мертва. Бедная миссис Хамфри Уорд151. Похоже, она была всего лишь соломенным чучелом закопана в могилу и уже забыта. Самое небрежное засыпание землей даже для ортодоксов.
15 апреля, четверг.
Мой почерк, кажется, полетел ко всем чертям. Возможно, он испортился от качества текстов. Я ведь говорила, что Брюс Ричмонд в восторге от моей статьи о Джеймсе? Ну так вот, два дня назад мелкий престарелый Уокли152 набросился на нее в «Times», заявив, что я впала в маньеризм Г.Д. [Генри Джеймса] в худшем его варианте «избитые образы», и еще намекнул, будто я ему близкая подруга. Перси Лаббоку153 тоже досталось, но я, правильно это или нет, краснея, выкидываю эту статью из головы и вижу теперь все огрехи своей писанины154. Полагаю, дело опять в «витиеватом потоке» несомненно, справедливая критика, хотя эта болезнь моя собственная, а не подхваченная от Г.Д.; слабое утешение. Впрочем, буду следить за собой. В «Times» другие порядки: там я должна писать более формально, особенно в случае с Г.Д., и тщательней продумывать композицию статьи, в которой украшательство будет уместным. Дезмонд, однако, выразил свое восхищение. Жаль, нет никаких правил похвалы и критики. Предсказываю, что бесконечное порицание моя судьба. Мои тексты бросаются в глаза и особенно раздражают пожилых джентльменов. «Ненаписанный роман», конечно, раскритикуют, но я не знаю наперед, с какой именно стороны. Отчасти людей отталкивает и всегда, полагаю, отталкивало «хорошее письмо». «Претенциозно», говорят они. К тому же я женщина, которая не просто хорошо пишет, а пишет в «Times», вот и весь их аргумент. Это немного мешает мне начать «Комнату Джейкоба». Но я ценю критику: она подстегивает меня даже в случае Уокли, 65-летнего (как я выяснила) дешевого мелкого сплетника мне нравится так думать, над которым смеются все, включая Дезмонда. Однако не стоит забывать, что в словах Уокли есть доля правды, и немаленькая. Я действительно чертовски перемудрила в «Times», но была изысканна и душевна. Вряд ли это можно легко исправить, ведь перед тем, как взяться за статью о Г.Д., я дала клятву говорить, что думаю и как думаю. Ладно, я уже исписала целую страницу, но так и не придумала, как держать себя в руках после выхода в свет «Ненаписанного романа».