Старейшина что-то быстро заговорил в ответ на короткую реплику шамана, замахал головой и зачем-то выпучил глаза на музыканта.
Зимой, перевел длинную речь равнодушный Устыыр.
В начале зимы или в конце? попытался уточнить музыкант и неловко улыбнулся, подозревая глупость вопроса.
Их слова промолчат, сказал Устыыр что-то непонятное и уставился в землю, а потом поднял голову и посмотрел на музыканта.
Тот поймал этот скептический взгляд и шмыгнул носом. Сардан понимал недовольство Устыыра. Призыв в Ооют какого-то музыканта словно бы намекал на бесполезность и некомпетентность шаманов. Все их умения и знания ставились под вопрос и кем?! Не каким-то другим вражеским шаманом, не колдуном, не знахарем каким-нибудь, а, простите падишахи, музыкантом! Почему бы сразу не позвать куртизанок?! Сардан ощущал исходящее от Устыыра неприятие, и это отвлекало и удручало. А кто, собственно, такой этот Устыыр? Что он за человек? Лицо его, морщинистое, с темноватыми, как для ооюта, глазами, казалось не способно было на эмоции. Каков он вспыльчивый, желчный, или, наоборот, спокойный, улыбчивый, веселый? Ничего этого нельзя было понять ни по выражению его лица, ни по его взгляду.
Устыыр задал старейшине несколько вопросов, и тот принялся сбивчиво и путано что-то рассказывать, толпа вокруг перебивала, вспыхнули споры. Сардан почувствовал себя лишним. Вокруг него жужжали мошки, а он искал взглядом Ашаяти. Девушка отошла от колодца, аккуратно отпихнула ногой развыступавшуюся птицу то ли курицу, то ли утку, перепрыгнула лужу и, чтобы не упасть, ухватилась за хилый заборчик. Ашаяти удержалась, вошла во двор, осмотрелась, заглянула в корзину у входа, перевернула несколько дров, посмотрела в стоявший у дверей чан с водой, совсем как сборщик налогов. После этого отодвинула обитую шкурами дверь, полог за ней и, широким шагом перескочив высокий порог, ввалилась в дом. И чуть не растянулась по полу комната оказалась немного ниже уровня земли. Ашаяти заскакала на одной ноге и вцепилась в толстую матицу. Традиционные ооютские дома были невысокими (за исключением разве что пристроек для скота, похожих на пирамиды), но длинными, состояли из множества змейкой сцепленных комнат для нескольких семей вместо того, чтобы строить каждому отдельное жилище со своим двором, местные просто пристраивали новые комнаты к уже имеющимся, и такая бесконечная постройка тянулась волнами и зигзагами через всё поселение. Отсюда, не выходя на улицу, можно было пройти в сени, в сараи, туалеты и в скотские покои, хотоны, от которых разило по всему огромному дому, потому что животные не привыкли пользоваться выгребными ямами, и даже регулярная очистка помещения не выветривала ядовитых миазмов. Воняло здесь вообще зверски и беспрерывно. Ашаяти не сразу поняла, откуда исходит запах потому что шел он отовсюду. Крыша и пол дома покрыты были навозом с глиной. Ашаяти остановилась у порога, выпучила глаза и попыталась собраться с мыслями, которые выдуло напрочь отравляющее зловоние. Она понимала, что нищие деревенские лачуги ее родины источают ничуть не лучшие ароматы, но идиллические картины детства, которое рисовало ей воображение, уверяли, что уж в ее-то деревне всё было иначе, стены завешаны были цветами и пахло ландышами. Впрочем, Ашаяти почти не помнила своего детства, поэтому представляла себе мир, которым он должен был бы быть, но которым он никогда не был.
Она вошла наконец в дом, по-хозяйски прошествовала мимо сидевших у стены стариков, посмотрела в печь, потыкала внутри какой-то странной кочергой, приподняла крышку горшка на огне, поморщилась от варева и пошла в соседнюю комнату. Здесь на ороне лежали куски кожи и волосяные нитки. Девушки, сейчас глазевшие на угрюмого шамана снаружи, до прихода гостей делали мешки для молока. Или для бидсэха, здешнего алкоголя. Несколько лавок отделялись от остальных берестяными завесами с простоватым орнаментом это были спальные места незамужних девушек. Сквозь закрытое сеткой окно видны были пасущиеся недалеко от деревни коровы и большая яма, откуда местные брали глину для стен и посуды. Ашаяти нагло пробралась в следующую комнату, где переворошила брошенное у стены тряпье, повертела в руках сложенные в горшок небогатые свадебные украшения, которые передавались из поколения в поколение, и остановилась у двери в хотон, пристройку для скота, за которым был выход в открытые загоны. Несмотря на высокую крышу, потолок внутри был низким и для Ашаяти, не отличавшейся особенным ростом. Из полумрака несло совсем уж невыносимо, поэтому девушка поспешила на свежий воздух, где старейшина наконец закончил рассказывать Устыыру обо всем, что случилось в последние месяцы.
Буду говорить только слова, заявил Устыыр, поворачиваясь к заскучавшему музыканту. Сначала стало так, что вода в колодце помутнела и завоняла, оказывается. Подумали мысли, что в колодец провалилось и сдохло животное. Парень спустился вниз, темноту увидел, ничего не нашел. Когда на свет вылез, упал и встать не сумел. Положили в дом, укрыли медвежьей шкурой. Потом все-таки встал, оказывается. Вода в колодце загноилась, почернела совсем. И не зачерпнешь, такая густая. Как мерзлая сметана, сказал тойон. Тогда в колодец спустили ведро, но обратно уже не достали. Колодец закрыли шкурами, воду больше не берут и близко не подходят, боятся, что внутри могус спрятался. Громкие парни говорят, что слышат со дна звуки, но каждый слышит свое.
Сардан отошел к ящику с инструментами, достал два маленьких колокольчика, повертел в руках и кое-как привесил их на ворот колодца. Томящаяся от безделья Ашаяти косо посмотрела на вялую толпу, подошла к музыканту и склонилась опять над гудящей чернотой. И опять ничего не увидела. Сардан легонько позвенел колокольчиками. Встревоженные ооюты притихли, а передний ряд шагнул назад. Но ничего не случилось.
Несколько секунд музыкант разглядывал мрак колодца в ожидании какой-нибудь реакции, но не дождался. Сардан задумался, на всякий случай за плечи отодвинул Ашаяти от колодца и вернулся к шаману.
Кто-нибудь пил воду? спросил он.
Сначала пили, до того, как полез парень, после некоторой заминки перевел Устыыр сказанное загалдевшими ооютами.
И что?
Сказали, что немного вздулись кишки, а потом духи живота ушли.
Духи живота, съязвил Сардан.
Были бы духи живыми существами, подумал он, оскорбились бы, наверное, что их называют такими газами.
Ашаяти нетерпеливо постучала пальцами по краю колодца и снова заглянула внутрь.
Кто-нибудь болел с тех пор? спросил Сардан. Из тех, кто не пил воду.
Много. Зубы стонут, говорят они, голова ломается. Один парень срезал палец, а у тойона вываливается язык.
Сардан посмотрел на старейшину в недоумении.
Кто-нибудь умирал? спросил музыкант после короткой паузы.
Устыыр прохрипел что-то неразборчивое и осуждающе посмотрел на музыканта.
С лета, уточнил Сардан.
Шаман долго слушал сбивчивый шепот толпы и, сжав до боли губы, косился куда-то одним глазом.
Старик и парень, наконец сказал Устыыр. Но еще до возвращения в алаас, как будто. До зимы.
Ашаяти помахала над колодцем руками, проворчала что-то, выпрямилась и огляделась. Она вытащила из грязи камень, почистила его сперва ладонями, потом о штаны и снова согнулась над колодцем. Она подумала, что упавший в колодец камень должен вызвать сверкающую рябь на поверхности воды. По крайней мере, так удастся выяснить глубину ямы.
Какие-нибудь ссоры? продолжал допытываться Сардан. Драки? Несчастная любовь? Смертельная обида?