Удивительно, но неисправимые арестанты, отчаянные романтики и любители приключений, умудрялись вырваться из-под любой стражи, даже из Александровского централа. Сказывали, как одному из охранников среди ночи при сильном снегопаде явился образ во всем белом. Набожный охранник принял явившееся видение за ангела, спустившегося с небес вместе со снегом. Других объяснений кому-то оказаться в запретной и охраняемой зоне не могло быть. Пока стражник, позабыв обо всем на свете, крестился и молился во спасение души, от тюремной стены отделились еще два ангела, и тоже в белом! Такого нашествия белых посланцев от Бога бедняга вынести не смог и лишился чувств, предоставив «ангелам» возможность скрыться в неизвестном направлении. Наутро одну из тюремных камер обнаружили пустой, а вместе с ее обитателями исчезли белые простыни. По поднятой тревоге под стеной обнаружили подкоп, по которому «ангелы» покинули грешную тюремную землю.
* * *
По Московской столбовой дороге обоз вошел в Иркутск через Московские ворота. Первые повозки уже встали на свободном от застройки берегу Ангары, реки удивительной чистоты и красоты, а последние все еще тянулись вереницей под воротами. Такой реки досель ходокам не приходилось видеть. Уж как она переливалась глубинной зеленью да небесной синевой, то и глаз было не оторвать. А вода-то хрустальная да вкуса редкого, что не напиться, сколь ни пей. Оно и понятно, ведь по ангарскому руслу сливается не какая попало, а чистейшая байкальская вода. Здесь же в Ангару впадала другая река, Иркут, тоже не малая, истекающая из самой Монголии.
Вот и славно, утешались путники, до монголов дошли, глядишь, и до Амура доберемся.
Обоз стоял на пустыре, на стыке рек Ангары и Иркута, где в середине семнадцатого века стоял отряд первопроходца Ивана Похабова. В челобитной государю он писал: «Ходил войною в зиме на Иркут-реку на братцких людей и на тынгусов и взял в бою иркутцкого князца Нарея и ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую». В 1661 году Похабов поставил острог Иркутский, положив начало столице Восточной Сибири. Сегодня ту набережную не узнать, она облагорожена и возвеличена памятником с надписью: «Основателям Иркутска». «Иркутск превосходный город. Совсем Европа» так отозвался о нем Антон Павлович Чехов в 1890 году.
На другой день на стоянку с большой свитой прибыл А. П. Игнатьев, генерал-губернатор Восточной Сибири, в состав которой входила территория от Енисейской губернии и до Охотского моря. Целый континент. Алексей Павлович с отеческой заботой отнесся к нуждам переселенцев и дал ряд поручений. При стечении народа отслужили праздничный молебен о благополучном прибытии каравана в город. Медики развернули при лагере медпункт и произвели осмотр всех нуждающихся. Городской думой оказана помощь в приобретении продуктов и обуви. Военный гарнизон разбил для лагеря палаточную баню. В казачьих мастерских отремонтировали телеги, а пришедшие в негодность заменили на новые пароконные повозки. Переселенческий департамент тоже не остался в долгу, оказав денежную помощь каждой семье. О таких дарах переселенцы и мечтать не могли.
Сверх всего генерал-губернатор наказал казачьему атаману выделить конный отряд для сопровождения и охраны обоза вплоть до Читинской губернии, где обоз готово было принять Забайкальское войско. Казаки и рады были послужить благому делу. С началом девятнадцатого века было сформировано Сибирское казачье войско, находившееся в постоянных походах и боевых действиях с азиатскими отрядами и кочевыми племенами. Казаки держали государевы границы, а пустые земли охранять было вроде ни к чему, вот и рады были пришлому обозу из Украины. Глядишь, и другие следом пойдут.
Стоянка в гостеприимном Иркутске затянулась; покой и воодушевление царили в сердцах украинских ходоков, славных потомков Запорожской Сечи. До чего же близко и по-людски приняли их русские собратья, совсем как своих! Значит, можно будет жить в дружбе и совместной помощи с амурским населением. Ну и с Богом тогда, в путь-дорогу. Вошли в Иркутск через Московские ворота, а вышли через Амурские, возведенные в 1858 году для встречи генерал-губернатора Муравьёва-Амурского, когда он с триумфом возвращался из Благовещенска после подписания Айгунского договора, по которому левый берег Амура отошел к России.
Вот и ладно, стало быть, идем правильно, переговаривались путники.
Июль отсчитывал последние деньки, когда караван вышел на байкальский берег, к устью Ангары, для погрузки на баржи. На истоке реки высился Шаман-камень, от которого к левому берегу тянулась каменистая гряда, сдерживающая слив байкальской воды. О местном поселке А. П. Чехов также отозвался весьма похвально: «Станция Лиственичная удивительно напоминает Ялту». В местном порту погрузились на четыре большие баржи, и транспортная флотилия, ведомая буксирами, тяжело отчалила от западного берега. Плыли на северо-восток.
Байкал величайшее альпийское озеро (на берегах таких озер возвышаются крутые горы). Окружающие горы придают ему живописный и величественный вид. Частые бури волнуют и будоражат озеро, поднимая волны до семи футов, гребни которых так узки и остроконечны, что малые суда легко находят в них погибель. Плыли долго, ден пять. Баржи были перегружены, буксиры малосильны, а пассажиры, не покидавшие палубы, не могли налюбоваться Байкалом. У озера много древних названий. Тюркоязычное звучание означает: «бай» «богатый, «куль» «озеро». Вот и получилось «богатое озеро». В китайских хрониках упоминается «Бэйхай» «северное море». У бурят-монголов «Байгаал-далай» «большой водоем». Последнему варианту придал современное звучание Курбат Иванов в 1643 году, когда пришел с отрядом казаков на берег озера.
Повидали переселенцы Сибирь-матушку, померили ее ногами, дошагали, шаг за шагом, до самой сердцевины, где раскинулось священное сибирское море. Триста тридцать три реки и речки на огромных просторах бережно собирают святую водицу и несут ее в Байкал, питают сибирский водный резервуар, откуда она сливается в Северный океан Ангарой, что по-бурятски означает «щель, расщелина».
Уж скоро неделя, как плывем поперек Байкала. Тогда сколь он тянется длиной? спросил Василий Трофимович матроса.
Коли берегом, то до тыщи верст, а морем покороче будет.
«Байкал-то у них морем считается, отметил для себя Василий Трофимович, да так оно и есть. Сибирскому размаху вынь да положь собственное море. И такая красотища сокрыта от людей, раздумывал он, да оно и к лучшему, не затопчут, не споганят».
Причалили выше устья реки Селенги, в небольшом порту Оймур. Разгрузка затягивалась, так как причал был малопригодным, приходилось самим ставить деревянный настил для спуска подвод и грузов. В разгрузке хорошо помогали приставленные к обозу казаки. К ночевке поставили палатки, подаренные иркутским казачеством. От Байкала шли старым монгольским трактом вверх по Селенге, где с правой руки река, а с левой непроходимый Баргузинский хребет, еще одно крутое явление природы, и снова сплошь тайга, нетронутая, дремучая, угрюмая. Что и говорить, места дикие, опасные, где и люд разбойный похаживал, и зверь всякий, вот где казачья охрана была незаменима, да и обозники запаслись оружием не зря. Дорога тоже под стать глухомани, с долгими подъемами и спусками, то каменистая, а то упиралась в болотистые поймы. Лошади, однако, шли резво, выдерживая единый караванный строй, словно благодарили за хороший отдых на иркутской стоянке. Если в какой-то подводе случалась заминка, то лошадь сама старалась занять свое место в обозе. Подгонять не надо.