Проверять придется каждый день. Следом добавил с неожиданным смехом: Очень уж кучеряво мы поплывем в этот раз: верхом на спине рефрижератора Я так никогда не плавал не доводилось. А вам?
Баша отрицательно покачал головой:
И мне не доводилось.
Толканев сделал отрицательный жест развел руки в стороны:
Такое случается раз в жизни. Так что считай случилось! Потом усмехнулся и добавил: Это фиг-катание какое-то! На что только не пойдешь, чтобы заработать немного денег и хоть что-то принести в дом ну хотя бы горбушку свежего хлеба
Да-а, положение у всего Владивостока было такое, что гордиться можно было только одним длиною очередей за хлебом и селедкой в магазинах, да за бензином на заправочных колонках.
Ладно, не будем засорять своим внешним видом здешнюю природу пора отплывать Сколько там осталось до стартового момента? Геннадий глянул на потрепанную, побывавшую в водах разных морей «сейку» наручные часы.
До прощального гудка оставалось два часа тридцать минут.
Глава 4
У водолазных ботов были только капитаны и один механик, общий на все катера, команды Геннадий планировал набрать на месте, в Чили, везти из Владивостока ребят, которым надлежало протирать мокрой тряпкой палубу или подкрашивать ободранную волнами рубку, кормить голодного кота, который обязательно появится в их маленькой флотилии, и штопать носки боцману, было бы слишком жирно, поэтому «чилийский вариант» был признан единственно возможным.
С Толканевым в просторной гостевой каюте разместился еще один капитан Иван Охапкин, неунывающий мастер весело жить и радовать людей, большой умелец по части разных поделок: из куска свежего хлеба мог слепить статую Петра Первого, обычную банку из-под кока-колы превратить в громкоговоритель, из пары пивных пробок смастерить роскошные запонки с вставленными в них красными стекляшками, не отличающимися от рубинов, а из деревянной ложки балалайку. Умел хорошо петь.
Скажи-ка, дядя, ведь недаром, страна, спаленная Гайдаром, французам отдана, лихо пропел он, едва ступив на палубу рефрижератора, потом отбил чечетку, прошелся ладонями по коленям, икрам и ступням
Веселый человек, капитан дальнего плавания Охапкин, с таким скучно не будет Впрочем, скучно не будет, если они заработают нормальные деньги, а вот коли не удастся заработать, тогда все-таки будет скучно
Сочетание слов «капитан дальнего плавания» звучит гордо и романтично, каждый, кто слышит его, видит перед собою (в мыслях, естественно) белый пароход с высокой надстройкой, похожей на многоэтажный дом, большую трубу с цветной полосой, украшенные яркими искрами морские барханы, загорелого капитана в кипенно-снежной форме с золотым шитьем, залитую солнцем палубу, красивых женщин, с вожделением посматривающих на него. Ведь перед ними сам бог капитан дальнего плавания
На самом же деле это не так. Все три командира водолазных катеров имели дипломы капитанов дальнего плавания, но в далеких южных водах им придется вкалывать, как кочегарам на самоходных баржах времен Великой Отечественной войны; не будут они видеть ни сна, ни отдыха, в работе забудут даже, как их зовут.
Ельцинское время обратило их в обычных поденщиков, в работяг, готовых променять рукоятки штурвала на совковую лопату или кайло добытчика горного хрусталя, лишь бы заработать немного денег на хлеб, ведь семьи-то их голодают А дипломы с торжественными и очень звучными словами «капитан дальнего плавания» это обычный пшик, профанация, не стоящая ныне даже конфетной обертки. Лишь запах теплый, романтичный висит от диплома в воздухе. Запах южный, никому не нужный. И весельчак Иван Охапкин это хорошо знал.
Как знал и то, что люди, загнавшие страну в навозную кучу, когда-нибудь ответят за это. Если не перед другими людьми, то перед Богом. Геннадий Москалев это тоже знал и в то, что справедливое правосудие свершится, верил. Он вообще считал, что ельцинская пора, как и время предыдущего правителя страны Горбачева, будет предано проклятию. Люди это сделают обязательно
Ну как, Алексаныч, прищурив один глаз, спросил Охапкин, что говорит внутренний голос? Как дела? Где находится большая часовая стрелка, что показывает? Это? Он вздернул вверх большой палец. Приплясывает от избытка сил на цифре двенадцать? Или вот тут находится, на троечке? Охапкин развернул палец параллельно земле. А? Владивостокское время пятнадцать ноль-ноль? Либо Иван смешно шмыгнул носом, подкрутил свои пшеничные усы и скорчил «великосветскую» физиономию, только с физиономией этой стал походить на старичка с вялым взглядом жареной наваги, ткнул пальцем вниз, себе в ноги. Либо завис на шестерке? А?
Хорошо иметь легкую натуру, какую имеет Иван Охапкин, темных дней в жизни таких людей бывает много меньше, чем у других, и вообще меньше, чем нарисовано на календаре. Геннадий вздохнул до сих пор перед глазами стоит горестное лицо матери, а в ушах звучит ее тихий печальный голос Он еще долго будет звучать:
Сдается мне, Гена, вижу я тебя в последний раз
За бортом возбужденно закричали чайки, кок вывалил им в воду остатки вчерашней картошки, умудрившейся за ночь закиснуть, картошка, конечно, не рыба, но тоже еда, вот чайки теперь и матерились громко, чтобы ухватить какой-нибудь кусок побольше и послаще. Крикливые пустые птицы, хотя и красивые. Геннадий их недолюбливал: рыбы они съедают столько, сколько вытаскивает ее из воды весь траловый флот Дальнего Востока. А может, и больше.
Чего молчишь, Алексаныч? Размышляешь про себя, что жизнь не только борьба, но и другие виды спорта?
Геннадий нашел в себе силы улыбнуться.
Насчет дел Ну что тебе сказать? На двенадцать вряд ли потяну, на шесть грешно, на небесах не поймут, решат, что поддаюсь унынию Так что считай, Иван, дела мои соответствуют владивостокскому времени пятнадцати ноль-ноль.
А здоровье как?
Не дождутся.
Чайки за бортом стали кричать громче. У одной из них был скрипучий железный голос, способный вызвать под лопатками сыпь, влияющий на работу сердца, от ведьминского скрипа этого делалось холодно.
Вот матрешки с дырявыми глотками. Охапкин выругался. Они чего, стекло жрут, раз голоса у них с таким визгом?
Может, и стекло. Ты видел, на берегу грязные бутылки валяются? Это их продукция.
А может, не продукция, а еда
Тут Охапкин увидел, что из мусорного ящика торчит хвост промасленной веревки, выдернул его и, спешно переместившись на другой борт, к галдящим чайкам, громко хлопнул в ладони.
На мгновение, как по команде, установилась тишина, после паузы чайки также будто по команде, стадом, брызгаясь водой, взвились вверх. Охапкин выждал несколько секунд и швырнул промасленный обрывок вверх. Чайки разом среагировали на него, четыре или пять чаек в тот же миг сбились в клубок, но победила только одна, вывалилась из клубка с победным криком, очень похожим на собачье гавканье и, судорожно заглатывая на лету добычу, понеслась в сторону, подальше от своих настырных товарок.
Вот она, формула сегодняшнего времени, глубокомысленно произнес Охапкин, поднял указательный палец правой руки, главное заглотить. А чего ты заглотил, какой кусок, золота или, может быть, не золота, а слюды, пластмассы, либо обломок сортирной швабры, неважно. Главное, ты стал собственником.
Прав был Охапкин, очень даже прав, и от этой простой мысли, от осознания того, что происходит вокруг, делалось грустно. Неужели вся эта недобрая, дурно пахнущая муть не уплывет вместе с отбросами и в воздухе не сделается чище?
Чайка, дергая на лету лапами и этим помогая себе, наконец-то проглотила пеньковую закуску и вновь издала победный крик, смахивающий на собачий лай.