Закончился его побег вот как: солдаты из лагерной охраны нашли его заснувшим и закоченевшим возле костра. Увидели неподвижное тело и решили, что он уже мертв (а может, и не были уверены, а просто им было удобнее считать его мертвым). Только они сделали то, что делали всегда в таких случаях: вытащили большой тесак и отрубили обе кисти рук, чтобы предъявить их в лагере в качестве доказательства поимки беглеца и его смерти. Отрубили, значит, обе кисти, бросили их в холщовый мешок и пошли обратно в лагерь, до которого было километров десять. Беглец почти добрался до Колымской трассы, ему не хватило одного дня, чтобы выйти на нее, а там, если б повезло, мог влезть в какую-нибудь машину и поехать хоть на юг, хоть на север
Он очнулся уже днем и увидел свои окровавленные обрубки. Его охватил ужас, он вскочил на ноги и побежал (так ему казалось) вниз по склону. Он проваливался в глубокий снег, падая, каждый раз с трудом поднимался (опереться на руки он теперь не мог). Спустился в ущелье и шел по нему наугад, сам не зная, куда он идет и зачем. Его подгонял смертный ужас, он не мог стоять на месте или сидеть ему было страшно, дико, невыносимо, жутко этого нельзя выразить в словах! и он все шел и шел, падая и поднимаясь, не чувствуя холода и боли, желая заглушить этот смертный ужас, это отчаяние. И случилось так, что он пришел в тот самый лагерь, куда принесли его отрубленные кисти! Это был лагерь «Развилочный», расположенный на двести сороковом километре Колымской трассы. Туда-то он и явился полусумасшедший, замерзший, перемазанный кровью. Его сразу отправили в санчасть, обработали культи, а акт о смерти от переохлаждения порвали. И тут же забыли о нем такие случаи не были чем-то из ряда вон. Инвалидов без рук и ног, а то и без обоих глаз было полно. Никто особо не удивлялся и не печалился. Одним меньше, одним больше невелика разница!
Рассказ этот поразил Сергея. Чтобы отрубить руки еще живому человеку это было выше его понимания. Но он тут же вспомнил, как ему самому надели наручники в сорокаградусный мороз и удивляться перестал. Он отдал весь запас табака этому бедолаге и отправился прямиком в кабинет к врачу.
Валентина Александровна, увидев его на пороге, радостно улыбнулась.
А, это ты? Заходи, раз уж пришел. Молодец, хорошо выглядишь. Быстро на поправку пошел. Как твое горло? Можешь говорить?
Сергей легонько кашлянул и просипел:
Могу, только тихо.
Вот и славно. Раз начал говорить, значит, все будет в порядке. Связки постепенно восстановятся. Ты только береги горло. Старайся поменьше бывать на холоде.
При этих словах Сергей невольно улыбнулся.
Скоро лето, а до зимы еще надо дожить.
Это точно, подтвердила врачиха и строго посмотрела на Сергея. Ну ладно, ты чего пришел? Говори скорее, мне некогда. Отчет готовлю для Магадана, видишь, сколько бумаг!
Сергей переступил с ноги на ногу.
Хочу проситься на выписку, надоело мне тут.
Валентина Александровна вскинула брови.
Вот как! На выписку просишься? Очень интересно. Обычно к нам все просятся, мастырки себе разные делают, чтобы подольше остаться в больнице, а ты, выходит, сам хочешь уйти от нас?
Сергей посмотрел ей в глаза.
Я тут узнал от ребят, что формируют новый этап куда-то на Север, на днях отправят. Вот бы мне туда попасть.
Да ты что! вскинулась врачиха. Ты хоть знаешь, куда их отправляют? Их на рудник Лазо повезут. Слыхал о таком? Это же черт знает где! Туда трое суток нужно добираться, и все на север! Это за Эльгеном километров триста с гаком. Там голые сопки и больше ничего.
Сергей опустил голову.
Все равно я должен отсюда уехать. Вы сами знаете Зубенко от меня не отстанет. Как выйду из больницы, что-нибудь придумает. Уж лучше пусть я буду там, чем здесь меня пристрелят. Или еще чего
Врачиха открыла было рот, но так ничего и не сказала. Некоторое время думала, потом шумно выдохнула.
Ладно, поезжай. Там тоже люди живут. От этих иродов избавишься. Ты прав: не будет тебе здесь житья. Я тебе помогу. С мужем поговорю, чтобы включили тебя в списки. Отправка послезавтра утром, так что будь готов. И никому не говори об этом. А то прямо на больничной койке тебя прикончат. Подговорят кого-нибудь и задушат ночью. Был тут у нас один такой убивец. Сколько душ загубил ой-ё-ёй! У него срок был двадцать пять лет. Смертную казнь ведь отменили, вот он и душил тех, кто ему не понравится. Задушит ночью полотенцем, а утром его забирают на новое следствие. Дают ему те же двадцать пять лет. А ему горя мало. Через несколько месяцев он опять кого-нибудь прирежет и дальше так живет. Кононенко его фамилия, вспомнила. Жуткий тип. Когда его к нам в больницу привезли, он мне сразу не понравился. Настоящий зверь! Вот и попадись такому.
Сергей внимательно выслушал этот рассказ. Про такие вещи он слыхал, и не особо боялся подобной расправы. Блатные его уважали за смелость, за умение дать сдачи. И не блатных ему следовало бояться, не Кононенко и не Фиксатого, а обычных конвоиров, у которых винтовки и полная безнаказанность. Противопоставить этому ему было нечего.
Он лишь кивнул головой и произнес еле слышно:
Спасибо. Я никому не скажу. Поеду на этот рудник. Не пропаду.
С тем и вышел.
Рудник Лазо
Утром, сразу после завтрака, к Сергею подошел долговязый санитар тот самый, что принимал его в приемном покое несколько недель назад.
Тебя на вахту вызывают с вещами! И он с тревогой посмотрел на Сергея. Он уже знал, что у лагерных ворот собирают большой этап, а за воротами уже стоят два грузовика с высокими бортами. Но не ожидал, что в этот этап попадет и Сергей. Ему все это представлялось недоразумением. Он хотел сразу идти к главному врачу и сообщить об ошибке, но решил сперва переговорить с Сергеем, к которому испытывал безотчетную симпатию.
Когда Сергей молча поднялся и стал собирать вещи из тумбочки, санитар взял его за плечо.
Слушай, ты бы не ходил. Схоронись где-нибудь до вечера, а я скажу, что не нашел тебя. Там этап собирают. Повезут на север. Тебе не нужно туда ехать. Там гиблое место. Оловянный рудник, такой же, как здесь, только намного хуже. Понимаешь?
Сергей кивнул и слабо улыбнулся.
Я все знаю. Я сам туда хочу, произнес чуть слышно.
Сам хочешь? Санитар смотрел недоверчиво. Да ты в своем уме? Кто ж туда по своей воле поедет?
Мне надо уехать отсюда, или меня здесь прикончат, глядя санитару в глаза, проговорил Сергей. Вы сами видели, как меня в изоляторе отделали. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Ну, тогда ладно, с сомнением ответил санитар. Он все еще не верил, но уже понял, что Сергей точно решил ехать, и отговаривать его бесполезно. Поезжай, раз такое дело. Добавил со вздохом: Я-то думал, что тебя при больнице оставят. Может, оно бы и обошлось как-нибудь.
Не обошлось бы, с полным убеждением ответил Сергей и выпрямился. Собирать ему было особо нечего. Кружка, миска, ложка, пятисотка хлеба, приготовленная заранее; жестяная банка для кипятка и длинный верблюжий шарф, который он выменял на две пайки у бывшего инженера. Шарф у того все равно бы отобрали в бараке, а так он получил за него вполне солидную компенсацию.
Жаль, что ты уезжаешь, сказал санитар. Хороший ты парень, береги себя!
Вы тоже себя берегите, ответил Сергей. Бог даст, еще свидимся!
Санитар промолчал. Сколько он перевидал людей за восемь колымских лет ни с кем ему не довелось встретиться во второй раз. Большинство его знакомых уже лежали в мерзлой земле, а остальные были рассеяны по множеству лагерей на гигантской территории, раскинувшейся от Охотского моря на юге и до Ледовитого океана на севере, от Японского моря на востоке и до Якутии на западе. Хотя и западнее Якутска было множество гиблых лагерей, но это уже считалось материком; слишком велики были расстояния, от которых с непривычки захватывало дух.