Да и за помощью тоже обратиться не к кому. Даже собственный отец предпочел общаться с мистером Уорнотом, а не со мной. Может, поэтому папа так злился? Это на самом деле сделала я? Все, в чем меня Джеймс обвиняет? И если я все-таки вырвусь отсюда, если приеду к родителям, прибегу за утешением, дадут ли они его мне?
Но хуже всего было то, что наше «долго и счастливо» проклятое, такое коротенькое, такое ничем не обоснованное, адским огнем прожигало мне грудь. Я ведь поверила. Я ведь на минутку представила, как все могло бы быть. Я ведь хотела этого и поддалась Джеймсу, запретила себе думать о плохом. Наше «долго и счастливо» протянуло недолго и сгорело, как папиросная бумага на ветру, развеялось ничтожным пеплом, будто и не было. Потому что после такой ненависти, какую обрушил на меня муж, никаких «долго и счастливо» уже не бывает. Не случается в жизни сказок. Не происходит попросту. Джеймса трясло и скручивало от прошлой Кристины, а меня нынешнюю трясло и скручивало от разбитого им сердца, от того, как он мои мечты о браке на корню все вырубил, как нежным любовником притворялся, а сам лишь планировал вывести на чистую воду, и плевать, кто из нас теперь виноват, кто сделал опрометчивый шаг, не разобравшись для начала в поведении другого. Отличный секс не повод для любви, не правда ли?
Молчишь? Не признаешься? Джеймс поднес уже крохотный окурок, который так и держал в руке, очень близко к моему лицу, жар уголька покусывал мне кожу. А что, если я тоже кое-что твое испорчу, Фэй? Мордашку, которой ты так гордишься? Чтобы ни в один журнал больше такую красоту не взяли. Чтобы люди вообще на тебя без содрогания смотреть не смогли. А? Карьера за карьеру это будет справедливо.
Видимо, мои глаза в тот момент расширились от ужаса, потому что он рассмеялся, зло и хрипло.
Да. Да, вот оно, Фэй! Ты же самая большая для себя драгоценность. Захочет ли тебя твой обожаемый Фокс, если я выжгу тебе глаза? Что ты станешь делать, уродливая и никому не нужная?
Внутри меня настолько все оцепенело, что я просто потеряла контроль над собой. Я даже не думала, о каких любовниках, о каком Фоксе он твердит мне так остервенело. Страх накрыл, но не по той причине, о которой думал мой муж. Не из себялюбия, а по простому человеческому желанию остаться живой и здоровой. Но у Джеймса к тому времени совсем съехала планка, он принимал желаемое за действительное и не замечал, как топчет меня, и топчет, и топчет, а я уже и не сопротивляюсь.
Ты совершаешь большую ошибку, Джеймс, процедила я в его перекошенное лицо, и ты ее уже не исправишь.
Как ни странно, мой холодный тон его отрезвил. Джеймс посмотрел недоверчиво, затем отстранился, разжал пальцы и спустился с кровати. Прошел в гостиную зону, затушил окурок в пепельнице, стоявшей на низеньком журнальном столе у дивана. Взъерошил темные волосы. Повернулся.
Я заставлю тебя признаться.
Нет, ответила я ему в тон, мне не в чем признаваться.
Посмотрим, как ты запоешь через пару дней, кивком головы он указал на мою прикованную руку. Посидишь на голодном пайке, на особенной диете, Джеймс саркастично подчеркнул слово «особенной», поймешь, что никто из твоих поклонников тебя не спасет, и все мне расскажешь. Да, малыш? Ты же такая послушная девочка.
Если память вернется, расскажу. Если нет я пожала плечами, не закончив фразу. Глухое, тупое, мягкое, как ватное одеяло, оцепенение продолжало сковывать мои мозги. И безразличие к собственному будущему. Если таковое, конечно, еще у меня имелось.
В кармане у Джеймса запел телефон. Он ответил, поглядывая на меня и выцеживая короткие «да» и «нет» сквозь зубы, убрал мобильник обратно. Вздохнул устало.
Я все равно спасу компанию, Фэй. Мои люди землю носом роют. Но если ты скажешь, где искать, мы сделаем это быстрее. И я тебя отпущу.
Я смотрела на него и молчала, и Джеймс поморщился, махнул рукой, пошел за рубашкой. Одевшись, он напоследок еще раз подошел к кровати. Наверное, так он тешил уязвленное самолюбие: растерзанная, лохматая, голая, прикованная я и полностью в его власти. Мое горло саднило после его рук, в груди саднило еще сильнее, слезы подкатывали к глазам, но я выдержала его взгляд с теми остатками достоинства, которые удалось собрать через силу.
Джеймс отвернулся первым, он снова полез в карман за сигаретами и закурил. От терпкого дыма в квартире уже нечем было дышать, приоткрытая дверь на балкон спасала мало, но я не упрекнула его за это. Пусть курит, пусть злорадствует, пусть наслаждается моим жалким видом. Я все равно не могу ему помешать.
Что же ты наделала, Фэй, произнес он тихо и задумчиво, словно разговаривал вслух сам с собой. Я же любил тебя.
А я хотела тебя полюбить, призналась я, полностью им опустошенная. Но ты не дал мне и шанса.
Уж не знаю, как Джеймс воспринял мои слова, то ли решил, что я его дразню, то ли уже остыл и сам пожалел, что набросился на меня так резко, но когда он докурил и ушел, хлопнув дверью, по моему лицу потекли слезы. Все частички информационной мозаики, все несправедливые (мне хотелось в это верить) обвинения вихрем закрутились в голове. Чтобы не сойти с ума, я начала так и эдак примерять на себя различные варианты, как прикидывают по фигуре разные фасоны платья.
Была ли я жестокой и бессердечной сукой, испортившей мужу жизнь? Была ли я невинной жертвой, которую подставили в глазах Джеймса, спровоцировав в нашей семье скандал? Была ли я мстительницей, строившей козни лишь в отместку за нечто более ужасное, сделанное им самим? Была ли я слепым орудием чьей-то мести?
Я не могла с уверенностью ответить «нет» ни на один вопрос. Ведь училась же в младшей школе толстая и очкастая Мейбл, которую мы с упоением дразнили всем классом. Может, уже тогда мой будущий сволочной характер проявлял себя? Но в старшей школе, чуть-чуть поднабравшись ума, я ту же самую Мейбл уже жалела и даже защищала от нападок мальчиков ведь стала понимать, что дурнушка не виновата во внешности, которой ее наградила природа. А когда мой первый парень мне изменил, я узнала об этом случайно и не сказала ему ни слова, просто подошла на студенческой вечеринке, куда мы оба были приглашены, и вылила при всех на голову стакан пива, а потом молча ушла. Разве не месть двигала мной в том поступке? Мелкая, детская, но все же. Но с тех пор и до того дня, когда я в последний раз в ясной памяти поднялась по ступеням университета, ничего большего, чем та мелкая месть, не совершила разве это не доказывает мою неспособность на масштабное коварство?
Устав от размышлений и рыданий, я пробовала освободиться, дергала рукой, тянула кисть из металлического браслета, сдирая кожу, но тщетно: наручники у Джеймса были не какими-то игрушечными, из секс-шопа, а самыми настоящими, крепкими, рассчитанными на удержание матерых бандитов. Из фильмов я помнила, что особые смельчаки ломали себе большой палец, чтобы легче вынуть ладонь, но решила, что не дошла еще до той степени отчаяния.
Джеймс забрал ключ от наручников с собой, но я все равно порылась в ящиках прикроватной тумбочки, до которых смогла достать. Правда, обнаружила лишь презервативы, таблетки от головной боли, стопку чистой бумаги для письма и пульт от телевизора, установленного неподалеку от кровати. В критических ситуациях люди способны на разные, не всегда поддающиеся логике поступки, и я схватила этот пульт и принялась бездумно переключать каналы. Если мне придется просидеть взаперти, нужно с пользой провести время, хотя бы понять, что творится в мире, вооружиться хотя бы какой-то информацией взамен потерянных лет.
По одному из каналов шли местные новости, сияющий от счастья молодой парень сжимал в руке кубок, рядом стояла его гордая семья. Я сделала погромче, слушая речь диктора. Оказалось, репортаж посвятили победителю шахматного тура, простому работяге с консервного завода, который с детства и шахмат-то в руках не держал, а в последний год заинтересовался, загорелся, начал заниматься по самоучителю, анализировать уже состоявшиеся партии игроков с мировым именем, изучать их коронные гамбиты и теперь достиг таких высот, что его наставник без ложной скромности заявил, что они будут претендовать на чемпионат страны, а потом и мира. Репортер за кадром не уставала восхищаться самородком и хвалить его на все лады. Нынешнюю победу парень посвятил бывшему чемпиону, из-за несчастного случая провалившемуся в кому около полутора лет назад, а семья, которую я поначалу приняла за родственников парня, оказалась родней того самого, бывшего чемпиона. Им победитель и вручил торжественно под бурные аплодисменты свой кубок, а также положенный к нему денежный приз.