«Тогда ему наверняка есть что рассказать о временах, когда гостей в номерах ожидала не только грелка в постели!»
«Подожди, я поймаю его А ну, дедуля, иди-ка сюда, постой здесь, у края, чтоб нам тебя было видно»
«Да он спит!»
«Да, он лунатик и бродит во сне по потайным ходам, словно призрак из английского бульварного романа, а иногда еще и бормочет себе под нос, и тогда, скажу я тебе, в выражениях не стесняется».
«О, Господи, представляю, как жутко постояльцам гостиницы просыпаться от доносящегося сквозь стены непристойного шепота!»
«Тсс, смотри: он простирает вперед старческую синюшную руку и шевелит губами, обращаясь к спящему городку»
«Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть?»
«Тихо ты, цыпленок! Это зрелище не для желторотых птенцов!»
«Да, цыпленок, как не стыдно слушать такую пошлятину!»
«Дед: Ах вот ты где, мой кукленочек! О-о-о! Ну-ка, где у нас полотенце? Подай-ка его Белле-лолле-лулу-лилли, чтобы она могла вытереться Маленький шалунишка немножко подглядывал за Лулу-лили-беллой-лолой, да? И увидел что-то очень приятное? Нет-нет, Бог с тобой, это ничто по сравнению с его мортирой! А как его зовут, я никому не скажу! Да, мой ангелочек, он приходит сюда под утро, когда здесь уже почти никого нет, в черной маске, и только я одна знаю, кто он такой. Ну, может, еще одна здесь знает. Уфф, а теперь Лола-белла-лили-лулу устала Будь хорошим мальчиком, натри ее синячки мазью и расскажи ей пару городских сплетен. Ну-ка, что там слышно о почтмейстере?»
«Ой, смотри, старикан хватается за то, что у него между ног!»
«Дед: Если мальчишечка будет послушным с Лили-лолой-лулу-беллой, она поиграет с ним и даст ему примерить что-нибудь красивенькое на его стоячок, а потом она»
«Эй, а не слишком ли ты увлекся этой своей порнухой?»
«Ну ладно-ладно, старикашка заткнулся, довольна? Я возвращаю его обратно в проход, и теперь, как видишь, моя рука уже по самый локоть в той картинке Кюкенштадтской площади, которую тебе нарисовало воображение».
«Я там еще что-то должна увидеть? А то у меня уже голова начинает кружиться»
«Подожди: вот я укладываю назад этажи гостиницы, один на другой, возвращаю на место переднюю стену дома, крышу, и теперь выдергиваю руку из твоей головы»
«Я ничего не вижу, кроме желтых точек, они носятся у меня перед глазами, как кометы Зато, когда я закрываю глаза, в уме сразу возникает площадь такая, как ты описал в самом начале, только теперь я также вижу, что происходит внутри дома, и знаю там каждый уголок».
«А ты не замечаешь каких-нибудь отличий от первоначальной картины? Мы уже вплотную подошли к моей истории, и теперь должны быть видны ее первые проявления».
«Ой, точно! Странно, но теперь я вижу слабый огонек в одном из мансардных окошек».
* * *
«Мари-Софи N. спит»
«А кто это?»
«Это женщина, которую я почти что могу назвать своей матерью
* * *
Девушка, сидя в постели, читает книгу: одеяло скомкано у нее в ногах, подошвы касаются монограммы, вышитой крестиком на пододеяльнике. Под спину девушки подоткнуто несколько подушек, одна лежит у нее на коленях, на подушке раскрытая книга. На комоде, окрашивая комнату в цвет желтоватого сиропа, мерцает оплывшая свечка. Обстановки немного: стул, платяной шкаф, ночной горшок, овальное зеркало; на стене глянцевая картинка с изображением святого, он парит над лесной поляной, в его сложенных вместе ладонях крошечная хижина. На дверце шкафа, на вешалке, висит черная форма горничной, на стуле стопка книг. В комнате две двери: одна ведет к уборной персонала, другая в коридор.
Обкусанным ногтем девушка тянет от слова к слову невидимую нить, а то, что написано между строк, считывает подушечкой пальца. Время от времени она останавливается и, закрыв небесно-голубые глаза, раздумывает над только что прочитанным. В такие моменты ее левая рука, бессознательно оторвавшись от страницы, легонько теребит темную косу, что спускается на ажурный лиф ночной сорочки. И каждый раз, переворачивая страницу, девушка хмурит брови, а когда повествование становится слишком интенсивным, потирает друг о дружку большие пальцы ног и подтягивает стопы поближе к себе.
Она все чаще прерывает чтение, размышляя над книгой. Часы этажом ниже пробили три, а уже через мгновение четыре раза отзвонил серебряный колокол на городской ратуше:
Ох и затягивает же эта книга! Я совсем забыла о времени! Ну ладно, еще одну страницу и спать
* * *
А кометы?
Кометы это ангельская перхоть, она воспламеняется в верхних слоях атмосферы, и тогда пепел от нее падает на землю и превращается в крошечных духов хранителей мелких животных, растений и минералов. Так же образуется и пепел вулкана Гекла из тлеющих волосков бороды дьявола, когда тот бывает неосторожен вблизи своих адских кострищ в преисподней [2], только этот пепел превращается в демонов, которые соперничают с добрыми духами за власть над всем живым. Поэтому можно сказать, что борьба между добром и злом кипит даже в твоих носках. По-моему, они у тебя из хлопка?
Эй, малыш Зигфрид, что за ерунду несет этот тип?
Он рассказывает мне о звездах.
Ну, хватит об этом, теперь нам пора домой.
А в слонах? В слонах тоже есть демоны?
Идем, тебе сказано!
В слонах, наверное, не борьба, а целая война идет!
И в моем ремне тоже?
Ой, точно!
ИДЕМ!
Раб остался у хижины, а мужчина, взяв мальчика за руку, повел его к воротам. Постовые, отдав честь, выпустили их наружу, а раб так и стоял, наблюдая, как отец и сын уселись в отполированный до блеска «Мерседес-Бенц» и скрылись из вида.
* * *
Мари-Софи?
Что?
Можно мне с тобой поговорить?
Можно.
Ты здесь одна.
Да, совсем одна.
Все укрыто тьмой.
Да, мне видно это из моего мансардного окошка: нигде ни звездочки.
Я осмотрел всю землю: все спят.
Все, кроме меня.
Ты тоже спишь.
Но я же читаю книгу!
Нет, ты спишь.
Я сплю? О, Боже! И свечка горит?
Да, горит. Так же, как и ты будешь гореть
Ну и влетит же мне! Дом-то старый, заполыхает ахнуть не успеешь!
Я присмотрю за свечкой.
Спасибо!
В наши дни трудно найти, с кем поговорить, никто больше не видит снов, города погружены во мрак, единственный признак жизни человеческое дыхание, что исходит от домов холодными зимними ночами. Но потом я заметил тебя, тебе снился сон так я тебя и нашел.
Мне снился сон? Мне ничего не снилось! Тебя просто привлек свет в моем окне! Боже мой, я же забыла закрыть ставни! Мне нужно проснуться! Скорей разбуди меня, кто бы ты ни был!
Можешь называть меня Фройде.
Это не ответ! Разбуди меня!
Я ангел западного окна твоего окошка, что выходит на крышу. Я уже затемнил его, тебе не нужно ни о чем беспокоиться!
Так ты у меня в комнате?
Да, я всегда в твоем окошке На твоем окошке
Хорошенькое дело! Мне вообще нельзя впускать к себе по ночам гостей мужского пола! А ну убирайся поскорее, иначе нам обоим крышка. Инхаберина [3], жена хозяина, уж очень строга по части нравственности.
Ну я не совсем мужского пола
Да какая разница, достаточно того, что голос у тебя низкий! Давай проваливай!
* * *
Раб вернулся в хижину к товарищам-рабам, надсмотрщикам и расставленным на полках глиняным соколам. Те пристально взирали на своих создателей бритоголовых мужчин, лепивших их из черной глины. Внутри хижины было жарко, ведь таких свирепых птиц нужно закалять в гигантских печах, где белое пламя могло свободно облизывать их расправленные крылья и растопыренные когти.
Раб молча принялся за свою работу: он наносил на соколиные глаза крошечный мазок желтой краски, перед тем как птицы отправлялись обратно в огонь.
* * *
Нет, я не уйду, я не могу уйти!
Тогда заткнись и дай уставшей трудяжке поспать.
Но мне скучно!
Я же не аттракцион для скучающих ангелов!
А что тебе снилось?
Вот так вопрос! Ты же только что сказал, что тебя привлек сюда мой сон!
Да, но ты должна мне его рассказать.