Где-то на краю поселения, несмотря на столь позднее время, пели. Наевшись и укладываясь спать, гвардейцы прислушивались к этому странному пению, будто бы восклицающему и горестному.
Мариэльд лежала у очага в отдельном большом шатре. От кос графини уже осталось лишь название и теперь спутанные седые пряди падали на маленькое изможденное лицо, где выделялись голубые глаза. Она, крохотная, хрупкая, словно веточка, была закутана в пестрые шерстяные одеяла, выданные местными женами-ткачихами. Филипп сидел рядом с ней и ворошил палкой кизяк, который при горении пах на удивление приятно. Чуть погодя в их укрытый шкурами шатер вошел сухой старик. Двигаясь согбенно, он прижимал к своей груди обрубок руки, замотанный в тряпки, чтобы как-то потушить боль.
Вы-ть звали? пролепетал старик.
Садись, и граф указал на шерстяную циновку подле себя.
Поклонившись, Яши-Бан боязливо присел. От него пахло овцами, молоком, мазями и умирающей старостью. Одет он был в истасканную овечью накидку и обернутую вокруг талии юбку из кожи коз. Его единственную руку окольцовывали деревянные браслеты дерево в здешних местах ценилось, потому что с низин его поднимать было дорого, сложно и трудозатратно. На его плешивой голове вздыбалась войлочная шапка с острой вершиной, символизирующая гору.
Расскажи, куда ходил, Яши-Бан, где бывал. Я слышал, ты в молодые годы был известным искателем сокровищ?
Был, добрый человек. Отчего ж не быть? Молодой был дурной, и Яши-Бан улыбнулся ртом, где гордо сиял чернотой единственный зуб. Много где я ходил. За горы Медведя ходил, за Лисиные норы ходил, по Отрогам Черных Туманов ходил, к богам вниз спускался, в их зловонные и черные чертоги
Далеко эти чертоги?
Очень, добрый человек.
Как же ты туда добирался?
А я тогда запасался козьим жиром, маслом соленым с бурдюком с водой. А потом еще месяцы ходил, питаясь чем попало. Молодой был, дурной Не думал, что в кой-то миг еды может не хватить, да и руки у меня тогда были сильные, могучие. Не то, что сейчас даже себя порой поднять не могу! и Яши-Бан застонал, скорчившись будто бы от боли. Я тогда своими же сильными руками забирался на отвесные скалы, используя веревки. А еще меткий я был барана мог убить из лука. Ох, хорошие годы были, не тяготил я тогда свою бедную семью еще
Выходит, не врут, что хорошо знаешь горы.
И да, и нет
Как так? спросил граф.
А горы нельзя знать хорошо, добрый человек!
Почему?
Горы, они не любят давать себя узнать. Вот порой пещеру обнаружишь, ходишь к ней, ходишь и старик лукаво улыбнулся, тут же позабыв о боли. А потом приходишь нет ее! Обвалило гудением! И стена ровная, будто и не было пещеры. А порой идешь там, где не было никогда пещеры а тут глядит на тебя зев подземного монстра. Так и манит ступить в черноту, которая появилась снова после гудения
Яши-Бан любил горы. Он был старым и больным, но глаз у него слыл зоркостью, а ум ясностью. Яши-Бан говорил и говорил о Гарпиевых пустошах, о слепых Пещерах, об Отрогах Черных Туманов, а также о лугах, что порой прячутся за горами. Периодически он хватался за свой обрубок и выл, жалобно скулил, как собака, но когда речь заходила о какой-нибудь сокровенной пещере, то он тут же будто бы забывал, что у него что-то болит.
Далеко я-ть ходил. Даже к гнездовьям торуффов ходил. Видел их, хозяев гор так близко, как даже ветер не видел! Видел я их лысых птенцов, которые размером с овцу. Горы чувствую! Но и они-ть мне не открываются до конца говорил он. Нам слухи поднимали с Мориуса, мол, маги с Юга идут. Нет их пока-сь, а если будут? Так если будут, можно будет весь Север спрятать у нас в горах в жизнь не найдут ни одного! До того пещер много, как трав на пустыре, до того они глубоки и не изведаны. Мне единожды доводилось бродить по местам таким темным, где я шел без света на ощупь с неделю, пока еда не кончилась! Пришлось вернуться.
Зачем же ты, старый, ходил по таким местам?
Интересно было. А еще сокровища искал.
И нашел?
Нет вздохнул горестно старик, и лицо его сморщилось. Но о них много у нас говорят. Сказки с детства у очага рассказывают бабки и деды. Раньше же здесь не было никаких гор, господин. Пустыри были-ть. И земли были старые, богатые. А потом вдруг как полезло. Земля загудела! Так деды говорят, а им говорили их деды, а им самим тоже деды Мы порой находим старые поселения, которые словно насадило на камень, который вырос вверх. Там же обваленный Хыш и был устроен. Жаль, пришлось уйти Тогда много овец попадало в бездну. Мы-ть тогда имели самые большие стада, брат мой заведывал. Да вот теперь нет ничего!
И старик Яши-Бан жалостливо развел руками.
Скотина дохнет от болезней и голода. Пастбища пустеют! продолжил он плаксиво. А рука-то у меня болит, я б помог сыновьям своим, да калека, считай Обуза я им, тягость!
Филипп молчал и думал. Яши-Бан умолк и потупил взор, не зная, что ему скажут и что от него хотят. Наконец, граф сказал:
Я помогу тебе и твоим сыновьям, Яши-Бан.
Как же, добрый господин?
Я дам вам больше золота, чем остальным, и вы купите новые стада или спуститесь жить в Мориус, как люди, а не теряясь здесь в горах. Но мне нужны твои знания гор. Ты выглядишь крепким и способным к долгому переходу, так что не пытайся обмануть меня жалостливым взором и причитаниями, как обманываешь всех прочих. И рука у тебя не болит, пусть ты и лишен ее. Лишь зря докучаешь своим сыновьям лишней жалостью. Вижу я, что горы тебе любы, но тебе уже хочется удобств и покоя. И ты получишь все это, если отведешь моих воинов в самые дальние дали, туда, где их не найдет ни один человек, демон или даже бог.
Филипп ненадолго посмотрел на Мариэльд, а та продолжала разглядывать полог шатра с печалью во взоре.
А что Отвести, и все? спросил Яши-Бан пересохшим ртом.
Да. Отвести так, чтобы миновать вампиров, которые живут подле Медвежьей горы, как ты и говорил. Если вернешься с моими гвардейцами, то будешь вознагражден сполна.
А много дадите-ть?
Дам золотом столько, сколько в тебе весу.
О-о-о Я-ть Когда кхм надо пуститься в путь?
Через день-два, как только отберу гвардейцев и пополню запасы провизии. Но знай, Яши-Бан, коль вздумаешь обмануть и мои люди не вернутся, то всей твоей родне грозит смерть. Я буду ждать тебя здесь.
Нет, добрый господин, что вы! И мысли не-ть такой! Клянусь своим шатром! Яши-Бан облизнул сухие губы, размышляя, много ли в нем веса.
Старый пастух в сомненьях покинул шатер, направившись в свой. Ну а Филипп обозрел молчаливую Мариэльд, которая терялась среди шерстяных одеял. Взгляд у нее был жалостным, и он невольно поражался перемене пленницы, тому, как резко исчез ее напор, как подевалась куда-то смешливость в ее взоре. И хотя все это могло быть напускным, граф сердцем чувствовал, что его расчет оказался правильным, что он верно предугадал слабость Мариэльд, о которой ненароком проговорился сам император Кристиан и которую подтверждал тот факт, что их еще не обнаружили. Однако эта неясная победа еще не была у него в руках и он знал, что за нее придется заплатить высокую цену. Ну а графиня Лилле Адан все продолжала молчать, а ее взор становился день ото дня все тоскливее
* * *
Поутру, когда серая мгла еще лежала над лысыми равнинами, где сквозь снег кое-как пробивались травинки, будто ощерившиеся ежи, Филипп покинул шатер. Перед этим он поставил нескольких караульных, чтобы они никого не впускали и не выпускали, а сам отдал Жаку приказ разбудить всех остальных. Чуть погодя одетые в стеганые гамбезоны и теплые плащи воины (за исключением караульных) стояли у оградки грязного загона, чернеющего на фоне белоснежных пустошей. Стада уже удалились от деревни и рассыпались по пастбищам. Вдалеке виднелись пастухи, сидящие верхом на укрытых крашеными в красное полотнищами лошадях.