С кофе покончено, но что-то меня удерживает в аэропорту. В груди нарастает беспокойство. Почти «на автомате» открываю молнию на сумке, висящей на плече. Рука ныряет внутрь и сразу находит лежащую там в темноте и тишине икону Тихвинской Божией Матери, завёрнутую в холщовую тряпицу, несколько лет назад подобранную мне мамой дома в Ейске во время моего очередного отпуска. Мама похвалила меня за то, что не расстаюсь с иконой, и сказала, что негоже икону Божьей Матери носить не завёрнутой
в ткань в сумке с вещами
Закрываю на миг глаза, пальцы приоткрывают ткань, и ладонь оказывается приложенной к иконе. Внутри меня повисает напряжение надвигающейся беды. Это ожидание всё объёмнее. Оно растёт, уже давит мне на грудь. В голове всплывает Дашино лицо бледное и испуганное. Застёгиваю сумку, поворачиваюсь и бегу по лестнице на первый этаж к выходу на лётное поле. Пробегая мимо дежурной, кидаю ей на бегу:
Какую-то неисправность нашли! Покоя нет! То одно, то другое! Ну достали! Сами ничего не могут
Дежурная участливо кивает мне головой и нажимает кнопку на маленьком пульте: передо мной открываются двери выхода на поле.
Выбегаю из здания и о чудо кто-то из наземной аэронавигационной службы оставил недалеко от входа в аэровокзал свой велосипед. На велике доехать до нашего самолёта всего ничего. Счастье, что он стоит на ближней стоянке. Хватаю чужой велосипед, три минуты и я уже бегу по трапу вверх, к входной двери в салон самолёта.
Как и предполагал, дверь заблокирована изнутри. Успокаиваю дыхание, стучу в дверь
и измененным голосом громко произношу:
Откройте, у вас заявка на ремонт. Это бригадир Иваненко. Иваненко это фамилия парня из наземной ремонтной службы, с которым мы иногда пересекаемся на сложных
и проблемных отказах, которые в воздухе могут вызвать неприятности, а устранять это
в воздухе придётся мне, я же бортинженер, поэтому значительно лучше сделать всё на земле. В ответ на мои крики тишина. Звукоизоляция двери и всего фюзеляжа отличная. Но радости от этого я в настоящую минуту не испытываю. Стучу изо всех сил тишина. В голове пульсирует мысль: Дарья там, внутри, и Игорь там, и дверь заблокирована! Быстрей! Думай!
Скатываюсь по трапу вниз, достаю ключи от комнаты в общаге. На брелоке с ключами висит всякая железная хрень. Готовлюсь засунуть в замок включения электроцепи трапа какой-нибудь ключ, но икона меня не оставляет штатный ключ на месте, в замке. Электромотор трапа спокойно включился, мгновенно откликнувшись на поворот ключа. Отъезжаем аккуратно, чуть правее двадцать метров, и мы с трапом у левого крыла самолёта. Причаливаю к крылу, поворот ключа, и трап застывает на месте. Оставляю тут же свою сумку, куртку и фуражку. По трапу наверх на крыло, к аварийному люку. Пять секунд и аварийный люк вываливается в салон самолёта. Сердце гулко стучит в груди. Ожидание неприятностей сменяется страхом за Дарью. Вдруг поднимается дикая ревность, которой я никогда ни к кому не испытывал в жизни. Времени на внутренние разборки нет. Я уже в салоне. Полумрак, свет только из иллюминаторов. Весь превращаюсь в слух. Слышу в районе первого ряда кресел у входного люка крики это Даша и, надо понимать, наш великий САБовец.
Да ты, тварь, ложишься под любого понравившегося мужика. А мне отказываешься давать? Я тебя, суку, сегодня всё равно трахну! Тебе понравится, мразь! Можешь кричать, тебя никто не услышит. Мы в закрытом салоне, и ты на хрен никому не нужна.
Я бегу по проходу к пилотской кабине.
Пошел вон, урод, убери свои вонючие руки! Трахаться с такой гадиной, как ты, себя не уважать! Я лучше сдохну, чем с тобой буду! слышу хлёсткий удар, видимо, по щеке Дарье и треск разрываемой ткани.
Заткнись, шлюха!
Это было последнее, что Игорь успел произнести, а я услышать. После этого услышанного мной диалога все тормоза в моей голове отключились. Я вылетаю из-за занавески, отделяющей эконом-класс салона от бизнес-класса, вижу Дашиного обидчика
и начинаю работать кулаками. Несколько ударов приходится в солнечное сплетение, но большинство прилетает ему в голову. Сразу вспоминается всё, чему меня учили в ейской секции рукопашного боя ДЮСШа и на спецкурсе физической подготовки в погранотряде за два года моей службы там.
Игорь отпускает руки, держащие Дарью, и мешком валится между сидений. На полчаса этот гад отключен. А может, и более. Брюки у этого скота расстёгнуты приготовился!
Я бросаюсь к входной двери и перевожу её защёлку в положение «открыто», включается аварийное освещение салона. Поворачиваюсь к месту происшествия.
Дарья сидит на полу рядом с бортовой кухней. Кофточка на ней разорвана. Ладонями закрывает лицо. Бросаюсь к ней: «Как ты, Дашенька?» Обнимаю её. Дарья прижимается ко мне. Убирает ладони от лица и обнимает меня за шею. По её щекам текут слёзы, смешанные с тушью для ресниц, оставляя чёрные дорожки. Я целую её щёки и глаза, полные слёз, и ощущаю на своих губах солёный вкус Дашиного страха, боли и обиды. Я глажу руками её плечи и голову. А моё сердце рвётся на части и бешено бьётся от только что закончившегося троеборья: велосипед, бег по трапу, рукопашный бой.
Дашенька мы оба должны успокоиться стараюсь сделать несколько глубоких вдохов, чтобы восстановить дыхание, всё позади я рядом я с тобой. Всё закончилось пожалуйста успокойся.
Мы поднимаемся с пола салона и стоим обнявшись.
Я продолжаю её гладить и успокаивать, а Даша продолжает плакать.
Даша, ты держалась молодцом ты сильная ты самая хорошая! Ты самая красивая! дыхание вроде восстанавливается Я сейчас обнимаю девушку, которая мне нравится. Правда, ситуация, в которой это происходит, не располагает к чувствительности. Благодаря, в первую очередь, иконе Тихвинской Богородицы, Даше уже никто и ничто не угрожает. Мы стоим, обнявшись, не шевелясь и ничего не произнося. Только гулко разносятся по салону самолёта частые удары наших сердец. Дашиного сердца от испуга и настоящего страха за себя и моего от нервной и большой физической нагрузки.
Даша нарушает безмолвие:
Юрочка, не обнимай меня так нежно, а то я в тебя могу влюбиться.
Я буду очень стараться сделать так, как ты хочешь, отвечаю я и нежно целую Дашу в губы.
Дарья, мне нужно пять минут. Посиди, пожалуйста, в кресле, я сейчас.
Усаживаю Дашу в ближайшее кресло и подхожу к проходу между кресел, где лежит Игорь. Наклоняюсь, щупаю пульс пульс, конечно, частый, но ровный. От Игоря идёт сильный запах алкоголя. Понятно теперь, с чего вдруг такая половая настойчивость. Вытаскиваю из брюк насильника ремень и связываю крепко руки ему сзади, как учили на границе. Своим ремнём связываю Игорю ноги. Из кухонного шкафа достаю пачку салфеток, бутылку газировки и две чистых кофейных чашки. Наливаю из бутылки воду в чашку для Дарьи:
Выпей воды, дорогая, успокойся! наливаю себе вторую чашку и выпиваю залпом. Бутылку ставлю у Дашиного кресла. На её колени кладу разорванную только что мною пачку салфеток Даша сразу берёт несколько, чтобы вытереть слёзы.
Через рацию, установленную в пилотской кабине, докладываю диспетчеру аэропорта о происшествии. Он вызывает работников из линейного отделения милиции на транспорте.
Открываю входную дверь салона. Возвращаюсь в середину салона к аварийному люку, мгновение и я на крыле самолёта. Дальше трап, ключ, включаю электромотор и аккуратно переезжаю трапом к открытому мною входному люку. Ставлю трап на ручной тормоз, выключаю мотор, забираю свою сумку, фуражку и куртку. Вверх по трапу в салон самолёта. Сажусь рядом с Дарьей и обнимаю её. Она поворачивает своё лицо ко мне, с вымученной улыбкой шепчет: «Спасибо, милый» Господи! Как это приятно слышать!