Когда гости расходились, Савва с Ариадной оставались одни и продолжали беседу, будто не замечая, что остались одни.
Вот и сейчас, после ухода гостей-инвесторов на ночной спектакль для залетной знаменитости, из слушателей «осталась» только жена, жаждавшая первой прочитать рукопись нового произведения. Савва еще раньше при гостях заинтриговал Ариадну увесистой папкой:
Вот здесь окончательный вариант повести, по которой буду писать сценарий. Повесть про схимонахиню матушку Феодосию.
Теперь он взял папку в руки и показал, как та тяжела и сколько соков из него выжала, пока он ночами шлифовал ее.
Название фильма надо придумать, а в остальном я все предусмотрел, все разложил по полочкам. Что ты так смотришь? Жалеешь, что не пошла на ночной спектакль?
Хочу, чтобы ты мне прочитал.
Так я и принес тебе для чтения!
Ну нет! Ты уж, пожалуйста, читай мне вслух и трактуй, чтоб я все увидела!
Хорошо, хоть и категорично! Что у тебя за взгляд сегодня какой-то необычный, интригующий?
Ты заметил!
Шутишь! Это невозможно не заметить!
Вот как закончишь с чтением, то скажу.
Ладно. Заодно проверим, а вдруг еще что-нибудь припишем или исправим! Итак, в одном департаменте служит один человек
Что? Что ты читаешь? Это же Гоголевская «Шинель»?
Савва не смог сдержать смех, обнял Ариадну и стал щекотать.
А я думал ты не слушаешь, думал, что засыпаешь.
Ариадна не подалась на щекотание и коротко отрезала:
Читай!
С подзаголовком? Или
Чита-а-ай!
Это литературный вариант, подготовленный для публикации. Подзаголовок: почти документальный рассказ. И еще один подзаголовок: все описанные события не вымысел. Герои реальные люди и носят те же имена, что в данном рассказе
Ну, давай уже-э-э!
После этого ласкового окрика Савва начал чтение вкрадчивым тихим голосом так, как будто нашептывал заклинание прямо ей в ухо; и голос и впрямь побежал с дрожью по жилам, защекотал, заворожил, вовлекая в мистическую атмосферу хрупкого мира, сотворенного Саввой.
Тишина «А». Будто собирая силы для прыжка ввысь, но никак не решаясь на этот прыжок, багряный диск солнца завис на линии горизонта. Со всех сторон на солнце надвигались мрачные тучи, и было неясно, то ли совсем скоро тучи полностью закроют еще не успевшее подняться над горизонтом светило, и время обратится вспять, а мир окутает ночная тьма тьма египетская Кстати ты знаешь, что за образ «тьма египетская»?
Это ты меня спрашиваешь?
Тут кроме нас кто-то есть? Хотя может быть, ушедшие сейчас на ночном показе уже жалеют, что покинули нас. Чего не скажешь про меня и, надеюсь, тебя
Ты читай дальше, читай! Читателя и зрителя ты же не будешь спрашивать во время чтения или во время просмотра фильма: знаете, что такое «тьма египетская»?
А что! Это стоящая идея! Тихо, тихо! Ладно, читаю дальше без остановок.
Савва быстро, действительно, без пауз и остановок, прочитал фантасмагорические сцены рождения Олега в воду. Ариадна сидела, замерев: она будто наяву проживала всю драматическую коллизию и перипетии услышанного, впустив виртуальную жизнь Агнии в свое сердце, одушевив ее и потом слившись с этой душой в одно целое. Так губка вбирает в себя инородное тело, так по весне в безжизненную куколку вдыхается жизнь, и та перевоплощается в бабочку. Савва, заметив такое глубокое погружение Ариадны в его рассказ, невольно сделал паузу и склонился к опущенной голове жены.
Теперь начинается вторая часть, спустя шесть лет. Что ты голову опустила? Не легло?
Ариадна подняла голову, бросила на него неземной взгляд, и перед Саввой мелькнул вспышкой памяти образ порхающей Ариадны Ниточки, как он тогда любил называть ее.
В сравнении с тем, что сейчас пишут, что сейчас снимают, то есть в сравнении с тем, чем пичкают людей, вещь уникальная и мне очень-очень ложится на сердце и на душу! Просто я подумала, что то, что случилось с нами шесть лет назад Ну ты понимаешь! Уже шесть лет прошло Я хочу тебе сказать, что я хочу ребенка Слушая рассказ про Агнию, я заново пережила то, что что случилось с нами шесть лет назад Ты помнишь?
Она говорила не гладко с перебивками, с паузами, но настолько эмоционально и искренне, что и отвечать ей можно было только на высокой ноте откровенности так, как говорят о самом сокровенном, самом ожидаемом, самом необходимом и единственном. Поэтому Савва и ответил тихим грудным голосом:
Ты готова?
Ответил вопросом на вопрос, даже не пытаясь противоборствовать колыхающейся нервозности Ариадны, не пытаясь сдерживать ее, а напротив, распаляя и разжигая ее, чтобы она выговорилась и освободилась от тяжкого груза накопленных мыслей и переживаний за эти шесть лет. Всей душой Савва старался проникнуть в сердце ее, успокоить и вдохнуть сладкую уверенность возрождения.
Ты готова?
Шесть лет прошло. А теперь после написанного тобой, я говорю тебе: Савва поедем к матушке Феодосии, я хочу пора я готова!
Хотя Савва и ждал этого разговора все шесть лет, хотя знал, что этот разговор настанет, несмотря ни на что, но время стерло остроту ожидания, и эта высказанная вдруг готовность Ариадны стала для него неожиданной. Так всегда в жизни бывает: ожидаемое приходит именно в том момент, когда мы по прихоти Всевышнего забываем о том, чего ожидаем. Не философы мы в жизни, не философы, хотя пофилософствовать, если есть хоть один слушатель, мы горазды, ох как горазды! А смерть, тем временем, ходит где-то рядом, совсем рядом и приходит, когда перестаешь думать о смерти вроде как смиряешься с ней костлявой. Это и есть вся наша философия! «Память о неизбежной смерти вот что такое философия», как говорил Мишель Монтень.
Готовность Ариадны стала для философствующего Саввы неожиданной. Причем неожиданной настолько, что сначала Савву внезапно обдало жаром, и перед глазами замелькали сцены ожидания у дома старицы, неземное порхание Ниточки, и их полет на рассвете над пробуждающимся лесом под пение птиц; потом также внезапно мороз ворвался в его душу это он вспомнил те роковые сцены, когда должен был принять решение, кого оставить в живых: Ариадну или еще не родившегося ребенка? Эти воспоминания были очень эмоционально взрывными, очень болезненными. В глазах у Саввы потемнело, будто непроглядная ночь вторглась вдруг среди бела дня не в свои владения, и воцарилась, и торжествовала над белым, белым днем. Савва ладонью начал массировать глазные впадины, и стало легче, намного легче, но когда убрал ладони, то ничего не увидел, только мрачную туманную темноту. Ночь не хотела отступать и накрыла белый, белый день Саввы плотным поглощающим свет саваном.
Ниточка, принеси мне власяницу Говоришь шесть лет прошло! Шесть лет как и для моих героев
Ниточка, застыв, смотрела на Савву, как тот пытался открыть уже открытые глаза, как он пальцами задирал веки, и глаза едва не выкатывались из орбит. Ему было нестерпимо больно, но Савва терпел боль и не прекращал попытки «раскрыть» глаза. Желваки на скулах ритмично перекатывались, вены на висках неимоверно вздулись, артерия на шее лихорадочно пульсировала. Ниточка осторожно взяла его ладони, и тем остановила дальнейшую экзекуцию Саввы над своим лицом.
Что случилась, Савва?
Я ничего не вижу! Глаза не могу открыть!
Они у тебя открыты Успокойся.
Его пальцы нервно теребили рукопись, которую он так и не дочитал Ариадне, и видно, чтобы успокоиться, как просила Ариадна, и в большей степени, чтоб успокоить ее, он обратился к ней как давно не называл:
Ниточка! Радость моя! Единственная моя! Возьми рукопись, прочти вслух для меня, и я успокоюсь.
Она положила ладони на его лицо, закрыла веки и прикоснулась к ним губами.