Что ты медлишь? Ведь ты пока еще не понесла, а только мечтаешь про это!
Откуда ты знаешь? Как ты догадался? Я не говорила тебе? Это только мои тайные мысли, сокровенные мысли И это тебе ведомо? из ее уст этот вопрос прозвучал как обвинение. Хотя может быть ей не понравилось то, что он озвучил вслух свои мысли.
Нет. Это мне не было ведомо до той минуты, пока ты не сказала, что готова!
Он не оправдывался, хотя в его словах и звучали пафосные нотки, совсем ему несвойственные. Но она правильно поняла эти нотки волнение за того, кто еще не родился, но уже, (как бы это сказать точнее, не грубо сказать, но точно) но уже но уже присутствует здесь с ними в разговоре и имеет право голоса! И она нашлась и задала вопрос, который прозвучал как робкое утверждение.
Так ты не против? ее голос дрожал, но эта дрожь придала ее голосу такое очарование, что взволновала его еще сильнее.
Ниточка, разве я могу быть против ваших голосов! Конечно, я «за»!
«Ваших! Он сказал: ваших голосов! Да! он действительно гениально все чувствует и понимает!» эта мысль озарила ее и отрезала пути к отступлению.
Савва стал убирать власяницу за стекло, но Ариадна, находясь под впечатлением от его последних слов и поддавшись познавательному инстинкту любящей женщины, вдруг протянула руки и прикоснулась ладонями к грубой шерстяной материи. Власяница будто ожила и припала к рукам Ариадны. И в следующее мгновенье Савва с удивлением увидел, как его Ниточка кружится в медленном танце в обнимку с рубищем. Ее ноги не касались пола, и сама она была будто соткана из световых лучей. Темп танца все возрастал, и Савва уже не успевал следить взглядом за ее перелетами по залу, но почему-то замечал, как пальцы Ниточки перебирают один за одним узелки многоступенчатой вервицы. Когда вместо очередного узелка ее пальцы коснулись крестика, Савву неожиданно бросило на нее, притянуло, как металл притягивается мощным магнитом; не в силах противиться этому притяжению он успел раскрыть объятья и подхватить ее, но вспышка ослепительного света хлестнула ему по глазам, он невольно зажмурился и согнувшись медленно повалился на пол, бережно положив Ариадну рядом с собой.
Ариадна между тем лицезрела странную картину: по подснежникам, ковром лежащим в молодой дубовой роще, она шла вместе с Саввой. Глаза у Саввы были закрыты, и поэтому она была ему за поводыря. Подошли к роднику, наклонились и умылись Ариадна омыла глаза Савве, а потом опрокинула ладошки с водой себе на лицо и зажмурилась от прохлады
Когда Ариадна открыла глаза, то оказалось, что они с Саввой стояли у подножия лестницы, уходящей ввысь. На две ступеньки выше стояла матушка Феодосия и протягивала ей руку, показывая, что им надо подниматься по ступеням. Ариадна, заметив, что ступени немного раскачиваются, предупредительно взяла за руку Савву, но тот успокоил ее:
Не волнуйся, я прекрасно все вижу.
Как? У тебя глаза закрыты?
А сердце для чего? Я вижу сердцем! Эта лестница уходит в небо, и нам надо на каждой ступени, пока мы поднимаемся, читать Иисусову молитву, непрестанно читать.
Они зашептали молитву и стали подниматься вверх, а матушка Феодосия шла впереди, преодолевая ступени намного быстрее чем они, и скоро исчезла в облачной дымке. Когда они поднялись выше крон деревьев, облака расступились и прямо над их головами нависла ожившая фреска «Страшного суда» Микеланджело. Они были в центре, под ними разверзся ад, а совсем рядом с ними стоял апостол Петр с ключами от рая. Савва, не открывая глаз, потянулся рукой к содранной коже грешника, которая болталась над его головой, но лестница зашаталась, и он, удерживая равновесие, опустил руку.
Смотри, Ниточка, это же наша власяница! почему-то с удивлением воскликнул он.
Савва поднялся чуть выше и, дотянувшись, крепко ухватился за потрепанный край власяницы. Но тут лестница изогнулась и пошла волнами, и Савва с Ариадной, не удержавшись, сорвались вниз. Он, не выпуская власяницы, успел подхватить Ниточку на руки и крепко прижать к себе; власяница раскрылась над ними, как купол парашюта, и замедлила их падение. Мимо них пролетели в морскую пучину несколько человек, которые видно раньше них стали восходить по лестнице в небо, но тоже были сброшены с взбунтовавшейся лестницы. Савву и Ариадну отнесло в сторону, и они упали на белый ковер из подснежников, и лепестки первых весенних цветов снежными хлопьями закружились над ними. Последнее что увидела Ариадна, как сквозь белые хлопья на нее опускается тяжелая плотная власяница, шерсть которой забилась ей и в нос и в рот и не позволяла вдохнуть.
Ариадна открыла глаза и увидела бледного, как смерть, Савву, склонившегося над ней.
Слава Богу! Очнулась! Перепугала же ты меня: не дышала минуты две! Если бы не крещенская вода ты уже синеть начала!
Что произошло?
Ты взяла власяницу, покружилась с ней секунд двадцать и внезапно упала. Я едва успел подхватить тебя, а то бы головой об пол ударилась.
И что?
Минуты две не дышала!
Ариадна недоверчиво смотрела на Савву, ожидая, что он сейчас рассмеется и признается в розыгрыше, но взгляд его был на удивление серьезен.
То есть, ты не помнишь, как мы с тобой поднимались по лестнице в небо?
Савва, услышав такое, едва не раскрыл рот от удивления.
Так, так, так! Расскажи где ты была? Что видела, с кем встречалась?
Тебя, ослепшего, я вела через дубовую рощу, усыпанную подснежниками. У родника мы умылись, и появившаяся откуда-то матушка Феодосия повела нас по лестнице в небо
Дальше!
Ариадна показала на потолок, на котором Савва в форме коллажа воспроизвел мини копию фрески «Страшного суда». Коллаж был объемный, и некоторые предметы, например, ключи от рая, что держит Петр, действительно свисали с потолка.
Вот!
Что вот? Вспоминай, Ниточка! При чем тут «Страшный суд» Буонарроти?
Ни при чем! Просто ты потянулся за власяницей, лестница изогнулась змеей и сбросила нас вниз Вот и все!
И ты все это увидела за пару минут?
Только по лестнице мы поднимались несколько часов, а до этого шли по роще.
Понятно! Когда шесть лет назад я расписывал потолок, ты беременная забралась ко мне на самый верх конструкция не выдержала, и мы рухнули на пол
Я несла тебе еду!
«Я несла свою беду по весеннему по льду!» Да я не про то! Твое падение с этой виртуальной лестницы, видимо как-то связано с тем нашим реальным падением. Может это предостережение?
Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Наконец, Савва поцеловал ее в голову и пошел из зала, будто убегая от разговора и воспоминаний. Она не выдержала и громко спросила ему в след.
От чего? От чего предостерегать?
Он остановился в проеме двери, повернулся к ней, и прежде чем выйти сказал каким-то отрешенным голосом:
Не знаю от чего! Может, от кого? Может, от нас самих!
Он ушел, потом вдруг вернулся, но уже не такой колючий, уже совсем свой, принял позу витрувианского человека Леонардо да Винчи, благо дверное отверстие позволяло, и произнес обволакивающим сознание голосом.
Забыл тебя предупредить: у нас вечером встреча с инвесторами, встреча с коллекционерами серебряных ложек.
13. Ослепление
Вокруг Саввы царила творческая атмосфера, которая для человека со стороны показалась бы бедламом, таково было состояние кажущегося беспорядка. Табличка на двери предбанника кабинета Саввы так и гласила: «Bethlehem». На иронические вопросы пришедших к нему в первый раз он неизменно корректно отвечал вопросом:
Вы знаете хронику Bethlehem?
Конечно, никогда никто не откликался на его вызов, а всегда, без каких-либо исключений, повисала неловкая для посетителя пауза, и Савве приходилось не без удовольствия рассказывать свою трактовку этого ложно понимаемого большинством образа. Причем Савва начинал с того, что переворачивал табличку, где с другой стороны была надпись: «Бедлам». После этого перевертыша посетитель деланно улыбался, всем своим видом показывая, что он уразумел мысль и боязливо хихикал, дескать ясно, и как изящно все, каламбурно и просто! Иногда даже восклицал: