Лу тоже взялась стирать. Уселась прямо в трусах перед тазиком и стала полоскать шорты.
Дверь позади нас открылась. Я обернулся. В прачечную вошла женщина в одной руке она несла грязное белье, а в другой держала небольшую канистру с водой.
Я кивнул и поздоровался.
Она пробормотала в ответ приветствие, взяла с полки тазик, насыпала стиральный порошок и налила воды все это быстро и привычно.
Женщина села напротив Лу. Я было улыбнулся, но она занималась стиркой и не заметила.
Она положила в воду цветастое платье. С виду дорогое. Потом блузку из тонкой, похожей на шелк ткани.
Красивая, сказал я.
Что?
Блузка.
Спасибо.
Женщина на секунду-другую задержала на мне взгляд, а потом вернулась к стирке.
Ей было хорошо за тридцать, может, даже под сорок. И под кожей выступали кости. Острые ключицы торчали, но это не оттого, что женщина голодала, просто так уж она была сложена от природы.
А может, она из тех, кто следит за питанием и занимается спортом. Прежде, в моем детстве, таких было много. Помню, женщины все обсуждали, как бы похудеть. И еще она красивая это я понял, не миленькая, но красивая. Классической красотой. Такие рождаются в семьях, где богатые мужчины женятся на привлекательных женщинах. С каждым поколением дети делаются все красивее и красивее, и в конце концов все забывают, как выглядят обычные люди.
Таких, как она, в Аржелесе было мало. В наш городок приезжали туристы совсем другого типа. Они довольствовались аттракционами на набережной и пешеходной улицей, где в магазинах продавались реплики известных брендов. Таких, как эта женщина, я видел лишь несколько раз, когда ездил по побережью на север, в Канны и Прованс.
Но сейчас она все равно здесь, среди нас. Прежних классовых различий больше не существует.
Двигалась она быстро. Неприязненно? Может, ей не нравится, что я на нее смотрю?
Вы тут давно уже? спросил я, чтобы оправдать, что пялюсь на нее.
Порядочно.
И как, нравится?
Что, простите?
Я рассмеялся.
Простите. Тупой вопрос. Не подумал.
Не улыбнувшись, она по-прежнему молча терла платье.
Ладно, ладно. Я поднял руки: мол, сдаюсь и больше дергать ее не стану.
Женщина быстро положила в тазик еще одежду. Насколько я видел, только женскую.
Вы тут одна? спросил я.
Я думала, вы решили помолчать, сказала она.
Мы тоже одни. Я показал на Лу.
Окунув пальцы в пену, женщина поводила руками в тазике. Посмотрела на одежду, вздохнула и проговорила:
Вы не одни. Вас двое.
Лица ее я не видел, но по голосу все понял. Она нас не обвиняла. И не сердилась, как вначале. Просто назвала вещи своими именами.
Меня захлестнул стыд: а ведь она права, зачем я говорю, что один, когда со мной Лу? У меня все еще есть Лу. И сейчас она играет с водой в тазике, тихо бормоча что-то себе под нос. Что-то про море. Про море у нас дома?
Остатками воды из канистры незнакомка прополоскала одежду и быстро отжала ее. С ее тонких изящных рук капала вода.
Мне вдруг захотелось, чтобы она и нашу одежду так же отжала. Сам я до полоскания еще не дошел.
Не хотите с нами поужинать? предложил я, когда женщина выпрямилась и собралась уходить.
А вы упорный, сказала она.
Что мне было ответить? Что мне ее жаль? И что я только поэтому и предложил? Или что мне понравились ее руки? Такого говорить нельзя. Кроме того, я уже и сам жалел. Зря я спросил. Чего это я приглашаю на ужин всяких незнакомых женщин, когда у меня есть Анна?
Надо сначала одежду высушить, сказала она, не дожидаясь моего ответа.
Это значит «да»?
Так, может, поужинаем, пока она сохнет? спросил я.
Ведь если мы вместе поужинаем, ничего страшного не произойдет? Я же не на свидание ее приглашаю.
Вы тут новенький, догадалась она. Пока одежда сушится, надо за ней приглядывать.
Как это?
А то потом не найдем.
А-а
Я покраснел. И как я сам не догадался?
Мы втроем сидели в тени барака, возле бельевой веревки, и смотрели на мокрую одежду.
Ветра не было, одежда безжизненно болталась на веревке, но жара свое дело делала. А мы сидели и ждали.
Женщина не предложила устроить дежурство и стеречь одежду по очереди. Возможно, она мне не доверяла. Да и с чего бы ей мне доверять?
Впрочем, возможно, ей просто нравилось так сидеть. Может, это еще один способ убить время. Тут, наверное, так все живут.
Кстати, я тоже не предложил дежурить по очереди. На самом деле мы неплохо устроились здесь, в тени барака, которая постепенно становилась все короче и короче.
Лу опять принялась играть, причем разыгралась сильнее, чем обычно, и теперь бегала и пряталась за сохнущей одеждой.
Женщина молчала. И я тоже молчал.
До меня внезапно дошло, что я забыл спросить, как ее зовут, но сейчас спросить не решался. Почему-то это казалось мне тайной, как и многое другое, связанное с моей новой знакомой.
Позже я все-таки узнал ее имя. Мы сидели в столовой. Только что съели ужин. Что-то вроде рагу в помятых алюминиевых мисках. Чуть теплое. Лу заглотила все с такой жадностью, будто боялась, что если не поспешить, то еда исчезнет. Дело было к вечеру, а она за весь день съела лишь черствые печенья на завтрак. Засмотревшись на сохнущую одежду, я совершенно забыл, что ребенок голодный. Дурак. Но теперь Лу, наевшись и успокоившись, сказала просто и напрямик, как только она умеет:
Меня зовут Лу. А вас как?
Лу красивое имя. Женщина резко встала.
А вас-то как зовут? повторила Лу.
Женщина сделала шаг в сторону.
Маргерита.
Маргерита. Прямо как цветок.
А папу зовут Давид.
Женщина сделала еще один шаг.
Замечательно. Ну, мне пора. Спасибо.
Вы куда? спросил я. Хотите, можем потом опять вместе поужинать.
Да, подхватила Лу, давайте!
Возможно, уклончиво ответила Маргерита.
Но, судя по ней, это было маловероятно.
Ладно, сдался я.
Мне все равно так и тянуло меня сказать. Но я ничего не сказал. А она, Маргерита, уже отвернулась. Еще секунда и она уйдет.
Я думал, мы ей нужны. Но теперь понимал, что ошибся. Такие, как она, не нуждаются в таких, как мы.
Я просто мальчишка, ребенок. Да еще и с ребенком в довесок. Мы с Лу словно вчера из песочницы вылезли. Грязные, пускай даже и вымытые. И тем не менее мне не хотелось, чтобы она уходила, не хотелось смотреть ей вслед, на ее спину с выпирающими костями, прямую и тонкую.
Я просто хотел, как лучше, проговорил я ей вслед.
Я тоже, бросила она, не оборачиваясь.
И скрылась из вида.
В глазах почему-то защипало. Но хныканьем ничего не изменишь, это я знал.
К тому же стояла жара, дикая жара. В оборудованном под столовую шатре было невыносимо. Солнце пекло крышу, с боков ткань была подвернута, но все без толку здесь не ощущалось даже легкого ветерка. Лишь сухой, палящий зной.
Вокруг нас сидели и потели люди. С раскрасневшимися лицами. Блестящей от пота кожей. Похожие друг на друга. Никого из них я не знал.
Я допил воду. Теплую, резиновую на вкус.
Ждать. Ждать.
Я вскочил.
Пошли, скомандовал я Лу.
Я же не доела.
Тогда доедай.
Она сунула в рот последнюю ложку.
Пошли, повторил я, давай быстрей.
Мы куда? удивилась Лу.
Гулять.
Как это?
Они же сказали, что гулять можно где хочешь. Днем можно выходить куда хочешь.
Я взял ее за руку и вывел из столовой.
Мы шли по лагерю. Повсюду я видел потные лица. Незнакомые, других не было.
Прежде у меня было столько близких.
Жена. Двое детей. Родители, тесть и теща. Сестра.
Господи, как же в детстве мы со старшей сестрой ругались. Из-за всего на свете. Алиса мне спуску не давала. А ведь я порой надеялся получить от нее поблажку. Возможность у нее имелась. Она была старше, поэтому и власть была в ее руках. Власть всегда у старшего. Но и ответственность тоже на нем.
Но дать мне поблажку означало нарушить устоявшиеся правила игры. А нам полагалось ссориться, мне даже кажется, что мне этого и хотелось, ведь между братьями и сестрами заведено ругаться. Это же легко, намного легче, чем быть друг с дружкой добрыми.