Мой тебе совет. Лицо попроще, и вперёд с песнями. Народ пошепчется и забудет, она легонько толкнула меня вбок локтем. А ты молодец! Я тоже бы его ухватила, так не даётся.
Милица, ты шлюха! возмутилась я её прямотой.
Эх, дурында! Так и ты теперь тоже! засмеялась Кривиличка. Нам белым воронам надо объединяться, а то чёрное вороньё заклюёт.
Я отвернулась от Милицы и пошла домой. Приходя в дом, который с некоторых пор стал, что осиное гнездо, мне хотелось раствориться среди мебели. Мать изводила недовольным бурчанием. Отец молчал и смотрел на меня глазами полными разочарования. Брат дразнил дома, а на улице обновлял синяк под глазом, защищая честь сестёр. Вот что было хуже каторги. Бесконечный психологический прессинг. Если чужие люди мне были побоку, то родные морально изматывали.
К Милице в гости идти мне не хотелось. Одно дело к ней, как к соседке зайти пошить чего, и совсем другое дружбу водить с сенненской потаскухой. Но, Кривиличка была права. Я теперь не лучше. Обида и гнев распирали мою душу. Я готова была сорваться. Нет, взорваться, как вулкан. Так много во мне накопилось невысказанного. Тем же вечером я пришла к Милице. Вдвоём нам было веселее переносить бойкот, травлю и осуждение непогрешимого общества. С ней я впервые и выпила водки. Но, в отличии от подруги по несчастью, меня к беленькой не тянуло. Я, вообще, к алкоголю отношусь не очень хорошо. Пить не умею и не люблю. Нельзя заполнить пустоту в душе одним лишь градусом. Эффект от алкоголя абсолютно противоположный. Каждая выпитая рюмка только расширяет эту пустоту, делая нас слабыми и зависимыми.
С того вечера меня чаще можно было отыскать у соседки, чем дома. И в один субботний вечерок я сидела у Милицы. Она заканчивала для меня платье. Материал дорогой, хороший. Подарок мужа моей сестры. Подруга никак не могла нарадоваться, строча швы.
Качество какое. Какой нежный и шов легко ложится. Вот бы мне кто подарил такую красоту.
Хвалебный гимн куску материала прервал вошедший Гришка.
Привет, кумушки! Всем кости перемыли?
Он явно переигрывал с хорошим настроением. Пытался шутить, только в голосе звучали нервные нотки.
Всем, да не всем. Про тебя забыли, кокетничала Милица.
Наговоритесь ещё. В баньку поедем? с ходу спросил Гришка.
Да! обрадовалась подруга и бросила моё платье на машинку.
Согласилась, даже не спросив: «куда», «зачем», «кто будет». Я была подозрительней. В эту баньку на берегу Сенненского озера я уже ездила с Гришкой. К счастью, мы были там только вдвоём. Иногда туда приезжали коллеги Коршунова поразвлечься. Девочек привозили с собой. А тут он сразу двоих приглашает. Странно. Видно, там уже кто-то есть. Гришка приехал на машине, а не на своём мотоцикле.
А я вот не хочу. Мылась уже, отказалась я.
Гришка, не стесняясь Милицы, подошёл ко мне. Его пальцыклещи впились мне в руку чуть выше локтя. Острая боль заставила меня отступить, но не свести с лица Коршунова глаз.
Поедешь. Тебя там ждут. А взбрыкнёшь, я твоей сестре Федьку припомню, злобно говорил он, стараясь смотреть мне в глаза.
Эти гляделки давались ему всегда с трудом. Этот раз не стал исключением. Он отвёл глаза.
Ты поняла, Лизка? он говорил со мной, но смотрел поверх меня.
Что же так суетишься, милый? промурлыкала я. Видно, обещали чего?
Он ослабил хватку и отпустил меня.
Любовницу на звание поменять хочешь? не задумываясь, спросила я.
Я никогда его не боялась. Я спокойно говорила ему то, что другие никогда не скажут. Эта мысль сама пришла в голову. Гришка натянуто улыбнулся. Скрывать ревность он никогда не умел. Будучи собственником по натуре, это решение было тяжело для него. Но, ради звания и хорошего места в комиссариате, он и на горло себе станет. А тут просто девкой поделиться попросили. Переживёт.
Собирайся! оскалился он. Живо!
Собирать мне было нечего. Уже и так одета.
До хутора нас вёз шофёр. Милица его не сразу узнала. Я вот хорошо запомнила молодого солдата, которого соседка утащила к себе после свадьбы Ани. От сердца сразу отлегло. Пичугин хотел меня видеть. Почти три года прошло с нашей первой встречи, а он всё ещё помнил дочку участкового. Мне это даже польстило. Такой мужчина и помнит какую-то девчонку, с которой связывал только один короткий поцелуй.
Милица всю дорогу щебетала с Гришкой. Он иногда поворачивался к нам и хоть с неохотой, но отвечал на глупые вопросы моей подруги. Чем ближе мы подъезжали к хутору, тем мрачнее становился Коршунов. Как же ему не хотелось отдавать меня другому. Только я жаждала, как вода, просочиться сквозь его пальцы.
Хутор из одного дома стоял, не доезжая Красной Луки, сразу за Королевичами. Этот большой бревенчатый дом с хозяйственными постройками и колодами для пчёл выгодно прятался за тонкой полосой леса. С дороги, соединяющей две деревни, его невозможно было разглядеть. Только узкая лесная тропинка, по которой с трудом пропихивалась машина, приводила прямиком к дому. Не только лес и тропа защищали хутор от непрошеных гостей. Огромная лохматая псина кидалась на каждого, кто осмеливался зайти за ворота. Увидев волкодава впервые, я подумала: «Хорошо, что цепь толстая. Бычья».
В этот раз собака по кличке Морда тоже встречала нас недружелюбно. Гостей и так было слишком много для его хозяина лесного отшельника. Ещё одна машина стояла во дворе. Пёс громко хрипел и страшно лаял. Из дома вышел худой длинноносый старик и стальным голосом сказал:
Свои.
Пёс сразу перестал надрывно лаять и опустил голову. Смотря исподлобья, он всё же продолжал выражать недовольство скалясь. В конуру ушёл только после того, как Коршунов прикрикнул на него:
Место, Морда!
Хозяин хутора приветливо поздоровался с нами. Не знаю, что могло связывать старика с комиссаром. Отцом и дедом он Гришке не был, но мой любовник обращался к нему «дедуля». Было, правда, одно сходство в их внешности, что доказывало родство. Пусть неблизкое, но родство. И у Гришки, и у деда Макара один цвет глаз. Коршунов утверждал, что нездешний. В Сенно, да и во всей Белоруссии, у него никого нет. Вся его родня в Рязанских землях. По-видимому, и Гришке было, что скрывать от Советской власти.
Гулянка шла полным ходом. Под навесом бани, что служил беседкой, за столом сидели трое мужчин и две женщины. Все красные и мокрые. Сразу видно, что парились. Мужчины мне были знакомы. Один в особенности. Девчонок я видела впервые. Наверно, приехали с Гришкиными коллегами из Витебска. У нас таких бесстыжих не было. Увернувшись в белые прозрачные от воды простыни, сидели на коленях у мужиков. Ржали, как лошади, и пили водку не хуже парнокопытных, что воду вёдрами. У одной даже выскочила грудь из простыни. А ей всё равно. Вытаскивать сигарету с большого своего рта она успевала, а прикрыться руки не доходили.
Милица тут же шепнула мне на ухо:
И меня ещё шалавой кличут.
Ответить ей мне не дал Гришка. Обняв нас за талии, он сказал:
Ну, красавицы, присоединяйтесь! и ущипнул подругу за бок, так что она подпрыгнула. Милица, а ты купаться после баньки нагишом любишь?
А как же! обрадовалась Кривиличка.
Наконец-то сбылась её мечта. Коршунов сам шёл к ней в руки. Она посмотрела на меня и улыбнулась подмигнув. Мол, не обижайся Лизка. Он теперь мой. Меня это несколько не расстроило. Такое счастье я бы давно с рук сбыла.
Гришка обнял Милицу, а меня подтолкнул в сторону шумной компании.
Лизок, иди за стол! приказал шёпотом муж моей сестры.
Я сделала несколько шагов вперёд. Место свободное было только рядом с моим давним знакомым. Его китель аккуратно висел на спинке стула, на котором он сидел. Я сразу заметила, что звёзд на погонах прибавилось. Теперь он полковник. Одна звёздочка уж больно блестела. Значит, замачивают звание Пичугина. Причина веская, чтобы Гришка так суетился. Видно, перестановки кадров в его управлении дали надежду на повышение и перевод из этой Сенненской дыры. Муж сестры так часто называл мой город.