Она не относится к той школе психиатров, которые тратят время на фразы типа «как ты себя чувствуешь». Я заметил, что голос у нее имел тот же сухой тембр, что у Сары, и вызывал ассоциации с мертвыми, шуршащими листьями.
– Ты в конце концов достиг своей цели, – продолжила она. – И все же чувство освобождения, которого ты так долго ждал и искал, на поверку оказалось совсем не таким, как тебе думалось.
Я вздохнул: в визитах к Шринк самое худшее, что она читает меня словно раскрытую книгу. Однако я решил не облегчать ей жизнь и пожал плечами:
– Не знаю. Я целый день пил кофе и ждал, пока разойдутся облака, а потом еще Сара устроила потасовку.
– О6ычпо чем сложнее ответить на вызов, тем большее удовлетворение испытываешь в случае vдачи. Уж никак не меньшее.
– Легко вам говорить.
Синяки на груди все еще пульсировали болью, ребра гудели, сращиваясь.
– Хотя на самом деле какая там потасовка… Сбивает с толку другое – Сара узнала меня. И назвала мое имя.
Глаза доктора Проликс стали еще больше:
– А как вели себя другие твои подружки, когда ты их поймал? Не разговаривали с тобой?
– Нет. Увидев мое лицо, они вопили.
Она мягко улыбнулась:
– Значит, они любили тебя.
– Сомневаюсь. Для этого никто из них не знал меня достаточно хорошо.
Кроме Сары, которую я встретил до того, как стал заразным. Все остальные женщины, с которыми у меня возникали отношения, начинали меняться спустя несколько недель.
– Но они, наверное, испытывали к тебе те или иные чувства, иначе проклятие не сработало бы. – Она улыбнулась. – Ты очень привлекательный парень, Кэл.
Я смущенно откашлялся. Услышать комплимент от пятисотлетней дамы – все равно как если бы твоя тетушка сказала, что ты клевый. В обоих случаях это ни о чем не говорит.
– Кстати, как у тебя с этим? – спросила она.
– С чем? С вынужденным воздержанием? Просто замечательно. Я в восторге.
– Ты не пробовал этот трюк с резиновой лентой?
Я поднял руку. Шринк посоветовала мне носить на запястье резиновую ленту и хлопать ею каждый раз, когда мною овладевают сексуальные фантазии. Если не ошибаюсь, называется такой метод негативным подкреплением,
Можно было и не смотреть на свое запястье: оно выглядело так, словно браслет был скручен из колючей проволоки.
– Развитие идеи резиновой ленты.
Она сочувственно улыбнулась:
– Не возражаешь, если мы вернемся к Саре?
– Пожалуйста. По крайней мере, что касается ее, я знаю: она действительно любила меня. – Я вытянулся в кресле, ощущая, как скрипят все еще чувствительные ребра. – Вот что удивительно, однако. Она обосновалась наверху, там, где, знаете, эти огромные, выходящие на реку окна. Оттуда прекрасно виден Манхэттен.
– Ну и что тут странного, Кэл?
Я старался не встречаться со Шринк взглядом, но смотреть в пустые глаза кукол было еще невыносимее. В результате я уставился в пол, откуда любой крошечный катышек пыли неотвратимо затягивало к доктору Проликс.
– Сара любила Манхэттен. Улицы, парки, вообще все. Она собрала коллекцию фотоальбомов с видами Нью‑Йорка, знала историю многих зданий. Как она могла выносить открывающийся из окон городской пейзаж на фоне неба? – Я вскинул взгляд на доктора. – Может такое быть, чтобы ее проклятие как‑то… ну, разрушалось, что ли?
Шринк снова сложила пальцы домиком и покачала головой.:
– «Разрушалось» – неподходящее слово.