Здоровья! Здоровья! и упала под стол.
* * *
Познакомила писательницу Аллу Боссарт с поэтом Романом Сефом и его женой. Жена Романа Семёновича протянула руку:
Ариэлла.
Ариэлла!.. мечтательно произнесла Алка. Боже мой! Если бы меня звали Ариэлла вся жизнь у меня была бы другой
* * *
Когда у Дины Рубиной вышел роман Синдикат, Бородицкая расстроилась, что там все про Москвину да про Москвину, а про Бородицкую ни слова.
А надо было себя более ярко проявить, сказал наш Сергей, чтобы обратить на себя внимание Дины. Например, совершить какое-нибудь злодеяние.
* * *
После выхода Синдиката мне позвонил какой-то пожилой человек и сказал:
Значит, вы реальное лицо? Я так и подумал. И без труда узнал ваш телефон. Вот я хочу с вами посоветоваться: как жить?
С таким же успехом, говорю, вы можете позвонить Тарасу Бульбе, доктору Айболиту, бравому солдату Швейку или Робинзону Крузо Но раз вы дозвонились мне, я вам отвечу
* * *
Как ты думаешь, какую сделать обложку к моей книге, чтобы было рыночно? застенчиво спрашиваю Серёгу, ставшего акулой книжного бизнеса.
К твоей книге, он отвечает, надо что-то такое, что к ее содержанию, в принципе, не имеет никакого отношения!
* * *
Пора сдавать летний пиджак Тишкова в химчистку. Лёня жмется, ему жалко денег, тем более дело происходит зимой и химчистка сильно подорожала. Последний раз мы сдавали туда его пальто двадцать лет назад.
Я говорю:
Второй раз в жизни у тебя наметилась какая-то связь с химчисткой, а ты упираешься.
Так, значит, вот что такое жизнь! воскликнул он. Два раза в химчистку сходил и на кладбище?
* * *
Дорогая Марина Львовна! И дорогой Леонид Александрович! Очень соскучился по вас и решил написать это печальное письмо. Что я делаю? Как всегда, заполняю пустоту ненужными рисунками и грустными историями. Где Лия? Почему она не пишет? Глаза мои смотрят то на вас, Марина Львовна, то на Леонидаса, а язык покажите Лии, если она объявится. Не поленитесь, напишите мне письмо. Любящий вас Р. Габриадзе.
* * *
Серёжа учится водить машину.
Ты слишком резко жмешь на тормоза, объясняет ему инструктор. А тут надо как на тромбоне. Тромбонисты знают: чуть-чуть сильнее подул другая нота
* * *
Пишу книгу о Японии про японские сады камней.
Звонит Лёня Бахнов:
Хорош воспевать Японию, обратись к своим корням! (Приглашая на фестиваль еврейской литературы.)
* * *
А как бьется сердце автомобилиста, когда ты отправляешься получать номер! волнуется наш Сергей. Если ты не заплатил это полностью непредсказуемое дело. Все хорошие, благозвучные номера они дорого стоят и давно разобраны. Ты же можешь получить только хрем или фук, хоть не лох или поп Не дай бог на уй будет оканчиваться что-то будет напоминать из ненормативной лексики уничижительное
* * *
В начале 90-х бесплатно уже неудобно посещать врача, как-то надо заплатить, а как?
В Евангелие от Луки хорошо ли положить десяточку? спрашиваю Тишкова.
В Евангелие от Луки, ответил он, хорошо положить тридцать рублей.
* * *
Искусствовед, переводчик, ведущий телепередачи Мой серебряный шар Виталий Вульф работал в Институте международного рабочего движения (ИМРД) в отделе международных организаций, которым заведовал мой папа. И когда бы Вульф ни отпрашивался с работы, Лёва его всегда отпускал.
Как я могу не отпустить Виталия, говорил он, если тот приходит ко мне уже с билетом на самолет и заявляет: Лёвушка! Я сегодня улетаю в Новосибирск в Академгородок на встречу со мной
* * *
Фестивальщик Михаил Фаустов, задумавший охватить пожаром книжных ярмарок все населенные пункты планеты, столкнулся с неожиданной трудностью. Писатели, которых он зовет за собой, особенно именитые, спрашивают:
А город, куда мы едем, миллионник?
Миллионник! уверенно отвечает Миша, даже если этого места нет еще на карте.
* * *
Лёня читает рукопись, которую мы прочим на первую премию в конкурсе Заветная мечта, и хохочет над ее незадачливым автором.
Зато вещь большая, проблемная, говорю, школьная повесть, года полтора человек сидел
Да-а, всю дурь вложил, какая была, без остатка!
* * *
Лечу в Новосибирск на книжный фестиваль Открой рот. Миша Фаустов предупредил, что в аэропорту меня встретит литературный критик Константин Мильчин и отвезет в Бердск.
Я, говорю, буду в полосатой шапке, похожая на Инну Чурикову
А Мильчин будет с бородой, похожий на Костю Мильчина, сказал Михаил.
* * *
Жаль, что я отвлекла вас от вечеринки, говорю Мильчину по дороге из Новосибирска в Бердск.
Ничего страшного, ответил Костя. До сорока я только и думал, как бы выпить. А после как бы НЕ выпить!
* * *
У меня на выступлении в первом ряду сидел заместитель мэра по ЖКХ, слушал, смеялся, радовался, а потом подошел и спросил:
А если я тоже захочу что-то написать, но у меня совсем нету времени, могу я купить рассказ у какого-нибудь молодого писателя и выдать его за свой?
* * *
Видимо, у моего папы была какая-то преданная поклонница, сказала Марина Бородицкая. На его могиле, когда я прихожу, всегда лежат абсолютно свежие пластмассовые цветы
* * *
Звонит Лёня:
Записывай, тебе для твоего романа. На Савеловском вокзале на столбе висит объявление: Нашел в электричке шаманский бубен с колотушкой. Звоните и телефон Представляешь? Какой-то шаман забыл в электричке настоящий шаманский бубен
* * *
Резо Габриадзе был знаком с Лёней, а со мной нет. И я через Лёню передала ему варежки, на которых вывязала ярко: Здравствуй, Резо!
Он очень обрадовался и спрашивает:
А мне что подарить Марине? Что она любит?
Она любит ВСЁ.
И он передал мне бумажный кулек с песком из пустыни Гоби.
* * *
Стали вручать Ревазу Левановичу Государственную премию, пригласили в Кремль. А он позвал Лёню, ну и меня заодно, как свидетелей на свадьбу.
Только, говорит, не опаздывайте! Это очень серьезно! Рихтер опоздал на три минуты ему не дали.
Я пришла раньше всех, стою жду Тишкова, январь, снегопад. С Васильевского спуска идут получать Государственную премию Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, сценарист Валерий Приёмыхов, Юрий Коваль привез на машине жену Арсения Тарковского Татьяну Алексеевну Увидел меня и удивился:
А ты что тут делаешь?
Да так, говорю беззаботно, сопровождаю Резо Габриадзе получать Государственную премию.
Ты большой человек! воскликнул Юрий Осич.
И тут как снегирь на снегу в красной кофте из-под расстегнутой дубленки нарисовался Резо. А он-то меня не знает!
Тогда я, ни слова не говоря, заключила его в свои объятия, чтобы не опозориться перед Ковалём.
А вы кто? громко спрашивает Резо.
* * *
Торжественная церемония проходила в круглом зале Совета министров. Речь министра печати, министра культуры. Юпитеры, телевидение, аплодисменты, вручение наград. В заключение Резо Габриадзе дал нам понюхать новенькую коробочку с медалью и удостоверением. Она пахла столярным клеем.
Инвалиды делали, сказал Лёня.
* * *
Сергей Седов* * *
В Доме творчества Переделкино поэт Иван Жданов сидит в холле с веселым молодым провинциалом, взъерошенные оба, с похмелья, на завтрак не пошли.
Я прохожу мимо, а Ваня:
Поди-ка, поди-ка!
Я подхожу, он спрашивает:
Кто написал Трамвай «Желание»?
Теннесси Уильямс.
Уильямс, Уильямс!
А вы чего на завтрак-то не идете?
Не хочется, говорит Ваня. Иди давай, иди!..
* * *
Слушайте, вы такой мудрый на сцене, вы и в жизни просветленный? спросила у Евгения Гришковца.
Нет! Нет! он ответил. Вот стою на сцене вроде бы и мудрость, и понимание, и доброта. А в жизни скандалю, и кричу, и плачу, и обижаю всех. Эти вещи невзаимопроникаемы. Не смешиваются, и всё. Хоть плачь. Вот такой парадокс.
* * *
Марина вобрала в себя лучших мужчин эпохи! сказал Юрий Норштейн.
* * *
Отец Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннесси Уильямса в переводе Виталия Вульфа. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, другой, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш культпоход не задался. Лев встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе чистым ямбом: