Не слишком хороший шанс, сказал Флавий. Завтра вы победите, и меня изобьют или убьют, если поймают. Или победят римляне, и меня освободят. Я могу подождать. Мой народ старше вашего вы народ детей, но мы умеем ждать.
Что причиняет мне меньше забот! рассмеялся кимвр. Когда я построю свой двор, ты сможешь стать моим надсмотрщиком. Я даже дам тебе жену римлянку.
Я тебе говорил, что у меня есть жена. Какой бы она ни была.
Флавий тонко поморщился. Эодан рассердился. Флавий может спать с рабынями любой мужчина делал бы это, если ничего лучше не было. Отвратительные, едва расслышанные сплетни насчет мальчиков можно пропустить мимо ушей. Но жена мужчины это жена, ей даны клятвы в присутствии самых влиятельных людей. Даже если он с ней не ладит, он не мужчина, если дурно говорит о ней в присутствии других.
Что ж
Как зовут римского консула? продолжал Флавий. Не Катулл, которого ты побил при Адидже, но новый консул, которому, говорят, передали верховное командование.
Марий.
Вот как. Гай Марий, я уверен. Я встречался с ним. Плебей, демагог, самодовольный и всегда разгневанный человек, который хвастает, что не знает греческого Его единственное достоинство он не солдат, а демон.
Последние слова Флавий произнес на латыни. На кимврском, языке варваров, сказать такое невозможно. Эодан без труда его понял: Флавий обучил его латыни для повседневного использования, потому что Эодан с нетерпением ждал дня, когда у него будет много рабов-римлян.
Эодан сказал:
В повозке с багажом найдешь мои доспехи. Отполируй шлем и нагрудник. Завтра я должен выглядеть как можно лучше. Он остановился у фургона. И не сиди здесь слишком близко.
Флавий усмехнулся.
А понимаю. Тебе можно позавидовать. Я все знаю об Аристотелевых критериях красоты, но ты спишь с ними.
Эодан пнул его, но не сердито. Римлянин рассмеялся, уклонился и растаял в темноте. Эодан посмотрел ему вслед и услышал, как он весело мелодично засвистел.
То же самое Гней Валерий Флавий пел у Аравсиона в Галлии, чтобы подбодрить других пленных. Это было после того, как кимвры разбили две консульских армии и Боерик приносил всех пленных и добро в жертву речному богу. От фургонов со старухами несло кровью! Эодану стало плохо, когда беспомощных людей одного за другим вешали, пронзали копьем, разрубали и разбрасывали мозги тела запрудили реку. Вот тогда он слышал пение Флавия. Тогда он не знал латинского, но догадался по смеху (римляне смеялись, ожидая смерти!), что слова непристойные. Подчиняясь порыву, он выкупил Флавия у реки за корову и теленка. Позже он узнал, что владеет римлянином высшего класса, учившимся в Афинах, владельцем богатых поместий, с большим будущим; как обязан всякий благородный римлянин, он служил в армии.
Эодан поднялся на три ступеньки и откинул дверную занавеску. Это дом странствующего вождя, его везут четыре упряжки быков, он снабжен стенами и крышей от дождя.
Кто это?
Низкий женский голос звучал напряженно. Эодан слышал, как она движется в темноте среди его разложенного оружия.
Это я, сказал он. Только я.
О
Викка подошла к двери. Тусклый свет упал на ее лицо, широкое, с курносым носом, в небольших веснушках, с широким мягким ртом, с глазами, как летнее небо. Светлые волосы падают на сильные плечи, и он едва различает ее пригнувшееся тело.
О, Эодан, я испугалась.
Она холодными руками схватила его руки.
Нескольких римлян? спросил он.
Того, что может случиться с тобой завтра, прошептала она. И даже с Отриком Я подумала, что ты не придешь домой на ночь.
Его руки скользнули под ее пшеничную гриву, коснулись ее обнаженной спины, и он поцеловал ее с нежностью, какой никогда не испытывал к другим женщинам. Не только потому, что она его жена и родила ему сына. И, конечно, не потому, что она из знатного кимврского рода. Когда он ее видел, в нем словно просыпалась весна, ютландская весна всех прошедших лет, когда Дева носит гирлянды из цветов боярышника; он знал, что быть мужчиной значит не просто быть готовым к бою.
Я вышел наружу, чтобы посмотреть на местность, сказал он ей, и поговорил кое с кем из воинов и с Флавием.
Вот как Я уснула, ожидая тебя. И не слышала. Флавий пел мне песню, чтобы я уснула, когда не могла уснуть но сначала он заставил меня рассмеяться. Викка улыбнулась. Он обещал принести мне несколько цветов, которые у них есть. Он называет их розами.
Хватит о Флавии! сказал Эодан. Пусть ветер унесет этого римлянина, подумал он. Как он очаровывает всех женщин. Я пришел домой и первое, что я услышал от своей жены, какой замечательный этот Флавий.
Викка наклонила голову.
А знаешь, прошептала она, мне кажется, ты ревнуешь. Как будто у тебя есть для этого причины!
Она прошла внутрь. Он последовал за ней, неловко раздеваясь в темном тесном пространстве. Он слышал, как Викка подошла к Отрику, маленькому молочному существу, которое в свое время будет сидеть на его месте, и укрыла шкурой ребенка. Он ждал ее на их соломе. И вскоре ее руки нашли его.
II
Кимвры встретились с объединенной армией Мариуса и Катулла на Рудианской равнине вблизи города Верцелла. Был третий день новой луны месяца секстилий, который сейчас называется августом. Римлян было 52 300 человек; никто не мог сосчитать кимвров, но говорят, каждая сторона их армии занимала тридцать фарлонгов [Фарлонг, единица длины восьмая часть мили, 201 метр. Прим. пер.] и в ней было 15 000 лошадей.
Эодан вел одно крыло кавалерии. Он не на одной из волосатых коротконогих длинноголовых северных лошадей, прошедших по всей Европе; высокий черный жеребец, которого он нашел в Испании, фыркал и плясал под ним. Эодан мечтал о табунах таких лошадей, о своих собственных стадах в этой земле. Он будет выращивать лошадей, каких никто никогда не видел. А тем временем он под звон серебра на упряжи ехал побеждать консула Мария.
Его крупное тело напрягалось под нагрудником из кованого железа, шлем сделан в форме волчьей головы, плюмаж кивает над плащом, который, как пламя, льется с его плеч, на его сапогах позолоченные шпоры. Он кричал и обменивался солеными шутками, похотливыми шутками тех, кто выращивает скот, с товарищами, которые еще моложе его, потрясал копьем, в наконечнике которого отражалось солнце, поднес рог зубра к губам и дул до тех, пока застучало в висках, дул, радостно слыша звук рога. «Хой-а, римляне, хотите передать что-нибудь своим женам? Я увижу их раньше вас!» И молодые всадники скакали со всех сторон, и пыль покрывала их знамена.
Боерик, огромный и неразговорчивый, ястребиное лицо в шрамах и поседевшие рыжие волосы под рогатым шлемом, вооруженный копьем с двумя остриями, ехал спокойный в авангарде армии. Не у всех кимвров, идущих за кавалерией, на голове железо, у многих кожаные шапки, и их стрелы закалены на огне. Но даже некоторые босоногие двенадцатилетние мальчишки, вооруженные только пращами, могут носить награбленные золотые ожерелья.
Римляне спокойно ждали под своими орлами, их панцири и поножи, продолговатые щиты и круглые шлемы блестели на солнце. Среди них раскачиваются офицерские плюмажи и изредка синие плащи, но они гораздо менее многоцветны, чем варвары, и кажутся меньше смуглая низкорослая раса с коротко подстриженными волосами и бритыми подбородками, они держат свои ряды неподвижно, как смерть. Даже их всадники стоят, как вкопанные.
Эодан напрягал зрение, пытаясь рассмотреть врага сквозь пыль, окружившую его, как туманом, и поднятую ногами и копытами. Он едва видел собственных воинов; время от времени он различал железный блеск цепей, которыми кимвры соединили свои передние линии стоять вместе или умереть. Эодан на мгновение подумал, что это помогает римлянам: они не видят, какая масса им противостоит Но тут прогремел боевой рог¸ Эодан в ответ задул в свой рог и вонзил шпоры в бока лошади.