Что с ней? спросила другая.
Не знаю, с трудом выдавил я в ответ.
Как это ты не знаешь?! спросила первая и нагнулась к ней ближе, стараясь послушать ухом.
Не верю я ему, ни одному слову! процедила та, что была со скалкой.
Вызовите скорую! попросил я, стараясь держаться уверенней и в тревоге кося глазом на маячившее сбоку деревянное оружие неуравновешенной женщины.
Вызовем, вызовем, проговорила с нотками угрозы, та, что стояла со скалкой, ну что живая? обратилась она к нагнувшейся женщине.
Вроде бы да! Дышит, но слабо! Надо идти к Митрофанычу у него телефон.
Ну, иди, буди, а я за этим фраером «пестрожопым» пригляжу.
Такое обращение в мой адрес, мне совсем не понравилось. Спустя минут пять, во дворе собрались человек шесть-семь полусонных, наспех одетых людей. Все спрашивали: «Что с ней?!», и не получив ответа, шушукались, отойдя от меня шагов на десять.
Надо было ждать «скорую», а обстановка начала накаляться. Пришло еще двое мужиков и с ними очевидно владелец телефона Митрофаныч, высокий жилистый старик с окладистой бородой. Заслушав импровизированное вече, он отделился от собравшихся и раскачиваясь, на плохо гнущихся ногах, направился ко мне. За ним, как по команде, гуськом, потянулись остальные жители дома.
Кхе! Кхе! прокашлялся он, внимательно рассматривая меня. Ишь ты! Эт ты ее притащил? спросил он, хотя вопрос был лишним.
Я, кто же еще! сказал я недовольно.
Хоть не бросил. Кто она тебе?
Никто. Я ее не знаю.
То есть ты даже имя у нее не спросил?
Не спросил, сквозь зубы бросил я, с неприязнью глядя на дотошного старика.
Вот молодежь пошла! он обернулся к подходящим и выступавшим меня со всех сторон, жителям дома. Это же надо до такого докатиться!
Ну, а если бы спросил имя, это что-то изменило? вяло отбивался я от него.
Так ты расскажи правду, что ты с ней сделал? подходя ближе сказал Митрофаныч, поглаживая бороду.
Да абсолютно ничего не сделал, не прикасался даже! горячась промолвил я. Правда!
А где-то же ты ее встретил? лукаво продолжил он. Не с неба же она свалилась?
В автобусе. Потом она пришла к нам домой. Я на Северном живу.
Сама?
Ну, да!
Ага! Понятно! Сама по себе шла, шла и пришла. И что дальше?
Я замолчал, не желая выслушивать обвинения.
Рассказывай милок! настаивал дед. Рассказывай!
Ну, посидели, небрежно бросил я.
Выпили наверно?
Совсем чуть-чуть. А что тут такого.
Да учуял, что от тебя запашок. Так. И что дальше?
Смотрим, время два. Автобусы не ходят. Я отправился ее проводить.
Что я с тебя тяну? Говори, да не мне, всем, пусть люди послушают, обернулся к собравшимся старик.
Молчаливое, но грозное большинство, явно было на его стороне.
Ну, что, школу прошли, лесок березовый, она нормальная была, а тут что-то и приключилась.
Лесок березовый? ехидно повторил старик и показал желтые зубы.
Да лесок! вспылил я. Какая разница где мы шли?
Молокосос. Видали мы таких! крикнула женщина в мужских сандалиях.
У него на лице все написано!
Да уже все понятно!
Раздались со всех сторон возгласы от подошедших. Женщина, со скалкой, стала заходить мне за спину. Деревянную колотушку она грозно положила себе на плечо. Так окружают собаки незадачливого путника, который по неосторожности посмел вторгнуться на охраняемую ими территорию. Обстановка накалялась. Я инстинктивно стал отходить к стене дома, стараясь обезопасить спину.
Да что с ним разговаривать! отмела мои оправдания, женщина в мужских сандалиях.
Натворил «делов», теперь прикидывается, ничего не знаю, ничего не видел, сказал один из мужчин подошедших в конце.
Да я честно вам говорю! Что бы я ее тащил на себе полкилометра если бы делов натворил. Я вообще чуть не сдох.
Ой врет! Врет как сивый мерин! отметала мои доводы, женщина со скалкой. Ей так и не удалось зайти мне сзади.
Да зачем мне все это. Отчаянно говорил я. Вот врачи приедут, во всем разберутся.
Женщины! Это правильно! Покряхтывая, неуверенно обронил Митрофаныч, Давайте врачей дождемся!
Да мы и без них разберемся! продолжала настаивать женщина, поигрывая скалкой.
Не порите горячки. Успеется. За самосуд и загреметь можно! останавливал ее Митрофаныч.
За этого много не дадут. Может даже спасибо скажут.
К моему счастью, в это время на дороге показался Уазик-«санитарка», с красным крестом на крыше. Девушку переложили на носилки и затолкали в машину через открытые задние двери.
Женщина в белом халате стала задавать мне вопросы: но, ни что случилось, ни имени девушки, ни фамилии ее, я не мог сказать. Сказал только свою и адрес проживания. Люди начали возмущаться и обступили нас со всех сторон.
Вы не видите? От него разит!
Что он с ней сделал?!
Эта молодежь, без тормозов! раздавались угрожающие крики со всех сторон.
Так! Товарищи! Давайте без самодеятельности! решительно сказала женщина-врач. Я сейчас вам ночью тут диагноз не поставлю. Но мы во всем разберемся!
Разберутся они?! Жди?!
Разберемся! обрезала она коротко, и грубовато взяв меня за рукав, предложила поехать с ними. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Меня посадили вместе с водителем на переднем сиденье, а врач осталась хлопотать в салоне.
Я не оборачивался, боялся обернуться, смотрел неотрывно на дорогу, убегающую под колеса, в голове у меня роились разные мысли. Все случившееся казалось кошмарным сном. Проехав по Лесной дороге, мы свернули на «Александра Невского» и приехали в ведомственную 25-ю медсанчасть от завода «Химконцентратов».
В больнице меня оставили в приемном покое одного, и скоро забыли. Или от холода, или от переживаний этой ночи, меня начал бить озноб. Зуб на зуб не попадал. Я обнимал себя за плечи, нервно ходил из угла в угол и даже приседал, чтобы согреться. Наконец я узнал, что кризис у девушки миновал, и что это было результатом аллергической реакции организма на пыльцу, запахи от болотных растений, и она могла задохнуться. Еще врач назвала ее по имени Маша. А меня потрепала по голове и шутливо назвала «спасителем».
«Неужели закончилась эта нескончаемая и тревожная ночь?!»
Стало легче на душе. Автобусы еще не ходили и я отправился в обратный путь пешком, через Сосновый бор, по беговым дорожкам спорткомплекса «Север». Дорога заняла около часа. Когда я подошел к дому, первые лучи солнца осветили трубу асфальтного завода, но на земле еще лежал легкий сумрак ночи.
Стучаться долго не пришлось. Света открыла без промедления и с решительным видом встала в проеме двери. Она ждала, что я скажу. А я не желал ничего объяснять просто не было сил. Мне тупо хотелось, как можно скорей добраться до подушки, и я это сделал.
Все понятно! раздраженно бросила она фразу, которая не предвещала ничего хорошего, и торопливо начала собираться: мельком оглядывая себя в зеркало, поправляя волосы, и нанося небрежно на губы помаду.
Ничего тебе непонятно! Она в больнице, у нее аллергия, наконец с трудом выдавил я.
Это не умно вы долго думали?! зло бросила Света.
Я так и знал, что с этого разговора ничего путного получиться не могло. Я оставил свою девушку, пошел провожать другую, меня не было всю ночь что тут добавить. Чем больше будет оправданий тем меньше веры. Надо хорошо выспаться, тогда, возможно, найдутся нужные слова. Я лег в постель: она была теплая, согретая, и пахла дешевой польской «Шанелью 5».
Дверь в сенях громко хлопнула. Не было сил закрыться и голова моя начала проваливаться в небытие. Я засыпал, тем не менее, с улыбкой: вспоминал грустные глаза Маши, хрупкую угловатость девушки, белое платье и маленькую прекрасную грудь. Ее тихое: «Простите, простите!». Почему я не обернулся там, наверху, и не сжал ее ладони в своих руках? А ведь я мог это сделать! Я точно мог это сделать, я чувствовал это! И мы постояли бы у школы, и не пошли бы в это проклятое болото.