А ничего, сказал Паша, не такая уж она и тощая.
Угу.
Улучив момент, когда Вася отошел в сторонку в поисках очередного камешка (на самом деле он хотел скрыть свое смущение), Павел спросил:
Колись, физрук: ты с ней спал?
Сеня наградил товарища тяжелым взглядом. В ответ, впрочем, получил такой же.
С дуба рухнул?
Ну а чего, женщина все-таки Паша отвел глаза, уставился исподлобья на голую Милку, которая, кажется, собиралась выходить на берег. Вода уже облизывала ее живот на уровне пупка.
Успокойся, брат, не спал. Я мог бы задать тебе аналогичный вопрос, но не стану.
Ты знаешь ответ
Милка ступила на песок. Собственная нагота, казалось, ее нисколько не смущала, чего нельзя было сказать о парнях. Пока она плескалась в озере, они не маскировали свое внимание, но сейчас, когда подруга была в шаговой близости, ребята не знали, куда им отвернуться. Вечное мужское проклятие хочется смотреть, пожирать глазами интимные детали, но, боже, неудобно-то как!
Ну что, мальчиши-кибальчиши, как я вам в свои сорок три?
Она положила одну руку на бедро и по-модельному выгнула спину. Грудь ее смешно подпрыгнула.
Супер, сказал Паша. И как тебя Филя осмелился сюда привести
Милка перестала улыбаться. Сеня ткнул Пашу в бок.
Филипп был человеком широких взглядов, сказала Людмила, прибирая распустившиеся волосы. Он все спланировал заранее, даже полотенце прихватил. Но вы не поняли главного
Парни замерли. Еще один «момент истины»?
Я не смогла, ребята. Посмеялась, конечно, оценила оригинальность, но раздеваться прилюдно не стала. Постояла вон там в сторонке, покурила, и мы ушли.
Пашу осенило.
Так ты поэтому нас сюда привела?
Да. Давно хотела это сделать, как бы в память о нем совершить эту психологическую растяжку. Но все никак не решалась. Вы же всегда считали меня легкомысленной, а я вот, видите такая
Ты бы лучше оделась, сказал Сеня, протягивая ей блузку и глядя при этом в сторону. Нижнее белье он подать не решился, хотя с него и надо было начинать. Простудишься, действительно.
Нормально всё. По дороге где-нибудь горячего чая возьмем.
Милка быстро оделась, закинула на плечо сумочку, оглядела ребят спокойно и буднично, будто ничего экстраординарного не произошло. Все молчали. Вася высматривал что-то в песке, Паша пытался прикурить от чахлой зажигалки новую сигарету. А Семен думал
Ему помыслилось, что именно в этот момент между ними всеми промелькнуло что-то особенное. Раньше казалось, что их дружба уже не может стать крепче, потому что крепче было некуда. Но неожиданное обнажение Людмилы и ее упоение телесной свободой, стократно усиленное присутствием ребят, внесло в отношения четверки нечто новое.
Как ты, Мил? нарушил он общее молчание. Полегче?
Норм, освежилась. Вы-то чего притихли, орлы? Смутила вас?
Не без этого, молвил Паша. Теперь, глядя на тебя, мы неизменно будем представлять твою стрижку ромбиком. Этот образ с нами навечно.
Ничего, переживёте, хихикнула Милка. Я же знаю, какой у тебя член, и с ума пока не сошла.
Что?! Когда ты его видела?!
Меньше пить надо! Вспоминай сам.
Так, ребята, может, мы закончим эти диалоги о прекрасном? вмешался Сеня.
Нет, почему! возразил Василий. Дело ведь не в том, что мы увидели Милку голой. Как ты там говорил про лошадь, Паш? Забраться на нее снова? Наверняка у каждого найдется такая брыкливая скотина, а?
Я свою оседлала. И счастлива Решайте, кто будет следующим. Только вы уж меня не повторяйте, давайте как-нибудь по-другому.
Парни переглянулись. В воздухе пахнуло «духом авантюризма». Паша выбросил сигарету, не докурив.
Может, обсудим это за чашкой чая или кофе? предложил он. Оформим идею, так сказать. Да и жрать охота.
Никто не возражал.
Через минуту компания уже направлялась по прибрежной тропе назад к плотине.
7. Яблони
Так и порешили: друзья будут по очереди пытаться оседлать своего строптивого скакуна. Разумеется, «при поддержке трибун». Дата первая суббота октября выпала случайно. Поначалу хотели разобраться со всем табуном сразу после перфоманса Милки, но Семен сослался на загруженность в университете, Вася намекнул на грядущие важные заказы от генералов идеологического фронта, а неприкаянный Паша просто отмахнулся мол, я как-нибудь потом, когда вспомню что-то очень уж душераздирающее.
Год прошел в обычной суете. Милка завела очередного ухажера, но на этот раз ребятам его не представила, что вызвало у тех некоторые подозрения: неужели нащупала что-то стоящее и боится сглазить, как в случае с Филиппом Ставицким? Паша пытался разузнать, но Людмила лишь томно закатывала глазки и быстро меняла тему разговора. Скрытной стала?
Семен продолжал разбивать сердца студенток, а родную жену Лизу «подталкивать» к мыслям о разводе. Его стойкость и невозмутимость периодически доводили жаждущую страстей супругу до белого каления, она не единожды грозилась подать заявление и забрать детей (даром что пацаны-шестиклассники уже вышли из возраста, когда их можно уложить в чемодан), но, если разобраться, именно благодаря терпению Семена их брак и просуществовал столько лет. Друзья считали, что он просуществует еще столько же, и они могли судить об этом компетентно: Сеня и для них был неким стержнем, удерживающим компанию от центробежных сил. Вообще, Семену втайне завидовали: жена у него, в принципе, была нормальная, как у всех, и жизнь их обывательская текла своим чередом со всеми ее взлетами и падениями, скандалами и идиллиями, субботними походами в супермаркет и утренним кофе. Все остальные члены «великолепной четверки» этих радостей были лишены.
Что касается Пашки и Василия, то они вели практически богемный образ жизни: блогер Болотов выбил себе еще пару авторских колонок в провластных изданиях, что позволило ему расширить рацион спиртосодержащих продуктов, а офисная крыса Феклистов в свободное от работы и соцсетей время тусовался в городе, смотрел кино, читал детективы в мягких обложках, находил девушек для веселых встреч (Лены с ее чертовым мопсом тогда еще не было на горизонте) и часто не мог вспомнить, как вообще прошел день.
Иногда все четверо встречались в каком-нибудь баре в центре, делились новостями и в целом пребывали в хорошем настроении, но каждый приходил к выводу, что замечание Василия, прозвучавшее во время прогулки на Шершни «жизнь проходит, вот в чем беда», было справедливо.
Однажды в конце сентября в телефонном разговоре с Семеном Пашка вспомнил:
Слушай, ровно год назад Милка показала нам голую задницу и свой ромбик.
Да, было дело. И что?
Помнится, мы в тот день договорились, что каждый из нас пройдет похожее личное чистилище.
И это помню. Ты к чему ведешь?
К тому, что не покуражиться ли нам, как в прошлом году?
Сеня согласился, что мысль, в общем, дельная. Но кто следующим выйдет на подиум?
Давай Ваську вытолкнем, сказал Паша. Если разобраться, то он первым об этом заикнулся, ему и флаг в руки. Ты сам-то как смотришь?
Рационально.
В смысле?
В том смысле, что мы давно не проводили время по-человечески, для души, а это нехорошо. Протирать штаны в кабаках большого ума не надо.
То есть ты «за»?
Согласие есть продукт непротивления сторон.
Блин, Сэм, ты у Васьки нахватался? Можешь нормально говорить, не как со студентами?
Это не так весело.
Через неделю, первого октября, Василий Болотов вечером после работы был взят за грудки и прижат к стенке. Фигурально, конечно. На самом деле друзья сидели на скамейке на главной аллее парке Гагарина. Для кворума не хватало лишь Милки, она поздно заканчивала смену в салоне.
Есть у меня одна идея, многозначительно произнес Болотов. Глаза его блестели, но вряд ли от азарта накануне Вася бурно отмечал десятитысячного подписчика своего авторского блога и до сих пор поправлял здоровье.