Обязанности главнокомандующего раздражали царя, они мешали ему заботиться о больном сыне. Отцом Николай был превосходным: чутким, внимательным, ласковым. В его письмах и дневнике совсем немного войны, зато столько беспокойства за «Бэби»! Царь старается уделять своему «Солнечному Лучу» как можно больше внимания, организует Алексею целебные припарки прямо в Ставке («Я говорил с В.Н. о грязевых компрессах. Он сказал, что все можно будет легко устроить»), приглашает к нему учителей, «чтобы дать ему возможность говорить больше по-английски», волнуется из-за состояния сына после прививки («Сегодня утром, когда мы оба еще были в постели, Алексей показал мне, что локоть у него не сгибается, а затем он смерил температуру и спокойно объявил, что ему лучше полежать весь день. У него было 36,5. Так как погода сырая, я нашел, что, действительно, ему лучше полежать в постели»), всеми силами старается развлечь и занять подростка («Вчера мы видели интересное представление в кинематографе и остались очень довольны. Бэби играет, очень шумит, веселенький, болей совсем нет»).41
Сын был рядом, он был реальным, любимым и нуждался в отце; а война так и осталась для Николая чем-то эфемерным и далеким. Он все чаще вспоминал слова Толстого, которые в юности он лишь невнимательно пробегал глазами, а сейчас прочувствовал их по-настоящему: «Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка. «Сердце царево в руце Божьей». Царь есть раб истории»42.
Как-то раз Николай признался министру иностранных дел Сазонову: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу»43. С императором можно было говорить только о чем-то приятном; все неприятное он пропускал мимо ушей, отворачивался к окну и переводил разговор на погоду. Эта особенность главнокомандующего приводила в отчаяние его приближенных: «Кто хотел бы заботиться исключительно о сохранении своего здоровья и безмятежного покоя, для того такой характер не оставлял желать ничего лучшего; но в Государе, на плечах которого лежало величайшее бремя управления 180-миллионным народом в беспримерное по сложности время, подобное настроение являлось зловещим»44
«Царь есть раб истории», зачарованно повторяет Николай, глядя на смутные фигуры в касках, заполнившие экран могилёвского иллюзиона. Русский царь, во всей полноте власти своей, никак не способен повлиять на действия этих измученных фигур. Война непредсказуема и неуправляема. Все, что может Верховный главнокомандующий, сидеть в кресле за тысячи километров от боя, чувствовать теплую руку сына и с философской покорностью фаталиста наблюдать за тем, как где-то во французской глубинке решается судьба всей Российской империи.
Запись в дневнике императора от 30 июня 1916 года: «В нашем наступлении произошла временная остановка на р. Стоходе вследствие необходимости пополнения больших потерь и недостатка в снарядах, особенно тяжёлой артиллерии. Днем прогулка была в то же место; не купался, т. к. сделалось свежее. В 6 час. поехали вдвоем в кинематогр., показывали франц. ленту Verdun. Вечером окончил почти все залежавшееся»45.
Портрет Николая II в военной форме с Орденом Святого Георгия. Художник Всеволод Стрекаловский (1914).
Виды Могилёва в начале XX века.
Император Николай II и великий князь Николай Николаевич. Могилёв, 1915 г.
Николай II в Ставке Главнокомандующего. Могилёв, 1916 г.
Николай II (в центре) среди представителей держав-союзников. Могилёв, 1916 г.
Николай II после молебна выходит из Преображенской церкви. Могилёв, 1916 г.
Высочайший смотр казакам в Царской Ставке (1916).
Диорама, посвященная пребыванию в Могилёве Ставки, Могилёвский областной краеведческий музей.
Николай II с супругой и детьми в Евпатории, Крым (май 1916 года).
Цесаревич Алексей, императрица Александра Федоровна и Николай II на перроне. Петроград, 1914 год.
Императорский поезд на станции в Могилёве. 23 августа 1915 года день, когда Николай II назначил себя Главнокомандующим.
Николай II рядом со своим поездом (1916).
Николай II и цесаревич Алексей на могилёвском перроне (1915).
Николай II выглядывает из окна своего поезда, оборудованного по последнему слову техники.
Император Николай II гуляет в сосновом лесу на стоянке поезда, возможно, ищет грибы.
Цесаревич Алексей на перроне могилёвского вокзала (1916).
Прогулка в окрестностях Могилёва. Слева направо: Великая княжна Мария, Великий князь Дмитрий Павлович (двоюродный брат императора), Великая княжна Татьяна, Николай II, крайняя справа Великая княжна Ольга. 1916 год.
Николай II играет с сыном Алексеем на берегу Днепра. 1916 год.
Цесаревич Алексей Николаевич с отцом, Николаем II и сестрой Татьяной и великим князем Никитой Александровичем. Царское Село, начало 1915 года.
Российская императорская семья, 1913 год. Слева направо: великая княжна Мария, императрица Александра Фёдоровна, великие княжны Ольга и Татьяна, император Николай II и великая княжна Анастасия. Цесаревич Алексей сидит перед родителями.
Императрица Александра Фёдоровна с сыном Алексеем.
Император Николай II с сыном Алексеем.
Великие княжны Ольга, Татьяна и Анастасия с женой и детьми железнодорожного сторожа.Могилёв, лето 1916 года.
Избы в России (1918 год).
Могилёв в начале XX века.
Городская ратуша в Могилёве (наши дни).
Реклама киностудии А. Ханжонкова.
Стоп-кадры из фильма Лысый влюблен в танцовщицу (1916).
Афиша фильма Так безумно, так страстно хотелось ей счастья (1916).
Сергей Вавилов. Затерянный в радиоэфире
Сергей Иванович Вавилов (25 лет).
Выпускник физико-математического факультета Московского университета.
Восточный фронт. Город Молодечно.
5-й радиотелеграфный дивизион.
«Часа в 4 утра налетели немецкие аэропланы. Грохот, свист бомб и снарядов. Пиииии жжж бах etc. Я держусь страусовской тактики, повернулся на другой бок и заснул. Если суждено быть исковерканным, то лучше уж во сне. Так что аэропланов я не видал. Разговоры ходят разнообразные, говорят, было 20 аппаратов, сбросили 60 бомб etc. Телеграфисты видели, как штабные без штанов в автомобилях удирали от бомб». 46
Ему всего двадцать пять. И он безумно влюблен. О, его любовь намного ярче, чем банальный вечерний флирт с фронтовыми медсестрами. Его любовь это глубокая, истинная страсть, это спасение от ужасов войны. Дама сердца Сергея Вавилова это наука. Великая Физика.
«А, правда, есть что-то экстатическое в этом сплошном бессоньи (сплю по 23 часа), лихорадочной безумной погоде и вечном напряжении. Воет, поет, стонет флейта антенной мачты, стучит мотор и электромагнитный призрак реет в пространстве. Может быть, эти дни выкуют из меня нового человека, здесь опять совсем рядом со столькими загадками и ребусами.
Ледяной ветер, рваные тучи то рассеются, то вновь соберутся и сеют холодным, острым дождем. На солнце ежеминутно вспыхивают радуги, яркие, плотные, широкие, почти телесные и «рядом» вот одна оперлась концом о какую-то халупу. Электромагнитный мост. Кажется, я снова стану физиком и чувствую опять пафос науки. Война, Бог с ней тут живая явь науки».47