День потек своим чередом. Звонки, бумаги, клиенты.
В пять, как всегда. позвонил Пашка. Татка схватила трубку.
Привет.
Здравствуй, Тат! Я заеду за тобой в шесть?
Он каждый день забирал ее с работы, и они ехали куда-нибудь ужинать, так что мог бы и не спрашивать. Но он все равно звонил ровно в пять, и задавал один и тот же вопрос. Можно подумать, что она откажется. Ну уж нет! Татка была рада каждой минуте, проведенной с ним рядом. Но Павел вообще педант, поэтому ритуал повторяется каждый день на протяжении полутора лет. Единственное отличие в том, что по выходным он забирает ее из дома. Но такое постоянство импонирует Татке. Это залог стабильности их будущей жизни. А Павел с его серьезностью и рассудительностью просто создан для брака. Татка видела его этаким обстоятельным, солидным главой семейства.
Ох, скорей бы уж свадьба! Тогда они, наконец-то, смогут начать совместную жизнь. Татке не терпелось попробовать себя в роли молодой жены, а может быть даже и мамы. От последней мысли сладко заныло где-то в животе. Она представила себе, как берет на руки своего ребенка, прижимает к груди, вдыхая его нежный аромат, а Пашка смотрит на них и улыбается. А что, ему явно пойдет роль отца. Ну, ничего, осталось совсем немного. Предложение уже сделано, с родителями друг друга она давно знакомы, день свадьбы тоже назначен и даже кольца куплены. Еще совсем немного и
Усилием воли Татка отбросила приятные мысли в сторону, и, убрав телефон в сумочку, висевшую на спинке стула, занялась текущими бумагами.
***
От яркого солнца, заливавшего светом улицы, слепившего прохожих, было трудно смотреть на небо. Да спешащим по своим делам людям было и некогда разглядывать голубую бездонную высь. Может быть, именно поэтому никто не обратил внимание на два темных пятна-облачка, неспешно паривших на высоте нескольких сот метров над землей. Они медленно кружили над городом, словно высматривая что-то внизу. От их эфемерных тел, переливающихся всеми оттенками мрачно-темного, от почти серого до иссиня черного насыщенного цвета, веяло леденящим мертвенным холодом. Потоки студеного воздуха, хоть и несколько ослабевшие, достигали даже поверхности земли. Никому из тех, кто попадал в зону волны, исходящей от туманных пятен-облаков, почему-то не приходило в голову посмотреть наверх. Наоборот, они опускали глаза и старались как можно быстрее проскочить эту зону холода, гонимые каким-то неведомым страхом, сами себе не отдавая отчет, откуда внутри них разливается по всему телу этот леденящий душу ужас, заставляющий бежать без оглядки, подальше от этого места.
Мрачные пятна-облака еще долго парили над оживленными улочками, то поднимаясь выше и тогда поток излучаемой ими негативной энергии почти не достигал земли то опускаясь вниз, словно хотели прикоснуться к поверхности, оставить на тротуарах города свой темный след.
Большая толпа возле проходной одного из московских НИИ возбужденно наблюдала, как санитары в белых халатах закатывают в машину «скорой помощи» носилки с лежащим на них грузным телом старого профессора.
Одна из наблюдавших, полная лет пятидесяти женщина, в старомодном шерстяном, несмотря на одуряющую жару, костюме повернулась к соседке:
Сердечный приступ! Говорят, жив еще! Может и выкарабкается! Жалко если помрет, хороший человек, интеллигентный, уважительный, всегда здоровался. Молодые-то некоторые мимо пробегут и не остановятся. Поломойка для них не человек, что ее замечать! А он всегда остановиться, про здоровье спросит. Упал, говорят, прямо на работе. Родня-то, небось, теперь шикарные похороны закатит.
Ее соседка, интеллигентного вида дама, с убранными в аккуратный пучок слегка тронутыми сединой волосами, с неодобрением посмотрела на словоохотливую уборщицу.
Ну что вы такое говорите! Почему умрет? Сейчас отвезут в больницу, полечат, и через месяц-другой будет снова заниматься наукой. Медицина не стоит на месте, сейчас и не такое лечат.
Может, и лечат, только больно уж он плох был, пока врача ждали, все пытался что-то сказать, да не мог. Да и «скорая» не быстро приехала. Очевидно, жизнь у пожилой женщины была не богата событиями, а «сердечный приступ» старого профессора внес в нее хоть какое-то разнообразие, поэтому она спешила поделиться своими мыслями с окружающими. Интеллигентная дама в ответ только негодующе покачала головой.
Люди тихонько переговаривались, обсуждая случившееся, переживая за старого профессора, оказавшегося судя по отзывам тех, кто лично его знал на редкость хорошим человеком. Санитары уже погрузили носилки и, закрыв двери, заняли свои места в машине. И тут на собравшихся людей словно пролился ледяной дождь, подуло холодом и липкий ужас начал расползаться по жилам. Ощущение, правда, длилось всего несколько мгновений, но оставило после себя какое-то непонятное горькое «послевкусие». «Скорая» скрылась в потоке машин и люди торопливо начали расходиться по своим делам.
Темные пятна-облака, до этого плавно кружившие над толпой, словно только и ждали этого момента. Они заметно снизились и устремились вслед за «скорой», уже успевшей включить сирену и ловко маневрирующей в плотном дорожном потоке.
Вскоре на тротуаре перед дверью в НИИ осталась только словоохотливая уборщица. Она все вглядывалась вдаль, туда, куда скорая увезла старенького профессора и беззвучно причитала одними губами.
Может, конечно, и вылечат. Хороший человек, уважительный. Не то, что нынешняя молодежь.
***
Павел приехал, как и всегда, без двух минут шесть. И как ему удается, живя в Москве, где пробки на дорогах возникают стихийно, и никогда не угадаешь, в каком месте можно надолго застрять, быть таким пунктуальным?
Через окно Татка видела, как он припарковал машину у крыльца и, щелкнув брелоком сигнализации, поднялся по ступеням. Через секунду он уже стоял в дверях, наклоняя голову, чтобы не удариться о косяк. Паша высокий, Татка достает ему едва до плеча.
Добрый вечер.
Он поздоровался с Виолеттой, и девушка кивнула ему в ответ. Татка схватила сумочку.
До завтра.
Пока.
Как обычно Павел выбрал ресторан, поближе к ее дому. В рабочие дни Татка должна пораньше ложиться в постель, чтобы успеть высыпаться. За полтора года общения, она уже привыкла к его иногда несколько чрезмерной заботе и не противилась. Павел, конечно, порой бывает слишком серьезен для своего возраста, но ведь для семейной жизни это совсем не плохо. А они скоро поженятся, и тогда вообще не будут расставаться. Так зачем же как-то переделывать его, ломать под себя? Татка вовсе не собирается этого делать. Она хочет, чтобы Павел был счастлив с ней, поэтому готова принимать его таким, какой он есть.
Татка с удовольствием принялась за рыбу. Повар в этом ресторане ее готовит как-то по-особенному, она получается нежной и совсем не сухой. Уже так скоро ужин для них с Павлом Татка будет готовить дома сама, а потом они будут долго сидеть за столом, ведя неспешные разговоры. А для ресторанов останутся выходные. Скорей бы началась семейная жизнь. Конфетно-букетный период затянулся, и Татка хочет продолжения.
Уже начало темнеть, когда они вышли на улицу. Сев в машину, Татка сразу же включила радио. До дома было совсем недалеко, вот только Павел снова выбрал дорогу через этот чертов лефортовский тоннель. Ну понятно, так же намного короче, а она помнит, что должна хорошенько выспаться. Да только не любит Татка здесь ездить. Разумного объяснения этому нет, разве что у нее скрытая клаустрофобия и ограниченность пространства вызывает в ней беспокойство. Скорей бы уже закончилось это беспрерывное мелькание маленьких красных огоньков и массивных железных дверей с ручками во всю ширину и нанесенными масляной краской яркими номерами.