Собирайте группу, приказал он. Код оранжевый.
Там, похоже, не расслышали, потому что ему пришлось повторить:
Оранжевый!
Ну, вот и всё. Теперь от него ничего не зависит.
Твёрдой рукой он закрыл дверцу буфета, сунул пустой стакан на столик потом уберут, унесут, походил по кабинету, уселся в кресло и принялся смотреть на Москву. Ветер ломился в окна, в разные стороны гнал по стёклам неровные дрожащие ручьи. Под дождём город казался съёжившимся, спрятавшимся под железные мокрые крыши.
Всё выше, и выше, и выше, пробормотал генерал себе под нос, стремим мы полёт наших птиц
С утра Хабаров всласть поругался в диспетчерской с самим Нечитайло, да так, что волоокая Томка, сидевшая и за секретаря, и за помощницу, и за подавальщицу, хотя числилась сотрудницей погранслужбы, выскочила из своей каморки на улицу в одном кителе.
Шинель накинь! закричал на неё дежурный офицер. Холод собачий и ветер штормовой! Куда несёшься!?
Туда. Проламываясь через турникет, Томка показала подбородком на улицу. Я тоже человек! Я ихнюю цветомузыку больше слушать не желаю!
Дежурный проводил её глазами.
На улице ветер ударил так, что девушка покачнулась, схватилась обеими руками за поручень. Длинные чёрные волосы, которыми гордился и любовался весь ГВФ и военные заодно, сами собой поднялись и встали дыбом. Китель, застёгнутый на одну пуговку, распахнулся, затрепыхался, надулся, его почти сорвало.
От шальная баба!
Дежурный выбрался из-за стола, с усилием распахнул дверь и, почти падая на ветер, втащил Томку в стеклянные сени.
Она захлёбывалась и таращила дикие глаза.
Ты первый день в Анадыре, что ли, я не пойму?! Сказано ветер! Нет, понеслась! Мата больше слышать она не может! Стой тут, раз ты такая нежная, тут его не слыхать, мата!..
Вот у меня где этот ваш мат! Томка, тяжело дыша, попилила рукой по горлу. Другой она яростно заправляла за пояс вырванную ветром блузку. В ушах вязнет, и день, и ночь одно и то же, как будто по-людски разговаривать нельзя!
А сама-то чё? осведомился дежурный, возвращаясь за стол. Не материшься, голубица?
В кабинете Нечитайло уже доругивались, голоса звучали потише, поспокойнее, понятно было, что спорщики устали и ни до чего не договорились.
Хабаров напоследок послал Нечитайло с его горючкой и мелкой бюрократической душонкой подальше, вывалился в коридор, саданул дверью и закурил.
У нас тут не курят, сказал дежурный и захохотал, постановление правительства и Государственной думы.
Хабаров Думу и правительство тоже послал, но не так размашисто и цветисто, как Нечитайло. Докурил, загасил окурок о подошву и швырнул в угол.
Если кому понадоблюсь, я в бильярдной! рявкнул он. Хоть шары погоняю, чем с такими с вами разговаривать!..
А чего такое-то?
А ничего, твою мать! Мне в Эгвекинот идти, а у него по горючке лимиты!..
Куда идти, ветер тридцать метров в секунду и поперёк полосы!
Да пропадите вы все пропадом! опять во всю силищу заревел Хабаров. У этого лимиты, у того ветер! Метеослужба прогноз дала к вечеру уляжется! А там больных трое! И ребёнок!.. Он чего тебе, ждать должен, когда эта гнида мне горючку подпишет?!
Лёша, тихонько сказала нарисовавшаяся возле стола Тома, хочешь, я тебе чайку заварю? У меня плиточный есть, тундровый, ты же любишь
Мужики на неё оглянулись. Она уже была вся прибранная, аккуратная, глаза держала долу, пальчики крутили железную пуговку на кителе диво дивное!..
Да не надо мне ничего! Мне работать надо, вы это понимаете?!
Лёш, сало есть, настоящее, домашнее. Бабушка прислала. У них в Калаче дом свой, и куры, и кабанчик Бутербродов могу наделать.
Мне сделай! вскинулся дежурный, и лицо у него стало умильным. Я знаешь как сало люблю?!
Хабаров махнул на них рукой и широким шагом двинул по коридору.
Дверь в кабинет Нечитайло приоткрылась, из неё вылетел реглан и приземлился на стулья, стоявшие вдоль коридорной стены. Тома подбежала, подхватила реглан и бросилась за Хабаровым.
Бутербродик сделаю, да, Лёш? И чайку? Послаще, ты ж любишь сладко чтоб!..
Хабаров принял у неё реглан, продел руки в рукава и вдруг усмехнулся:
Калач это чего такое?
Так город такой, Лёша!.. затараторила Тома. Калач-на-Дону, я сама с Волгограда, а бабуля с дедулей у нас в Калаче живут, и дом у них там, и сад, и чего только нет
Надо же, себе под нос сказал лётчик Хабаров, не знал я такого города!
Тома проводила его глазами. Они были ласковые, правдивые, говорящие так откровенно, что дежурный крякнул и отвернулся.
Она дошла до двери в кабинет, оглянулась, но никакого Хабарова уже не было. Она обласкала взглядом его невидимый след, вздохнула и вошла. Оттуда сразу же донеслось недовольное бухтенье Нечитайло, впрочем, вскоре стихшее.
Дежурный покрутил головой и ещё раз крякнул огорчённо все, вот как есть до одной бабы сохнут по летунам, что в них такого?! Разве что регланы, но в управлении все в регланах, не только летуны! За что же им-то бабья любовь достаётся?!
Ветер улёгся так же внезапно, как и налетел, словно и не было его как всегда, в Анадыре. Хабаров, изнемогший от стуканья бильярдных шаров, смачных анекдотов ни одного нового, все наизусть давно выучены, махорочного дыма и плиточного чая, похожего на микстуру, ушёл на полосу.
«Аннушка» на привычном месте показалась ему неожиданно весёлой, а Хабаров думал увидеть её грустненькой ведь на них обоих с утра пораньше наорал потный Нечитайло!.. Солнце играло на плоскостях, а когда Хабаров вышел из плотной тени диспетчерской, отразилось от стекол кабины и брызнуло в глаза так, что пришлось махом нацепить на нос тёмные очки.
Движок зачехлён, растяжки укреплены, чтоб ветрами самолётик не сдуло в Анадырский лиман, и эти растяжки как будто подтверждали никуда вы сегодня не полетите, так и будете на приколе торчать!..
Внизу что-то мелькнуло, руку в перчатке как подбросило Хабаров знал, что это означает. Это означает, что беспородный аэродромный пёс Марат прибежал поздороваться.
Здорово-здорово, сказал Хабаров и почесал Марата за ухом.
Марат неистово крутил хвостом, словно пропеллером, и снова и снова подбрасывал руку Хабарова соскучился.
Всё выше, и выше, и выше, напевал Хабаров и в такт гладил пса по голове, стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ!..
От ангара подошёл техник в синей тёплой куртке и ватных штанах. Поговорили о Нечитайло и проклятых лимитах, о прогнозе на завтра, о том, что в Доме офицеров вечером новое кино, а после танцы. Это самое новое кино Хабаров видел на Большой земле прошлым летом, но не стал огорчать техника.
Чего ты маешься, Алексей Ильич? Штатно на Эгвекинот в пятницу пойдёшь, авось и погода, и керосин будут
Авось, согласился Хабаров.
Странное чувство, будто что-то должно вот-вот произойти и ему не придётся в пятницу «штатно» идти на Эгвекинот, вдруг совершенно определённо сформировалось в голове, и Хабаров даже по сторонам оглянулся, проверяя.
Вокруг всё было привычное, давно изученное, ничего нового.
А я в пятницу с утра движок погоняю, продолжал техник, застоялась машинка наша!..
Аэродромный пёс Марат притащил из ангара древний футбольный мяч со спущенной камерой и вмятиной на боку, положил Хабарову под ноги. Тот прицелился как следует, поддал, мяч закрутился, полетел. Марат пританцовывал от нетерпения, а потом бросился ловить.
Лётчик и техник проводили его глазами, а потом техник рассказал анекдот не просто с бородой, а прямо с сивой бородищей! и тут уж Хабаров сказал, что знает этот анекдот ещё со времён Качинского лётного училища, и уже тогда он был старый, как мир.
Техник, буркнув: «Ну и пожалуйста», ушёл, а Хабаров ещё несколько раз кинул Марату мяч.
Что-то должно случиться. Сегодня. Прямо сейчас.