Придвинув к себе пухлую красную папку, Жданов вынул из нее несколько листов, Куприн издали узнал свои ежедневные сводки и увидел на полях размашистые знаки вопроса красным карандашом.
Одно соображение общего порядка: по-моему, непосильно одному человеку возглавлять дела госбезопасности и особый отдел фронта, решительно сказал Жданов. Согласны?
Куприн наклонил голову.
А чего же до сих пор молчали? Любите власть? Ждали указаний?
Я поднимал этот вопрос.
Где? Когда? Что предлагали?
Я писал своему непосредственному руководству, начал Куприн и сразу умолк, поняв, что сказал не то.
Что замолчали? грубовато спросил Жданов. Вспомнили, что у вас нет более непосредственного руководства, чем партийная организация Ленинграда?
Так точно, по-военному ответил Куприн.
Так точно так точно ворчал Жданов, перелистывая сводки. Он отложил их на край стола и сказал: Вот что меня тревожит. Работа фронтовой разведки и контрразведки ясна они заняты схваткой с врагом, так сказать, лицом к лицу. Но что происходит здесь, в городе? продолжал Жданов, показывая на сводки. Регистрация болтунов. Мелочь и чепуха. Город сам справится с болтунами. Мародеры, спекулянты и прочая накипь дело милиции и истребительных батальонов. А вам надо думать о показаниях немецкого майора о тех, что вы присылали мне. Майор заявил ясно и недвусмысленно немецкое командование рассчитывает на взрыв города изнутри. Так?
Совершенно точно, живо подтвердил Куприн, радуясь, что разговор неожиданно приблизился к делам, о которых он думает все последнее время.
Вы понимаете, о каком взрыве они помышляют?
Думаю, что понимаю.
А в сводки лопатой сгребаете слухи? Голос Жданова звучал громко и напряженно.
Я не верю в возможность организовать вылазки, упрямо сказал Куприн.
А в попытку ее организовать?
Пытаться они могут сколько угодно
Ах, вы им позволяете? едко спросил Жданов. А может, умнее пресечь любую такую попытку в самом зародыше? Вы понимаете, что всякая сволочь в особо трудных для нас обстоятельствах неизбежно поднимет голову? Вы это вовремя увидите?
Мы все время думаем об этом и все же сначала должны помешать тем, кто может прийти оттуда, начал Куприн, но Жданов перебил его:
Так образцово поставлено у вас дело, что вы можете устанавливать очередность, кого, в каком порядке хватать? Глаза Жданова насмешливые и серьезные одновременно стали вдруг очень большими на бледном лице.
На наш взгляд, наибольшую опасность представляет прямая их агентура. Ее устранение
Таковая имеется? снова перебил Жданов.
Их консульство здесь действовало активно.
А вы спали?
Мы еще до войны натыкались на их агентуру.
Что значит натыкались? Как слепые? А теперь прозрели?
Более двухсот наших опытных сотрудников ушли на фронт, сказал Куприн, думая, что эта цифра пояснит его мысль, вызвавшую несправедливую насмешку Жданова.
Вы хотели бы набрать двести новых? Не поз-во-лим! раздельно сказал Жданов и мягко стукнул пухлым кулаком по столу. А каждая диверсия в городе, каждый проникший в город диверсант или вылезший на белый свет доморощенный мерзавец все они будут целиком на вашей совести! Готова ваша совесть выдержать такое испытание?
Жданов требовательно смотрел на Куприна, припухлости под его глазами нервно подрагивали. Куприн напряженно молчал.
Я упомянул об ушедших на фронт только затем, чтобы показать нашу первоочередную заботу о линии фронта, сказал наконец Куприн.
И это правильно, неожиданно согласился Жданов. Но что дальше? Тришкин кафтан?
Почему? И на фронте, и в городе для нас главная цель те, на кого они могут опереться.
Могут или рассчитывают?
Не улавливаю разницы
Они утверждают, что все наше государство это колосс на глиняных ногах и что мы уже рушимся. Что наши идеи чужды народу и так далее и так далее. Они могут полезть напролом, надеясь реально, скажем, на панику в городе. Что вы по этому поводу скажете?
Мне кажется, что следует отделять то, что они кричат по радио, от того, что предпринимают и могут предпринять реальные силы: их армия, разведка. Плюс, конечно, еще авантюризм как стиль действий. Но поднять восстание в городе они не смогут.
А если они все же попытаются?
Ленинград их раздавит. Население поможет нам.
Жданов долго смотрел на длинный стол с картами и вдруг чуть заметно улыбнулся:
Не уговорил я вас на вариант с восстанием. У меня тоже нет сомнений в верности Ленинграда революции и советской власти. Но тогда выходит, что вам нечем и заниматься?
В таком огромном городе немало опасной публики.
Да, найдутся способные выстрелить нам в спину! Найдутся саботажники! Уголовники! Их вы обезвредите?
Я как раз хотел несколько подробнее доложить вам о нашей работе в городе, начал Куприн, открывая папку
Возвращался он к себе на Литейный по улице Воинова. Ночь была безоблачной, по-северному светлой, в Ленинграде бывают такие в августе, они как воспоминание о белых июньских ночах. Куприн решил выйти к Неве Река поблескивала и казалась тревожной. В сером перламутровом небе покачивались темные рыбины аэростатов и, если приглядеться, становились видны блеклые звезды Куприн видел все это, но как-то безотчетно все это было знакомое, родное, но ничто сейчас не задевало души. Он думал о разговоре в Смольном. Жданов сказал, что чекисты просто не имеют права работать плохо, они должны слиться с сердцем города, чувствовать каждую его боль. А таящиеся в городе мерзавцы должны быть обезврежены раньше, чем они попытаются хотя бы шевельнуть пальцем.
Повернув за угол на Литейный, Куприн столкнулся с патрулем. Это были морячки молоденький командир и два краснофлотца с винтовками за плечами.
Пгедъявите пгопуск, картаво потребовал командир. Возвращая пропуск, он картинно, по-морски, отмахнул честь.
Ночь спокойная? спросил Куприн.
Спокойная если не считать, что идет война, ответил командир, и оттого, что он не скартавил ни в одном слове, показалось, что он сказал это совсем другим, более взрослым голосом.
Цокая подкованными каблуками по камню, патруль уходил к Неве. Голубой луч прожектора воткнулся в небо, рассек его пополам, исчез, и небо стало темнее. Где-то очень отдаленно громыхнуло не то гроза, не то война. Навстречу Куприну промчалась, мигая притушенными фарами, легковая машина наверное, в Смольный
Поднявшись на четвертый этаж, Куприн вызвал своих заместителей. Макаров пришел очень быстро его кабинет ближе, и он вообще более поворотливый. Сухощавый, всегда спортивно подтянутый, резкий в движениях, он был не особенно симпатичен Куприну своей самоуверенностью и склонностью спорить по любому поводу.
Ну, как было? На или под? спросил Макаров, входя.
За дверью послышался низкий голос Стрельцова, он уже вошел, но тут же повернул обратно и, приоткрыв дверь, сказал что-то дежурному.
Прошу извинить проворчал он, садясь в кресло перед столом Куприна.
Что случилось? спросил Куприн.
Два раза просил уточнить очередность эвакуации наших семей как горох об стену! А в результате звонили из горкома, завтра дают места, а кто может уехать, мы не знаем.
Стрельцов был возмущен, но говорил неторопливо, он вообще никогда не торопился.
Ну, так что же, что же все-таки было в Смольном? нетерпеливо спросил Макаров.
По поводу наших сводок сказано, что мы берем поверху, слухи собираем, охотимся на болтунов. Товарищ Жданов напомнил, что за надежность тыла, за спокойствие города целиком отвечаем мы.
Куприн подробно рассказал о своем разговоре со Ждановым.
Пахать надо глубже факт, нарушил молчание Стрельцов.
Что вы имеете в виду? спросил Макаров.