Бог знает, тихим голосом согласился Кассиэль. До последней пролитой капли крови, Бог знает все.
Я вздрогнула.
Это было ошибкой. Думаю, тебе следует уйти.
Демон сел, склонив голову и свесив руки с колен.
Прости меня, Люси, рожденная светом. Прошло почти четыре тысячи лет с тех пор, как я в последний раз отдавал себя на милость человеческого великодушия. Он поднял на меня взгляд, и выражение его лица было странно нежным. Я поклялся никогда
Что?
Он отвел глаза.
Ничего.
Его словно окутала боль и вторым плащом опустилась на плечи. Или доспехи вдруг стали слишком тяжелыми. Мое сердце невольно смягчилось по отношению к нему, но он был прав. Я действительно прогибалась перед другими, и иногда в большинстве случаев, если быть честной, потом возникало ощущение, что мной воспользовались.
Я скрестила руки на груди.
Как я могу тебе доверять?
Твой собственный отец заверил тебя в этом.
А если о нем ты тоже солгал?
Ты спрашивала, здесь ли он, и я ответил размыто. Кассиэль раздраженно поморщился. Ладно. Я выразился грубо и пренебрежительно. Так лучше?
Несмотря на ситуацию, я улыбнулась. Я почти видела, как папа стоит над Кассиэлем, уперев руки в бока, и отчитывает его. Почти. Как бы сильно мне ни хотелось верить, но там никого не было.
Когда теряешь близкого человека, самое тяжелое думать, что он ушел навсегда, сказала я. В глубине души ты знаешь, что это неправда, но тихие голоса сомнения шепчут: «Что, если так и есть?»
Кассиэль кивнул, а затем склонил голову набок, прислушиваясь. Когда он заговорил, его тон звучал намного мягче прежнего.
Он просит напомнить тебе о детстве. Как ты делала домашнее задание в столовой, пока он готовил ужин на кухне вашего дома в Милфорде.
Милфорд. На глаза навернулись слезы. Я помню.
Всплывшая в памяти картинка такая четкая, словно это было вчера. Папа хлопочет на кухне нашего уютного дома, в воздухе витает аромат тушеного мяса или соуса для спагетти. Я, с косичками, сижу за столом, окруженная организованным беспорядком разбросаных бумаг. Я была отличницей и всегда старалась делать все, что в моих силах, чтобы папа мной гордился, хотя он никогда не требовал от меня слишком многого.
А если тебе нужна была помощь с уравнением или возникал какой-нибудь вопрос, продолжал Кассиэль, он приходил к тебе на помощь, а затем, когда все проблемы находили свое решение, возвращался на кухню.
Я кивнула, и мой голос стал не громче шепота:
Да. Так он и делал.
Ничего не изменилось. Он всегда рядом, Люси. Он просто в соседней комнате. И, если понадобится, придет к тебе.
Теперь слезы полились рекой, но я улыбнулась сквозь них, чувствуя, словно с плеч свалился тяжелый груз. Он не исчез и никогда не исчезнет полностью, но впервые за шесть месяцев я почувствовала, что снова могу дышать полной грудью.
Спасибо, Кассиэль.
До этого я не произносила его имени. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что воздух между нами пришел в движение. Задрожал, словно размытое марево над костром, а затем все стихло.
И я помогу тебе, добавила я. Не знаю даже, как или с чего начать, но попытаюсь.
Глаза Кассиэля расширились, когда мы встретились с ним взглядами.
Благодарю тебя, Люси Деннингс, тихо произнес он. Затем его раздраженное хмурое выражение лица вернулось, словно он на мгновение позабыл о своей маске. А теперь мы можем заказать пиццу?
Я заказала пиццу для своего демона и свернулась калачиком на кровати, пока он на диване смотрел телевизор. В конце концов, мои веки отяжелели; события дня и бурные эмоции вытянули из меня все силы, и я задремала, слушая беглые комментарии Кассиэля ко всему подряд. Он то презрительно насмехался, то бормотал что-то на своем странном языке. Языке, который, казалось, вытащили из могилы: пыльный, гортанный, веками не слышимый живыми.
Я заснула, и мне приснилась женщина.
Она стоит в поле, спиной ко мне, ее черные волосы до талии заплетены в толстую косу. На ней бесформенное шерстяное платье, подпоясанное чуть ниже талии. Ее кожа бронзового цвета, а серебряные браслеты с голубыми камнями скользят по запястью, когда она прикрывает глаза рукой от заходящего солнца. Вдалеке на берегу реки раскинулся город с низкими домами из глинобитного кирпича.
Я слежу за ее взглядом и вижу процессию солдат, марширующих в город. На фоне торжественного воя рогов до меня доносятся слабые звуки ликующей толпы.
Женщина тихонько вскрикивает от радости, и мое сердце тоже подпрыгивает. Она подхватывает юбки и бежит в сторону городских ворот
4
Демон в обличье обычного вышибалы слоняется у входа в «Праздные руки». Судя по мрачному смеху, ругани и неприятным запахам, которые просачиваются из-за тяжелой дубовой двери, спрятанной в темном переулке, таверна полна.
Вышибала пустым взглядом наблюдает за моим приближением.
Я упала на Землю и вот я лежу
Кто поможет мне снова подняться?[5] заканчиваю я.
Он кивает.
Можешь войти.
Я оглядываю переулок. Здесь пусто, но вокруг ощущается дыхание Нью-Йорка, наэлектризованное и живое. Даже самой глухой ночью здесь кипит жизнь. Свет.
Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я снова возвращаю свою демоническую форму и едва сдерживаю вздох облегчения от ощущения, как меня, словно доспехами, окутывает сила и мощь. Слабость после Перехода прошла; черная одежда и двуручный меч, которые я ношу на Другой Стороне, тоже ко мне вернулись.
Вышибала отступает назад, отводя глаза.
Милорд Кассиэль, я даже не предполагал. Прошу меня простить.
Еще недавно я бы ликовал от ужаса, который внушает мое присутствие.
Теперь же он напоминает обо всем, чем я заслужил подобную репутацию.
Прочь с дороги! рычу я.
Он еще раз кланяется, повинуясь, и я вхожу в «Праздные руки». В темной таверне без окон разит дюжиной отвратительных запахов смрад исходит от собравшихся здесь двадцати или около того демонов. Каждый в своем истинном обличье. «Праздные руки» это безопасное убежище, невидимое для человеческих глаз.
Мало кто обращает внимание на мое появление, но из-за стойки на меня пялится Эйстибус[6]. Джинн, кажется, рад меня видеть, но не удивлен.
Лорд Кассиэль. Эйстибус сжимает мою руку. Сколько лет, сколько зим!
Пятьдесят лет, по человеческим меркам.
Очень долго, и все же кажется, что это было вчера. Джинн бросает взгляд на дверь в задней части общего зала. Лорд Астарот[7] ждет
Я в курсе.
Пусть подождет.
Как посчитаешь нужным, медленно протягивает Эйстибус. Какого тебе яда?
Это не фигура речи; не одна и не две бутылочки на полках помечены черепами со скрещенными костями.
Вина, пожалуйста. Красного.
Эйстибус ставит передо мной бокал вина цвета запекшейся крови. От пояса и выше джинн выглядит как полный, богато одетый мужчина, вокруг его толстой шеи красуется множество дорогих украшений, а все пальцы унизаны сверкающими перстнями с драгоценными камнями. Ниже золотого пояса на талии его тело состоит из тумана, который тянется из лампы, замурованной где-то в фундаменте таверны. Ходят слухи, что Эйстибус проиграл пари Аклахайру[8].
Надолго на Эту Сторону?
Нет, отвечаю я и делаю глоток вина. На несколько дней.
«И потом все так или иначе закончится».
А что насчет тебя? спрашиваю я. Как идут дела?
В последние дни тут многолюдно. Что странно. В большинстве же случаев здесь только я и этот гнилой ублюдок.
Он дергает подбородком в сторону демона в конце барной стойки. Его голова покоится на полированной столешнице из красного дерева, а одна костлявая рука обхватывает кучу пустых рюмок.
Эйстибус ударяет кулаком.
Эй! Ба-Магуйе![9] А ну убери свою чертову уродливую рожу с моей стойки.
Отвали, невнятно бурчит Ба-Магуйе. Я работаю.