Через несколько минут она забыла о звонке.
Фрэнк был уже там и сидел у задней стенки за перегородкой, потягивал виски. На нем был надет костюм и галстук: Фрэнк, по-видимому, не заезжал домой.
«Болт-Хоул», или просто «Хоул», как называли его завсегдатаи, представлял из себя резкое и уже исчезающее явление. На протяжении двух десятилетий в этой области наметилась тенденция к специализации баров. В крупных городах эта безумная идея была поддержана: возникали бары для голубых, для одиноких, появилась масса баров для фанатов всех разрядов. «Болт-Хоул» успешно отбивался от нововведений и смело шел против течения. Публика сюда заглядывала самая разнообразная. Слава Богу, здесь не было огромных шестифутовых телеэкранов, как в спортбарах. «Хоул» встречал посетителей мягким светом, чистотой, тихой музыкой, льющейся из музыкального автомата. Здесь можно было закусить и недорого выпить.
Тони сел напротив Фрэнка. У столика остановилась рыжеволосая официантка, знакомая Тони. Она взъерошила Тони волосы.
— Что хочешь, Ренуар?
— Миллион, «роллс-ройс» и вечную жизнь, — пошутил Тони.
— А еще?
— Бутылочку «Корз».
— Это в наших силах.
— Принесите мне еще виски, — попросил Фрэнк. Когда официантка ушла, Фрэнк спросил:
— Почему она назвала тебя Ренуаром?
— Так звали знаменитого французского художника.
— Да?
— Я художник, хотя не знаменитый и не француз. Пенни так дразнит меня.
— Ты рисуешь картины? — спросил Фрэнк. — Почему раньше об этом не говорил?
— Я пару раз было заводил разговор об искусстве, но тебя, я видел, это не интересовало. С таким же успехом я мог бы обсуждать с тобой вопросы грамматики языка суахили.
— Ты пишешь маслом?
— Да. Еще акварелью. Карандашом. Но в основном маслом.
— Сколько ты этим занимаешься?
— С детства.
— Что-нибудь продал?
— Я не пишу для продажи.
— А для чего?
— Для собственного удовольствия.
— Я бы хотел посмотреть.
— Мой музей работает в разное время, но я уверен, что визит состоится.
— Музей?
— Так я называю свою квартиру, она вся уставлена картинами.
В баре находилось около двух десятков посетителей. Аппетитно пахло жареным луком и готовящимся на кухне мясом. Наконец, Фрэнк сказал:
— Ты, наверное, хочешь знать, почему я пригласил тебя?
— Чтобы выпить.
— А еще, — Фрэнк помешал в стакане трубочкой. Кусочки льда застучали о край бокала. — Я тебе должен кое-что рассказать.
— Я думал, ты уже все сказал утром, в машине.
— Я вел себя как дерьмо.
— Но...
— Я говорю тебе, я вел себя, как дерьмо.
— Ну, ладно, ладно. Согласен.
Фрэнк улыбнулся.
— Мог бы еще поспорить со мной. Я ошибался насчет той женщины, Томас.
— Ты уже извинился перед ней, Фрэнк.
— Я должен и перед тобой извиниться.
— Не обязательно.
— Ты был прав, поверив ей. Я пошел по ложному следу. Ты совал меня носом в нужный след, а я упирался.
Тони улыбнулся и, чтобы развеселить Фрэнка, сказал:
— Ты потерял нюх.
Фрэнк мрачно кивнул.
— Все из-за Вильмы. Нюх потерял из-за Вильмы.
— Твоя бывшая жена?
— Да. Ты точно сказал, что я женоненавистник.
— Должно быть, тебе здорово насолила жена.