Моя душевная мука стала невыносимой, когда
он сказал: «На¬чну с того, на чем я остановился в последней телеграмме. Пройдя что-то вроде гаража, я вошел в дом, прошел длин¬ный коридор, а
потом меня ввели в гостиную». Когда я услышал слова: «гараж», «коридор», «гостиная», и даже еще до того, как Сен-Лу их произнес, мое сердце
сжалось сильнее, чем если б меня ударило током, потому что сила, делающая гораздо больше витков в секунду вокруг зем¬ли, – не электрический ток,
а душевная боль. Сколько раз по уходе Сен-Лу я повторил впившиеся в мой слух слова: «гараж», «коридор», «гостиная»! В гараже можно уединиться с
подружкой. А кто знает, чем занимается Аль¬бертина, когда тетки нет дома, в гостиной? Мог ли я теперь вообразить дом, где живет Альбертина, без
гаража и без гостиной? Нет, я вообще его себе не представлял, а если и представлял, то крайне расплывчато. Впервые я ощутил боль, когда
географически определилось местонахождение Альбертины, когда я узнал, что она пребывает не в двух-трех наиболее вероятных местах, а в Турени;
это сообще¬ние ее консьержки отметило у меня в сердце, словно на карте, больное место. Когда же я свыкся с мыслью, что Альбертина – в Турени, то
дома я себе не представлял; прежде мое воображение не задерживалось на этой ужас¬ной гостиной, гараже, коридоре, зато теперь глазами ви¬девшего
их Сен-Лу я видел ясно комнаты, где Альбертина ходит взад и вперед, где она живет, именно эти комнаты, а не бесконечное количество комнат
предполагаемых, ру¬шившихся одна за другой. Услышав слова: «гараж», «кори¬дор», «гостиная», я решил, что с моей стороны было бы величайшим
безумием оставлять Альбертину на целую не¬делю в этом проклятом месте, истинное, а не призрачное существование которого только что мне
открылось. Увы! Когда Сен-Лу мне еще сказал, что в гостиной он слышал, как в соседней комнате громко пела, Альбертина, я с от-чаянием в душе
понял, что Альбертина, наконец отделав¬шись от меня, счастлива! Она вновь обрела свободу. А я-то надеялся, что она придет занять место Андре!
Мое страда¬ние вылилось в чувство ненависти к Сен-Лу: «Я же просил тебя скрыть от нее твой приход!» – «А ты думаешь, это так просто? Меня
уверили, что ее нет дома. Я отлично понимаю, что ты мной недоволен, – это чувствовалось в твоих телеграммах. Но ты ко мне несправедлив: я сделал
все, что мог». Альбертина, выпущенная из клетки, в кото¬рой она жила у меня в доме, где она по целым дням не имела права заходить ко мне в
комнату, теперь вновь об¬рела для меня всю свою прелесть, она снова стала той, за которой гонится весь свет, она стала чудесной пташкой первых
дней.
«Итак, подведем итоги. Что касается денежного вопро¬са – не знаю, что тебе и сказать; я разговаривал с дамой, которая показалась мне до того
деликатной, что я боялся ее покоробить. Когда я заговорил о деньгах, она не сделала: «Уф!» Немного погодя она мне даже сказала, что была
тронута, видя, как мы с ней прекрасно понимаем друг друга. Однако все, что она мне сказала потом, было столь деликатно, столь возвышенно – я
просто не мог себе пред¬ставить, что она имеет в виду деньги, которые я ей предлагал: «Мы с вами так прекрасно друг друга понимаем…», сказать по
совести, я был форменным ослом. – «Но она, может быть, не поняла, может быть, не слышала, тебе надо было повторить – ведь именно в этом
заключался успех всего предприятия».