Посмотрите, как легко покорить человека. Вы зависимы от еды. Чёртов кусок хлеба, а вы смотрите на него, как на святое спасение. Разве вы настолько слабы, чтобы поддаться?
Он бросал крошки в наши лица, смотрел свысока, с отвращением.
Давайте, ешьте, если вы настолько ничтожны, что ваша душа способна поработиться вашим физическим прихотям.
Никто не ел, не опускал глаза на грязный пол. Все смотрели на него, и всем было стыдно от того, что он усомнился в них и в их вере в него и его правду. Признаюсь, и мне было стыдно. Я ненавидела свой организм и своё тело за то, что оно болело, когда я не принимала пищу, злилась, ведь была уверена, что его слова «Мы сможем понять наш путь и наше предназначение, когда наше тело откажется от своих капризов. Всё это: еда, сон, сомнения и прочее, лишь проделки животного разума. Разве вы все животные? Разве вы не пришли ко мне за помощью?»
Нас было всего шестнадцать человек, включая меня. Четверо мужчин, девять женщин. Когда я впервые увидела их, ещё задолго до поездки, я предположила, что возраст их колеблется в пределах моего, но я ошибалась. Это обманчивое предположение возникло из-за их худобы и детского поведения, постоянного смеха и лёгкости, притянувшей меня. Ещё с нами было три ребёнка, два мальчика, одному из которых на вид было около пяти, другому лет пять и одна девочка чуть постарше.
Один мужчины плотный, с разрастающейся лысиной на макушке, которая поблёскивала на солнце словно нимб, упавший на голову. Большое пузо, выпадающее из под маленькой футболки. Он плохо передвигался, постоянная отдышка и он единственный, кто имел лишней вес и никак не мог избавиться от него, даже в разгары голодовки, которые Франко часто устраивал. Возраст в районе тридцати, может младше, просто лицо было слишком уставшим. Он мало разговаривал, редко поднимал глаза. Зато он был истинно верующим. Верующий в любую фразу Франко.
Другой парень был с Франко у кафе, когда тот забирал заказы у официанта. Молодой и поджарый, невысокий, коренастый. Тёмная кожа и темные глаза. Он единственный здесь выглядел сурово и строго, словно присматривал за всеми, был правой рукой. Распоряжался едой, собирал всех в одном месте, перед собраниями. Сейчас я понимаю, почему он всегда ошивался где-то рядом, когда кто-то разговаривал или шептался. Он вслушивался, анализировал и передавал ему. Франко. Все наши секретные, скучные разговоры, которые вечно велись вокруг тем о вере и о том, кто мы.
Третьего парня спустя очень много лет я увидела в списке пропавших без вести в штате Массачусетс. Его звали Николас Столдж и в тот год, когда мы начали своё путешествие на полуразваленном автобусе, он считался пропавшим уже целых три года. Худой и долговязый, с блёклыми русыми волосами, лисьими глазами и длинными ресницами. Он был нашим центром, когда мы хотели поднять себе настроение или разогнать минутную грусть, мы шли к нему. В день, когда он ушёл из дома, ему исполнился двадцать один год. И из квартиры он забрал все свои сбережения, все вещи, включая плазменный телевизор, а также деньги, которые он назанимал перед своей пропажей.
Возраст четвёртого парнишки казался неопределяемым. Детское лицо, но при этом много мимических морщин, лоб похожий на гармошку. Он много молчал, часто улыбался, но у него не было и половины зубов. Да, он часто мучился с зубной болью, но Франко говорил, что таким образом его организм пытается помочь ему не поддаться животным утехам. Животными утехами он называл приём пищи, сон, нужду в воде. И парень радовался, а другие ему завидовали. Это значило, что он на ступень выше. Значило, что его разум подчиняет себе его тело.
Нам всегда пытались навязать, что боль это ужасно. Но никто не говорил нам, что через боль проходит наша реинкарнация. Боль везде. Кто мы без боли? Безвольные существа! он вскинул руки. Через боль проходит рождение реинкарнация, вселяющая нашу душу в тело. Перерождение в другую форму. Через боль проходит смерть реинкарнация, при которой душа покидает свой источник. Наше тело всего лишь сосуд. Наш разум, он постучал указательным пальцем по вискам, главный в нашем теле, но при этом он вынужден подчиняться капризному сосуду, который при неподчинении выказывает протест, в виде боли, в виде отказов органов, в виде болезней. Всё это протест. Всё это заставляет наш разум подчиняться. Мы слушали его, разинув рты, в голове я сопоставляла всё сказанное им и машинально проводила линии, соединяющие эти высказывания в один комок, под названием «правда». Мы все рабы в наших сосудах. И чтобы исправить это, мы обязаны поставить наши тела на место. Больше не позволять им, этим кровавым мешкам с костями, управлять нами. И чем больше боли мы чувствуем, тем быстрее придёт её конец. Тем быстрее наш разум возьмёт вверх, придёт к власти. Тотальное подчинение или жалкое поражение
Все женщины испытывали большую любовь к Франко. Две из них были похожи на сестёр. Одинаковые черты лица, рост, с разницей лишь в пару сантиметров. Телосложение крупное, бёдра узкие, глубокие носогубные складки. Волосы тёмные и всегда сальные, как и у всех. Тонкие брови, крепкие руки, на них тёмные колючие волоски. Их лица всегда были расслабленны, а брови вставали домиком, стоило Франко показаться им на глаза.
Одна женщина была очень пожилой. Она присоединилась к нам перед самой поездкой. Тонкие седые волосы, вогнутая грудная клетка, кривые ноги. Когда я заметила её в первый раз, лицо показалось мне знакомым. Словно я видела её раньше в городе, может она сидела в кресле на крыльце своего старого, но при этом хорошего, ухоженного дома. С собой она взяла небольшую дамскую сумочку, в ушах маленькие золотые серьги. От неё пахло старостью, запах, присущий всем старикам. Короткая память, слабоватое зрение. Постоянно твердила, что прожила не совсем правильную жизнь и сейчас хотела лишь одного очищения.
Одна девчонка была моего возраста. С угловатым лицом, длинным, острым носом и светлыми волосами, скорее жёлтыми, как у цыплёнка. Я не давала ей кличек, не ассоциировала с набором букв, это противоречило нашим взглядам и миру, который мы хотели построить. Она всегда крутилась рядом с Франко, сидела у его ног, пока он ел, играла с бахромой, расположенной на боковых швах его брюк. Я испытывала к ней смешанные чувства, несмотря на её дружелюбие ко мне, я видела в её взгляде соперничество. Из-за чего моя ревность, которая тоже перечила нашей идеологии, разрасталась до размеров вселенной. Она, кстати, была самой худой из нас, неконтролируемо теряла вес и через несколько месяцев она будет похожа на скелет с несколькими прядями волос на голове, которые ещё держались по непонятным причинам. Ей часто было холодно, кожа покрывалась мурашками, бывало, мы сидели вместе, и она прижималась ко мне, дыша в свои ладони, дабы согреть лицо.
Больше всего я общалась с девушкой, у которой в самые первые дни нашего знакомства, была повязана цветастая шаль на бёдрах. Мне кажется, она была старше меня. Года на два, может три. Однажды по секрету она рассказала мне, что в своей прошлой неправильной жизни она водила машину и соответственно имела права. Когда я спросила, где они, она ответила, что Франко помог ей и очистил её, благодаря полному уничтожению её прошлого. Когда мы обедали, то садились рядом. Мы вместе танцевали и поддерживали друг друга, когда было больно или когда силы покидали нас настолько, что мы не могли встать.
Я не уверена, но другую девушку я тоже видела в списке пропавших какого-то штата. Может лишь совпадение и это был другой человек, но я уже не знала чему верить. Мир обманывал меня во всём. Как и этих людей, которые ехали со мной в никуда. Её звали Патриция Гарольд. На фотографии светлые глаза и круглое лицо с румянцем на щеках, и это единственное, что меня смущало, ведь девушка, которая сидела в кресле, позади меня, имела чёрные впадины на щеках и такие же под светлыми глазами.